Маленький плут и няня - Макбейн Эд - Страница 16

• Предыдущая
• 16/41
• Следующая

– У нас кофе весь вышел, лейтенант! – рявкнул Сэм.

– Так наскреби где-нибудь, – посоветовал Боццарис, жестом приглашая Нюхалку в свой кабинет. – Присаживайся, – сказал он и радушно указал на удобное кресло, которое, по слухам, придерживал только для самого комиссара полиции, окружного прокурора или важных шишек из муниципалитета. Впрочем, увы, никому из них и в голову бы не пришло заглянуть к Боццарису.

Нюхалка принял его предложение с таким же достоинством, с каким некогда президент Никсон – специальную каску из рук строительных рабочих.

– Как тебе удалось пронюхать, кто послал телеграмму? – спросил наконец Боццарис, решив, что пора перейти к делу.

– М-м-м… вы же знаете, у меня свои методы, – пробормотал Нюхалка.

– А для чего Кармине Гануччи понадобились эти деньги? – поинтересовался Боццарис.

– Как вам сказать… во вторник вечером было совершено тяжкое преступление, – уклончиво ответил Нюхалка.

– Да? Ладно, пусть так, – согласился Боццарис. – Однако я не вижу особой связи между…

– Вы знакомы с той леди, что живет в «Кленах»?

– Ты имеешь в виду Стеллу Гануччи?

– Нет, – помотал головой Нюхалка.

– Эта Стелла Гануччи – пикантная штучка! – вздохнул Боццарис. – А какая грудь!

– Да, да, согласен. Но я имел в виду леди, которая живет там сейчас и заботится о мальчишке Гануччи.

– Я еще помню, как Стелла Гануччи выступала в Юнион-Сити, – продолжал Боццарис не в силах остановиться. – Я тогда был еще совсем мальчишкой! В те времена она была Стелла Стардест[3]. Прожектор выхватывал из темноты только самый кончик каждой титьки… ну, скажу я тебе, это было зрелище! До сих пор в пот кидает, как вспомню, как они сияли в темноте!

– Воображаю! Но я имел в виду леди, которую зовут Нэнни.

– Право, не помню, чтобы я имел удовольствие слышать о ней.

– Нэнни приходила ко мне этим утром. Хотела разузнать о каком-то тяжком преступлении, которое якобы было совершено во вторник вечером.

– И что ты ей сказал?

– Ничего. Но голову даю на отсечение, что телеграмма насчет денег напрямую связана с этим самым делом. Иначе зачем бы Гануччи такие деньги? Да еще срочно.

– Интересно, что за преступление она имела в виду? – задумался Боццарис.

– Пока не знаю, – отозвался Нюхалка, – но наверняка это что-то серьезное! Держу пари на что угодно!

– М-м-м… – пробурчал Боццарис и скрестил руки на груди.

Подумав немного, он откашлялся, прочистил горло, наклонился вперед, облокотившись о стол, и бросил вопросительный взгляд на своего собеседника. – Уверен, Нюхалка, ты знаешь, какая у меня репутация. Да это все здесь знают, не ты один. Я – боец, и, помяни мое слово, всем в участке это известно. Я был таким еще в незапамятные времена, когда до лейтенантских нашивок мне было как до Луны. Тогда я был еще простым патрульным, исшагавшим весь Стейтен-Айленд вдоль и поперек. И оставался им все эти годы, иначе шиш бы добрался из Стейтен-Айленда до этого кресла! Но даже сейчас, добившись всего, что хотел, могу сказать, что есть на свете одна вещь, которую я не терплю – это зло! Для меня зло – это нечто, совершенно противоположное добру. Это смерть, а я люблю жизнь. Скажи, Нюхалка, ты никогда не замечал, что слово «зло», если его прочитать задом наперед, означает «жить»?[4].

– Да что вы? – удивился тот. – Вот никогда бы не подумал!

– А ты попробуй, – посоветовал Боццарис.

– Точно, – хмыкнул тот, – теперь-то я и сам вижу. Вот здорово!

– Да, так вот, – продолжал Боццарис, – но если есть на свете что-то такое, что я ненавижу еще больше, так это преднамеренное зло. Зло, которое человек творит собственными руками, при этом отлично понимая, что делает. Так вот, для меня Кармине Гануччи и такие, как он, и есть это самое преднамеренное зло.

