Восставший из пепла - Злотников Роман Валерьевич - Страница 16
- Предыдущая
- 16/116
- Следующая
Собеседники ненадолго замолчали, потом первый голос заговорил снова:
– Да он не заработает даже себе на еду!
– Заработает, в крайнем случае позовем Пыхтягу, чтобы он отрубил ему ногу по ягодицу, может, еще и левую руку, да на морде шрамы сделаем побольше, и пусть Белобрысая Грета берет в свою команду, в развлекательный центр. Будет ветераном. Здесь не внутренние планеты – после Зовроса, Нупатки и Нового Магдебурга народец изрядно напуган и защитничку-инвалиду накидают мелочишки.
– Белобрысая возьмет себе большую часть дохода, а нам останутся крохи! – недовольно пробурчал первый.
– А что делать? – безнадежным тоном возразил второй. – Если у этого парня не найдется никаких иных талантов, другого выхода нет.
Наступило молчание. Потом второй проворчал:
– Что-то он долго не просыпается…
– А может, уже проснулся? Второй хмыкнул:
– Да нет, когда «оттаиваешь» после заморозки, тебя так корчит, что орешь как резаный. По себе знаю, – добавил он после паузы, – самого привезли таким же мороженым куском мяса двадцать лет назад.
– Всех нас так привезли. Но я не о том. Глянь на него – может статься, они заморозили готовый труп.
– Не думаю. Они же не знали, что это мясо достанется нам, а с «Копями Рудоноя» такие штуки не проходят. В позапрошлом году их попробовала было надуть одна фирма с Эмблона, так Игенома доложил мадам Свамбе, та даже не стала крутить хвосты своим юристам, а просто послала на Эмблон парней из «грязной конторы», и те ребятки больше уже никого не обманут. – Говоривший умолк и тут же снова заговорил: – Ну да ладно, он действительно что-то долго в ступоре, ну-ка я его…
Убогий почувствовал, как его руку поднимают, прижимают что-то, и в тот же миг его пронзила острая боль. Прислушиваясь к разговору, он как-то отвлекся от мучительных ощущений, и вот теперь они вернулись вновь, с еще большей силой. Убогий дернулся и застонал. Первый голос удовлетворенно произнес:
– Видишь, живехонек. Его собеседник возразил:
– Что-то мне не верится, что он на что-то способен. А может, оттяпаем ему ногу прямо сейчас, пока он еще еле шевелится? А то потом вопить начнет.
– Погоди, сначала давай обсудим. Кто его знает, на что он еще годен? А вдруг нога у него и есть самое ценное, потом локти себе будем кусать.
Второй недоверчиво цокнул языком:
– Если бы от него был какой-то прок, нам бы он не достался.
Первый хмыкнул:
– Когда ты вот так же лежал на столе, будто кусок оттаявшей мертвечины, о тебе тоже ничего хорошего сказать было нельзя. Однако, как видишь, я нашел, как приспособить твои таланты.
– Я – другое дело.
– Ну-ну…
Они снова замолчали. Не было слышно ни звука. Убогий почувствовал, что оцепенение почти прошло, и решился открыть глаза.
– Ты смотри, какой шустрый, уже глазами хлопает, – радостно сказал первый голос.-Я, помнится, как очнулся, так почти час не мог даже через губу переплюнуть, а этот… – Убогий почувствовал какое-то неясное движение, и тот же голос закончил: – А ты говорил – труп, труп.
Убогому удалось наконец сфокусировать зрение, и он посмотрел вбок. Рядом с ним стояли, возбужденно его разглядывая, двое всклокоченных старичков с седыми бородами, усами и волосами. Лет им было, наверно, не меньше чем по сто восемьдесят на брата. Убогий попытался пошевелить языком, но это получилось лишь с третьей попытки:
– …е а?
– Чего?
– …де я?
– А-а…-Старички обрадованно закивали.-На Рудоное, где ж еще, аккурат в Первой штольне.
