Атлант расправил плечи. Трилогия. - Рэнд Айн - Страница 48

• Предыдущая
• 48/378
• Следующая

— Я выпускник той великой школы, на которую в данный момент работает доктор Притчетт, — университета Патрика Генри. Но я учился у одного из его предшественников — Хью Экстона.

— Хью Экстона! — охнула привлекательная молодая женщина. — Но этого не может быть, сеньор д’Анкония! Вы слишком молоды для этого. Я считала, что Экстон относился к числу столпов… прошлого столетия.

— Быть может, по духу, мадам. Но не на самом деле.

— Но мне казалось, что он умер много лет назад.

— Вы ошибаетесь. Он по-прежнему жив.

— Тогда почему о нем ничего больше не слышно?

— Он ушел на покой девять лет назад.

— Разве это не странно? Когда от дел отходит политикан или кинозвезда, мы читаем об этом в газетных передовицах. Но вот заканчивается трудовой путь философа, и люди ничего не знают об этом.

— Некоторые знают.

Молодой человек с удивлением проговорил:

— А я думал, что Хью Экстон относится к числу тех классиков, которых теперь изучают разве что в истории философии. Недавно я прочел статью, где его называли последним великим поборником разума.

— И что же говорил Хью Экстон? — спросила важная дама.

Франсиско ответил:

— Он учил нас тому, что все вокруг есть что-то.

— Ваша верность учителю заслуживает похвалы, сеньор д’Анкония, — сухо проговорил доктор Притчетт. — Можем ли мы считать, что вы являетесь практическим результатом обучения его школы, так сказать, преемником?

— Да.

К группе подошел Джеймс Таггерт, дожидавшийся своей доли внимания.

— Привет, Франсиско.

— Добрый вечер, Джеймс.

— Какое удивительное совпадение привело тебя сюда! Я как раз хотел переговорить с тобой.

— Это ново. Такое желание числилось за тобой не всегда.

— Ты шутишь, как в прежние дни, — Таггерт неторопливо, словно бы случайно отодвигался от группы в надежде выманить Франсиско за собой. — Как ты прекрасно знаешь, в этой комнате не найдется ни одного человека, который не хотел бы поговорить с тобой.

— В самом деле? Я склонен подозревать обратное, — Франсиско покорно последовал за ним, но остановился так, чтобы их разговор могли слышать.

— Я испробовал все возможные способы, чтобы связаться с тобой, — сказал Таггерт, — но… обстоятельства мне не благоприятствовали.

— Ты пытаешься скрыть тот факт, что я отказался встречаться с тобой?

— Ну… что ж… я хочу узнать, почему ты отказался от встречи?

— Не смог представить себе, о чем ты намеревался говорить со мной.

— О рудниках Сан-Себастьян, конечно же! — Таггерт чуть возвысил голос.

— Так, и что же ты хотел услышать о них?

— Но… Франсиско, все это очень серьезно. Это несчастье, беспрецедентная катастрофа, и никто ничего не может понять. Я просто не знаю, что думать. Я ничего не понимаю. У меня есть право знать.

— Право? Не кажется ли тебе, Джеймс, что ты несколько старомоден. Но что ты хочешь узнать?

— Ну, во-первых, эта национализация… что ты намереваешься с ней делать?

— Ничего.

— Ничего?!

— Но ты ведь, наверно, не хочешь, чтобы я сопротивлялся этой национализации. Мои рудники и твою железную дорогу захватил народ, захватил по собственной воле. Уж не желаешь ли ты, чтобы я противопоставил себя воле народа?

— Франсиско, дело серьезное, мне не до смеха!

— Я никогда не сомневался в этом.

— Я должен получить какое-то объяснение! И ты обязан отчитаться перед своими вкладчиками по этой позорной истории! Зачем ты влез в эти безнадежные рудники? Зачем потратил все эти миллионы? Что это был за гнилой обман?

Франсиско посмотрел на него с вежливым удивлением.

— А я-то, Джеймс, — проговорил он, — полагал, что ты одобришь эту авантюру.

— Одобрю?!

— Я полагал, что ты увидишь в деле с рудниками Сан-Себастьян практический пример реализации высшего морального идеала. Памятуя, что в прошлом мы частенько спорили с тобой, я подумал, что тебе будет приятно увидеть, что я поступаю в соответствии с твоими принципами.

