Искусство говорить и слушать - Адлер Мортимер - Страница 4

Однако эта мысль ошибочна, а причина кроется в непостоянстве и мимолетности устной речи. К прочитанному всегда можно вернуться, перечитать снова, что-то понять лучше. Совершенствоваться в понимании текста можно бесконечно, многократно его перечитывая. Я сам не раз проделывал это, читая великие книги.

Записав что-либо, всегда можно пересмотреть и откорректировать свои записи. Автор не обязан публиковать текст, не отшлифовав его до приемлемого уровня. С этим я также сталкивался при создании собственных книг и других текстов.

И когда мы читаем, и когда пишем, основная составляющая успеха – знать, как улучшить сделанное. Но это умение никак не поможет достичь совершенства в искусстве говорить и слушать, поскольку говорение и слушание преходящи и быстротечны, как исполнительское искусство, в отличие от чтения и письма. Последние ближе к живописи и скульптуре, в которых произведения неизменны.

Рассмотрим исполнительские искусства: театр, балет, игру на музыкальном инструменте или дирижирование оркестром. Ни одно конкретное законченное выступление улучшить нельзя. Вероятно, актер сможет сыграть лучше в следующем спектакле, но на сцене, здесь и сейчас, он должен стремиться сделать так хорошо, как только может. Когда опустится занавес, спектакль закончится – и уже ничего не исправить.

То же самое касается говорения и слушания. Нельзя улучшить уже произнесенную речь, а написанный текст – можно. В отличие от письменной речи устное выступление невозможно откорректировать. Попытка исправить ошибку часто делает высказывание еще более запутанным, чем вначале.

Разумеется, подготовленную речь можно редактировать перед выступлением, как любой письменный текст. Но спонтанную речь, экспромт – нельзя.

Можно выступить удачнее в следующий раз, но в каждой конкретной ситуации намеченного уровня необходимо достичь здесь и сейчас. Аналогично при живом общении невозможно удачнее что-либо выслушать. Слушать как можно внимательнее нужно именно сейчас, в данный момент.

У писателя есть хотя бы надежда, что читатели уделят его произведению достаточно времени, чтобы понять заложенный в него смысл, однако оратор на это рассчитывать не может. Он должен ухитриться выступить так, чтобы его поняли с первого раза. Временны´е интервалы говорения и слушания совпадают – и то и другое начинается и заканчивается одновременно. С письменной речью и чтением совсем иная ситуация.

Пожалуй, из-за этих различий между чтением и письмом, с одной стороны, и говорением и слушанием – с другой, я не стал, закончив «Как читать книги», сразу же писать продолжение об искусстве слушания. Я отложил эту значительно более трудную задачу более чем на сорок лет. Наконец я понял, что дальше тянуть не стоит, поскольку слишком часто наблюдал почти поголовное неумение людей слушать.

Можно изложить принципы и правила качественного чтения, опустив принципы и правила написания хорошего текста. Именно так я и поступил в своей работе «Как читать книги», и это было оправдано, поскольку тогда меня главным образом заботило чтение самых лучших книг, которые, безусловно, прекрасно написаны.

Переходя от письменной речи к устной, мы сталкиваемся с иным положением дел. Письмо может существовать отдельно от чтения; собственно, именно так все и устроено в школе. Но невозможно разделить говорение и слушание, хотя бы потому, что важнейшие типы говорения и слушания относятся к разговору или беседе – а это всегда двусторонний процесс, в котором мы участвуем в обеих ролях.

Можно научиться строить непрерывную, монологическую речь. Этим навыком возможно овладеть, не умея слушать. Точно так же существует и чистое слушание. Его тоже можно освоить, не умея выступать. Но научиться вести разговор, беседу или дискуссию нельзя, не научившись говорить и слушать.

Наше взаимодействие с сознанием Другого может быть делом частным или общественным. Точно так же мы отдыхаем либо в полном одиночестве, либо в компании.

Едва начав контакт с другим сознанием, мы сразу переходим от частного к общественному. Обособленно сознание используется в отсутствие контакта с сознанием Другого, например, когда мы познаём явления природы, изучаем институты общества, в котором живем, исследуем прошлое и строим предположения о будущем.

Разумеется, чтением и письмом можно заниматься наедине с собой. Собственно, так обычно и делают – в кабинете, за рабочим столом или в кресле. Да, когда мы пишем, то обращаемся к сознанию Других, но это не делает письменную речь общественным делом. То же самое касается чтения. Хотя мы устанавливаем связь с автором благодаря словам, которые он написал на бумаге, чтение – занятие индивидуальное.

По контрасту с письмом и чтением, которые обычно осуществляются в частном порядке, говорение и слушание всегда социальны и не могут проходить в уединении. Они построены на взаимодействии с окружающими. Обычно они подразумевают физическое присутствие других людей: говорящий говорит слушателям, присутствующим, пока он говорит; слушающий слушает говорящего, который находится рядом. Отчасти из-за этого говорение и слушание сложнее, чем письмо и чтение, и добиться максимального владения ими труднее.

Хотя говорение и слушание – всегда общественное дело, этот аспект может быть исключен или проигнорирован. Это происходит, когда взаимодействие говорящего и слушающего предполагает подавление одного из них. В таком случае мы имеем дело с непрерываемой речью и молчаливым слушанием. Это напоминает улицу с односторонним движением.

То же самое мы наблюдаем, когда кто-то выступает перед аудиторией, делает доклад перед советом директоров или комиссией, преподаватели читают лекции студентам, кандидаты на официальные посты обращаются к электорату или когда гость произносит пространный тост на вечеринке, на время завладевая всеобщим вниманием. Все это – разновидности одностороннего движения.

То, что сегодня публичные выступления, лекции и политические речи могут звучать непрерывно перед значительной аудиторией благодаря телевидению, меняет картину лишь в одном. Когда молчащие слушатели непрерывной речи физически находятся рядом с говорящим, всегда есть вероятность, что односторонняя улица станет двусторонней – слушатель задаст говорящему вопросы или прокомментирует нечто, на что предполагалась реакция.

Когда слушатели сидят перед экраном телевизора, подобная ситуация невозможна.

Общественный аспект говорения и слушания реализуется, а не исключается, когда на смену непрерывной речи и молчаливому слушанию приходит беседа, дискуссия или разговор. Все три слова, которые я употребил, – «беседа», «дискуссия», «разговор» – благодаря общему значению почти взаимозаменяемы. Их объединяет то самое двустороннее движение, когда собеседники по очереди являются говорящими и слушателями.

Задумывая эту книгу, я собирался назвать ее «Как разговаривать и слушать». Вскоре я осознал: хотя разговор всегда включает говорение, обратное утверждение неверно. Мы говорим с другими, но когда после этого мы начинаем их слушать, то участвуем в разговоре с ними. Мы говорим что-то другим, но когда после этого сами начинаем слушать, то втягиваемся в разговор с другими. Мы произносим: «Давай (вместе) поговорим», но никогда – «Давай (вместе) говорим»[16].

Слово «разговор» иногда ошибочно употребляется как синоним к слову «речь», например: «Меня попросили поговорить с публикой» вместо «Меня попросили выступить с речью». Строго говоря, поговорить с публикой нельзя. Точнее, можно, но лишь тогда, когда вам отвечают. Однако можно выступить с речью, даже если аудитория, рядом с которой вы физически находитесь, только слушает.

Со словом «дискуссия» подобных ошибок не возникает. Оно всегда употребляется в отношении двустороннего движения – поочередного обмена репликами между говорящими и слушающими.