Лики Японии - Берндт Юрген - Страница 40
- Предыдущая
- 40/73
- Следующая
Новое рождается в борьбе со старым. Старое постепенно отмирает. В конце концов оно исчезает или сохраняется, поддерживаемое искусственно. Это подтверждается опытом развития всего человечества. Но насколько это верно для Японии?
В VIII веке основным жанром в японской поэзии была танка — нерифмованное пятистишие из 31 слога; в XVII веке возник новый жанр — хайку, нерифмованное трехстишие из 17 слогов; в конце XIX века под влиянием европейской поэзии появились белые стихи. Однако и танка, и хайку продолжали существовать и до сегодняшнего дня остались продуктивной формой поэтического творчества. Их регулярно помещают даже ежедневные газеты. Сочинение стихов по классическим канонам поэзии в сегодняшней Японии — излюбленное времяпрепровождение японцев. В 1979 году выпускалась примерно тысяча периодических изданий, предназначенных специально для публикаций хайку, а от 300 до 500 тысяч японцев считали себя поэтами, пишущими в жанре хайку.
В XIV–XV веках в Японии складывалось первое сценическое искусство, воплотившееся в театре ноо. В XVI веке к нему присоединился японский кукольный театр (дзёрури), а в XVII — народный театр кабуки. К началу XX века в Японию проник европейский драматический театр, однако ни ноо, ни кабуки, ни дзёрури не сошли со сцены. Они продолжают жить и даже не нуждаются в искусственной поддержке.
В конце прошлого столетия началась индустриализация страны, а к началу XX века появилась тяжелая индустрия. Она становилась все более мощной, однако не разрушила мелкое, базирующееся на ремесленном труде производство, а включила его в новую индустриальную структуру. «Двойная структура» стала характерной чертой японского капитализма.
Одновременно с возникновением нового продолжало жить старое. Можно было бы привести бесчисленное множество примеров из любых сфер японской жизни — политики, жилья, моды, культуры питания и другого. Готовность повернуться лицом к новому отнюдь не означала отказ от старого, и порой предпочтение отдается новому перед старым, а порой наоборот.
«Новой» с середины прошлого столетия была европейская культура в самом широком смысле, в том числе в ее североамериканском варианте. Однако Япония — или, точнее, 99,9 процента японцев — знакомилась с этой культурой лишь внешне, как с чем-то выраженным только в литературных произведениях и в предметах материальной культуры. Они признали превосходство этой культуры и пытались ее копировать, не впитав ее целиком. Европейскую культуру в Японии идеализировали, «белый человек» был там возведен в идолы. Иностранец, путешествующий по крупным японским городам, не перестает удивляться многочисленным плакатам с изображением европейцев, а также тому, что у манекенов в витринах магазинов североевропейский тип лица. Вся эта реклама предназначена для японской публики и чаще всего она популяризирует японские товары.
«Clean up Japan!» («Соблюдайте чистоту в Японии!») — так на чистом английском языке звучал в конце 1979 года призыв участвовать в кампании по уборке улиц. Группа благообразных европейских джентльменов во фраках и цилиндрах и несколько высокомерная, экстравагантная европейка помещены на тысячах плакатов, чтобы привлекать внимание к надписи «Clean up Japan!»
Еще в конце второй мировой войны, до массового увлечения туризмом, число посетивших Европу японцев было незначительным. Некоторые из них, преисполненные перед отправкой в далекий путь восторженных чувств, возвращались глубоко разочарованными. Они не делали из этого тайны, и многие поделились своими впечатлениями в выпущенных ими книгах. Таковыми были известный писатель Кафу Нагаи, путешествовавший по Европе на рубеже XX века, Риити Иокомицу, повторивший путь своего собрата по перу около трех десятилетий спустя. Однако то, что тогда было лишь единичными случаями, сегодня стало массовым явлением. И оказывается, сегодняшняя Япония вовсе не «конгломерат Востока и Запада», как представляется некоторым на первый взгляд. Кажущийся конгломерат скорее лишь сосуществование, ибо между двумя культурами лежит, как и прежде, глубокая пропасть. Сначала Япония воспринимала Европу и Америку как что-то новое, ей незнакомое, теперь она отворачивается от них и мечтает найти нечто противоположное Западу. И это не что иное, как Азия в широком смысле, а в более узком — Япония.