— О чем ты говоришь?

Франсиско с сожалением покачал головой:

— Не понимаю, почему ты назвал мое поведение гнилым обманом. Я считал, что ты распознаешь в нем искреннюю попытку применить на практике то, что проповедует сейчас весь мир. Разве все вокруг не считают, что эгоизм — это зло? В проекте Сан-Себастьян я не преследовал абсолютно никаких эгоистических целей. У меня вообще не было там личного интереса. Разве это не скверно — работать ради собственной выгоды? Я не искал там выгоды… и я понес потери. Разве не все считают, что предназначение промышленного предприятия заключается в обеспечении благосостояния его наемных работников? Таким образом, рудники Сан-Себастьян сделались наиболее успешным предприятием во всей истории промышленности: они не дали меди, но обеспечили существование тысяч людей, которые за всю жизнь не создали того, что зарабатывали у меня за один рабочий день. Разве не принято видеть во владельце паразита и эксплуататора? Разве не наемные работники производят всю продукцию? Я не эксплуатировал там никого. Я не обременял рудники Сан-Себастьян своей бесполезной персоной; я оставил их в руках действительно значимых людей. Я не делал собственной оценки стоимости этого предприятия. Я передал его под управление специалиста по горному делу. Это был не слишком хороший специалист, но он отчаянно нуждался в работе. Разве не принято считать, что когда ты берешь человека на работу, важна его нужда, а не квалификация? Разве не верят все вокруг в то, что для того, чтобы получить товары, прежде всего необходимо нуждаться в них? Я исполнил все требования морали нашего времени. Я ожидал благодарности и похвалы. И я не понимаю, почему меня проклинают.

Посреди овладевшего всеми молчания единственным ответом Франсиско стал пронзительный, внезапный смешок Бетти Поуп: она ничего не поняла, но заметила беспомощную ярость на лице Джеймса Таггерта.

Все смотрели на него, ожидая ответа. Сам вопрос не был интересен для них, их просто развлекало чужое затруднительное положение. Таггерт выдавил покровительственную улыбку.

— Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я приму все это всерьез? — спросил он.

— Было такое время, — ответил Франсиско, — когда я не верил, что кто-то может принять всерьез эту демагогию. Я ошибался.

— Это немыслимо! — голос Таггерта сделался громче. — Это возмутительно! Невероятно, чтобы человек мог обходиться со своими общественными обязанностями, проявляя такое бездумное легкомыслие!

Он отвернулся, собираясь отойти.

Франсиско пожал плечами и развел руки в стороны:

— Вот видишь! Я же говорил, что ты не захочешь говорить со мной.

Риарден оставался в одиночестве на противоположной стороне комнаты. Заметив это, Филипп подошел к нему и подозвал Лилиан.

— Не думаю, что Генри сейчас очень весело, — он насмешливо улыбнулся; трудно было сказать, кому именно — Лилиан или Риардену. — Не можем ли мы чем-нибудь помочь?

— А, ерунда! — отмахнулся Риарден.

— Ох, Филипп, — проговорила Лилиан. — Мне всегда хотелось, чтобы Генри научился расслабляться. Он относится ко всему с такой мрачной серьезностью… просто как строгий пуританин. Мне даже хотелось увидеть его пьяным — хотя бы разок. Но я уже сдалась. Может быть, ты предложишь что-нибудь?

— Ну, не знаю! Но ему не следовало бы стоять в полном одиночестве.

— Оставьте, — проговорил Риарден. Стараясь не забывать о том, что не следует оскорблять их чувства, он все-таки добавил: — Если бы вы только знали, сколько стараний я приложил, чтобы остаться в одиночестве.

— Ну, вот… видишь? — Лилиан улыбнулась Филиппу. — Порадоваться жизни и людям для него сложнее, чем разлить тонну стали. Интеллектуальным свершениям не место на рынке.

Филипп усмехнулся:

— Меня смущают не интеллектуальные свершения. А ты действительно уверена в его пуританских наклонностях, Лилиан? На твоем месте я бы не стал позволять ему свободно оглядываться вокруг. Сегодня здесь слишком много красавиц.

• Предыдущая
• 48/378
• Следующая