Послушай, Нюхалка, сейчас я скажу тебе то, чего не говорил еще никому. В душе я всегда был бунтарем, черт бы меня подрал! И мне всегда казалось дьявольски несправедливым, что такие подонки, как Кармине Гануччи, которые творят одно только зло, гребут деньги лопатой. Да, да, они, брат, купаются в золоте, можешь мне поверить! А я, лейтенант полиции, у которого к тому же в подчинении целый участок… знаешь, сколько я зарабатываю в год?! 19 781 доллар и 80 центов! Девятнадцать гребаных тысяч, Нюхалка, чтоб я сдох! Как ты считаешь, это справедливо?

– Думаю, это чертовски несправедливо, лейтенант, – совершенно искренне ответил тот. – Но с другой стороны, кто сказал, что в нашей жизни все всегда по справедливости? И все равно мы… каждый из нас, лейтенант, должен смиренно нести этот чертов крест…

– Нюхалка, – перебил его Боццарис.

– Да, лейтенант?

– Послушай, ты что, забыл, что я терпеть не могу богохульства?

– Простите, – сконфуженно пробормотал тот.

– Богохульство, сквернословие и зло всегда идут рука об руку.

– Я, откровенно говоря, вообще редко чертыхаюсь, – потупил глаза Нюхалка.

– Вот и молодец, – похвалил его Боццарис, – давай и дальше так. Так ты понял, что я хотел тебе сказать?

– Нет… не совсем, – с сомнением протянул Нюхалка.

– Как ты считаешь, почему этот человек из «Вестерн Юнион» связался со мной?

– Ну… чтобы дать вам знать об этой телеграмме, что послал Гануччи. Разве нет?

– Да, верно, но почему именно мне? В конце концов, он один из наших лучших, самых доверенных осведомителей, вроде тебя, Нюхалка. Естественно, не такой уважаемый, как ты, но весьма и весьма достойный человек. А теперь подумай и скажи: почему он все-таки связался именно со мной, а не, скажем, с кем-нибудь из Особого отдела, к примеру?

– Ну и почему? – спросил Нюхалка.

– Да потому, что ему хорошо известно, что я поклялся до последнего вздоха вести непримиримую войну с силами зла, – объявил Боццарис.

– Ax, вот оно что! – протянул Нюхалка., – А Кармине Гануччи и есть живое олицетворение зла. Так что когда наш человек в «Вестерн Юнион» перехватил телеграмму, которую этот пособник дьявола послал своим поверенным, он и позвонил не кому-то, а мне! Он-то хорошо знает, что я сделаю! Я не эти парни из Особого отдела, которые настолько обленились, что день-деньской боятся оторвать свои жирные задницы от теплого кресла! Господи, прости мою душу грешную!

– Понятно, – пробормотал Нюхалка.

– Еще бы не понятно, – кивнул Боццарис. – А кроме того, ему хорошо известно, что за такую информацию я плачу двадцать пять долларов. Столько же – двадцать пять зеленых – получишь и ты, если, конечно, то, что ты разузнал, действительно важно.

– Да? – сразу же заинтересовался Нюхалка. – Правда? Вы готовы заплатить мне двадцать пять долларов? Вот здорово! А то у меня сейчас туго с наличностью.

– Был бы счастлив вручить тебе эти двадцать пять долларов прямо сейчас, – кивнул Боццарис. – Вся беда только в том, что ты мне не принес ничего нового, верно? То, с чем ты пришел, мне уже и так известно.

– Ну, не совсем так, – возразил Нюхалка. – Вернее, не все…

– А что, к примеру? – заинтересовался Боццарис.

– А то, что вы и понятия не имели ни о каком тяжком преступлении, которое было совершено вечером во вторник, верно? – подмигнул Нюхалка.

– А-Я?! Да знаешь, сколько тяжких преступлений было совершено только в этом самом районе? Четыреста десять! И о каждом из них мне известно.

– Да. Но вы не знаете, что как раз это тяжкое преступление может быть напрямую связано с…

– И что же это за преступление? – улыбнулся Боццарис. – Ты ведь понимаешь меня, Нюхалка, верно? Увы, пока что ничего конкретного ты не сказал.

– А что же именно вы хотите узнать? – уныло спросил Нюхалка. – За кем оно, верно?

– Знаешь, мне все эти тяжкие преступления уже просто как кость в горле, – пожаловался Боццарис, – я уже слышать о них не могу! Да тут шагу не шагнуть, чтобы не услышать о чем-то подобном! Думаю, не без гордости могу поклясться в том, что в моем районе совершается куда больше тяжких преступлений, чем в целом городе! Так что не рассказывай мне об этом! Я уже по горло сыт всей этой пакостью!

• Предыдущая
• 16/41
• Следующая