И тем не менее интерес к европейскому и вообще к «иностранному» в Японии не угасает. Где еще в мире, кроме Японии, пользуются таким большим успехом лейпцигский Гевандхаус-оркестр, Дрезденская галерея, Берлинская государственная опера? Где еще тысячи людей часами терпеливо стоят в очереди, чтобы увидеть хоть раз в жизни в оригинале «Мону Лизу» или другие произведения европейского изобразительного искусства?
Старое и новое, «японское» и «европейско-американское» сосуществуют вместе, не сливаясь, чаще всего мирно, а если между ними и возникнет конфликт, то он не превращается в безжалостную войну. Так, в Японии появилось многообразие внутреннего и внешнего уклада жизни, которое, возможно, представляет собой единственное в своем роде явление среди всех народов Земли.
Если кто-нибудь хочет жить в Японии по «японскому» образцу — пожалуйста. Если желает жить по «европейскому» или «американскому» образцу — тоже пожалуйста. Он может спать на «нормальной» кровати, если считает, что постланное на полу японское спальное ложе неудобно. Хочешь пользоваться во время еды ножом и вилкой вместо палочек — изволь. К услугам любителей кофе — несколько тысяч небольших кафе, или «кофе-шоп», как их называют сегодня молодые японцы. Желаешь выпить виски вместо сакэ, съесть мясо вместо рыбы, картофель вместо риса — пожалуйста. И этот список можно было бы продолжать до бесконечности.
Если тебе захотелось принять ванну по-японски (японцы, как правило, купаются перед сном ежедневно, что отнюдь не связано с их особой чистоплотностью), ты должен быть готов лишь к тому, что вода для купания будет более горячей, чем тебе хотелось бы. Кроме, того, нужно вымыться с мылом, прежде чем влезть в деревянный (ныне чаще всего облицованный кафелем) чан с водой. Перед тобой в этом чане побывали (в той же воде) другие — к этому надо привыкнуть. В сельской местности купание может превратиться в рискованное предприятие, ибо там для этого используются металлические котлы. Даже если огонь под котлом уже не полыхает, прикосновение к его стенкам, а особенно к дну, может вызвать ожог. Обычно в таком котле плавают несколько досок, которые нужно умело расположить между собой и дном, иначе купание превратится в пытку. Недаром оно называется «гоэмонбуро» (в конце XVI века прославленный разбойник Гоэмон Исикава был приговорен к смерти и брошен именно в такой котел, где он и «сварился»). А кто не признает купание по-японски, может ограничиться душем или ванной, хотя японец считает не очень гигиеничным сидеть или лежать в воде, в которой намыливаешься. И если кому понадобится европейский туалет, то и они имеются в крупных городах и даже в суперэкспрессе «Синкансэн».
В деревне европеец скорее всего вынужден будет отказаться от кровати, ножа и вилки, кофе и т. п. Однако в принципе в Японии всегда держат наготове и то, и другое, и третье, и четвертое. В японском обществе в целом такие возможности имеются. Но имеются ли они у каждого отдельного японца, весьма сомнительно.
Японцы другие, говорят иностранцы, и в этом они наверняка правы, хотя, когда их просят объяснить, почему японцы другие, они ничего вразумительного сказать не могут. Японцы тоже говорят, что они другие, не такие, как иностранцы. Здесь лишь перестановка слов, и потому это должно соответствовать истине. Но бывает, что один японец говорит о другом японце: «Этот уж слишком японец!» Именно подобные высказывания дают нам повод думать, как неразумно и опасно судить о японце или о Японии слишком обобщенно. Это фикция. И то, что называют «нихондзинрон» — «дискуссией о японце», с одной стороны, опирается на нее, а с другой — ее питает. Вытекающие из этой фикции стереотипы кажутся не менее надуманными в глазах Европы и Америки, имеющими цель подтвердить прежде всего свое отличие от других и представить самих себя как особый, ни на кого не похожий мир. Европа и США в течение десятилетий до пресыщения и смехотворности превозносили японскую экзотику. При более близком ознакомлении кое-какая экзотика оказалась вовсе не такой уж экзотической. Теперь создается впечатление, что Япония сама до пресыщения и смехотворности эксплуатирует свою экзотику.
- Предыдущая
- 40/73
- Следующая