Убогий устало прикрыл глаза и задумался. Голова работала пока не очень хорошо, в памяти наличествовали провалы, но, скорее всего, это было следствием того, что он еще не до конца «оттаял». Убогий попытался прикинуть, сколько времени прошло с тех пор, как он покинул Варангу, но понял, что без дополнительных данных этого не сделать. Во всяком случае, вряд ли больше полугода. Транспорты с «мороженым мясом» очень медлительны, но и они добираются до самой дальней точки освоенного людьми пространства месяцев за восемь – десять максимум. Тут в его памяти всплыла картина отправки. Фра Так оказался прав. С момента его появления в отсеке прошло около двух суток, на протяжении которых Убогий был занят только тем, что дремал, слушал нескончаемую болтовню монаха и, памятуя о своем решении, пытался потихоньку делать кое-какие упражнения. К его немалому удивлению, некоторые упражнения получались как бы сами собой. Как будто он когда-то уже делал их и его тело помнило, с какой силой и в какой последовательности напрягать разные группы мышц. Свет в камере горел круглосуточно, хотя в ночные часы он слегка тускнел. Однако ни один разумный хозяин не станет тратить деньги на содержание «мороженого мяса» в камере отправки слишком уж долго. Так что стоило лампам после второй «ночи» вновь вспыхнуть в полную силу, как из забранного решеткой отверстия громкоговорителя раздался вой сирены, способный поднять даже мертвого из могилы глубиной в десять ярдов. Фра Так, как обычно проболтавший всю ночь и только за полчаса до того прекративший балагурить и выспрашивать все и вся у окружающего люда и прикорнувший привалившись к стене, моментально вскочил и, подхватив одной рукой свой объемистый мешок за лямки, а другой Убогого за шиворот, проворно ринулся к дальней стене, стараясь пробиться к самой ее середине. Спустя несколько мгновений сирены смолкли, а решетка, отделявшая отсек от небольшого тамбура, вдруг вздрогнула и медленно двинулась на них. Несколько горячих голов бросились было на решетку, то ли собираясь каким-то образом остановить ее движение, то ли просто от отчаяния, но тут же стало ясно, что подобные фокусы предусмотрены конструкцией. По прутьям пробежала искра, раздался треск, и незадачливые борцы с воплем отскочили назад. Некоторое время решетка двигалась вперед, прижимая людей к дальней стене и заставляя их равномерно распределяться вдоль нее. Все это сопровождалось воплями и яростными тычками, когда крайние, пытаясь избежать прикосновения к решетке, остервенело вбивались в плотную толпу у стены, расталкивая более расторопных, но менее крепких, однако фра Так сумел не только удержать занятое положение, но и ворот Убогого. Наконец, когда все присутствующие расположились равномерной плотной линией вдоль стены, а между лопатками крайних и прутьями с трудом можно было просунуть ладонь, решетка остановилась. Затем из динамика вновь послышался вой сирены и скрипучий голос произнес:
– Не шуметь, не толпиться, заходить по одному. В следующее мгновение стена, к которой они были прижаты, поползла вверх, открывая ряды черных проемов в форме вытянутых овалов. Фра Так тут же рванул вперед и, ловко проскочив перед носом соседей, заскочил в ближайший проем, швырнув Убогого в соседний и рявкнув на прощание:
– Удачи, парень!
Позади раздался разочарованный вопль, но за спиной Убогого уже закрывалась, мягко шурша, овальная задвижка, и он оказался в небольшом помещении, напоминавшем круглый металлический стакан. Перед лицом осветился небольшой экранчик. Убогий, которого фра Так изрядно помял во время героического прорыва на выбранное место у стены и борьбы за его сохранение, воспользовался моментом и попытался прислониться к стене, но его тут же тряхнуло разрядом тока, а на экранчике появилось изображение сурового мужского лица со стесанным подбородком, словно у хорька, и визгливый голос проорал:
– Стоять прямо, левую руку просунуть в отверстие слева у плеча.
Фра Так немного рассказал Убогому о том, как происходит заморозка. Сначала в кровь вводили сорокапроцентный раствор номия, который должен был подготовить тело к быстрому восприятию низких температур и скомпенсировать расширение жидкости при замерзании, чтобы свести к минимуму потерю клеток. Когда номий проникал в мельчайшие кровеносные сосуды и лимфотоки, тело превращалось в идеальный температурный проводник и замораживание происходило мгновенно. В идеале никаких повреждений быть не могло, по прошествии времени заледенелый кусок мяса, в который превращался человек, столь же мгновенно разогревался, после чего достаточно было удалить из организма номий, что можно было сделать простым уколом специального нейтрализатора, разлагающего препарат, и вколоть стимулятор. Жаль только, что человек при этом оставался в сознании до последнего момента, а номий имел свойство при температурах выше пятидесяти градусов по Фаренгейту быстро менять структуру, теряя эффективность. Вот почему фра Так был столь несолидно тороплив. У тех, кто попал в камеру заморозки первым и получил самый свежий номий, было больше шансов остаться нормальным. Впрочем, это касалось лишь тех случаев, когда на эту партию рабочих не поступило «специального» заказа. Ведь на некоторых работах вполне достаточно дебилов, а проблем с ними возникает несравненно меньше, чем с нормальными.
- Предыдущая
- 16/116
- Следующая
