Крепость души моей - Олди Генри Лайон - Страница 3

• Предыдущая
• 3/72
• Следующая

– Быстрее можно? – спросили Сеню с нажимом.

– Уже, – согласился он.

Замок клацнул. В отель пошла часть «масок» и двое чинов. Сеня с первого взгляда назвал их: г-н Горсовет и г-н Облсовет. Он редко ошибался в оценке руководящих половых органов. Собирая инструмент в чемоданчик, Сеня разглядывал отель. Три звезды; ремонтируют под четыре. Место хлебное, центр города; рядом – парк. Он прикинул количество номеров, перемножил на сто баксов в день (для круглого счета), мысленно положил эту сумму себе в карман, вздохнул и направился к верному Россинанту. Тот, жалкий и облезлый, уже бил землю передним колесом.

– Ж-ж-жжжихх!

Едва не снеся Россинанту бампер, рядом встал породистый, злой «мерин». Из салона прянул г-н Адвокат. Движения новоприбывшего г-на были нервными и суетливыми, как у собачки чихуахуа. Вокруг запахло дорогим одеколоном.

– Я! – вскричал Адвокат. – Что здесь происходит?!

Две маски загородили ему дорогу.

– Я – представитель владельцев отеля! Я хочу знать…

Сене стало грустно. Он тоже много чего хотел бы знать. Например, где спит счастье. Но жизнь научила Сеню: не трогай г-но, не будет вони. Лучше покури, брат, табачку. Прислонившись к чахлому клену, он сосал мятую сигарету, пыхал дымом и наблюдал, как г-н Адвокат бодается на улице с вернувшимся г-ном Горсоветом.

– …конкурс! В 2008-м…

– Хозяйственный суд… удовлетворив иск прокурора…

– …сорок с половиной миллионов…

– …своим решением признал недействительным…

– …свидетельство на право собственности…

– …договор-купли продажи…

– …в рамках действующего законодательства…

– …целостного имущественного комплекса…

– …кассационная жалоба!..

В окне музшколы пиликала скрипочка. Галдели воробьи, ссорясь с голубями за хлебные крошки. Сеня позвонил шефу, спросил: ждать ли денег? Шеф отключил связь. Минутой позже он прислал СМС: «Забыть и насрать!» Затем позвонила мадам Волчик: напомнила Сене, что он идиот, и велела купить хлеба. Молочный батон и кирпичик «Бородинского». Сеня глянул в сторону булочной. Там стоял здоровенный оглоед – на таком пахать отсюда до Сахалина – и пялился на Сеню. Волосы оглоеда были выкрашены забавным образом: светлые, вроде липового меда, с черными «перьями». Мадам Волчик говорила, что так красят через специальную шапку.

Меньшинство, вздохнул Сеня. Мы с ним оба в меньшинстве. Сексуальное, национальное – какая разница? Хорошо, если толерантность. Хуже, когда погром. И хлеба купить не успеешь. Вставят, провернут – ему удовольствие, а мне?

– Сорок с половиной миллионов, – печально сказал Адвокат.

Он был один. Г-н Горсовет сбежал.

– Забыть и насрать, – предложил Сеня.

– Вам легко говорить… А кто вы, собственно, такой?

– Медвежатник, – объяснил Сеня. – Работаем круглосуточно!

– А что вы делаете здесь?

– Это я ваш отель вскрывал.

– Очень приятно, – вздохнул г-н Адвокат.

– Они там что, взбесились?

– Рустамыч, ты только не нервничай…

– Это Дорфман! Это его хитрожопости…

– Рустамыч, не бери в голову…

Водители «скорых», курившие у въездного пандуса, отошли подальше. То, что не удалось главврачу, и лишь частично удалось внезапной, плохо объяснимой ненависти к амбалу-медбрату – это сделал Геныч, глава юридической службы Чисоева. Артур забыл о Вике. Загнал аварию в глухой угол сознания, забил двери и окна досками крест-накрест. Дал увести себя из корпуса на свежий ветерок, под елки. Атаковали его бизнес – хозяйство, как при жизни говорил отец. Отец полагал, что у мужчины есть два хозяйства, одно из которых ниже пояса. И оба надо охранять любой ценой, рвать врага зубами. Если, конечно, ты мужчина.

Артур вспомнил, как в Махачкале, в гостях у Жорика Джалилова, бывшего танцора ансамбля «Лезгинка», отец хлебнул лишку и залез спать в будку к Карачуну, цепному кобелю-волкодаву. И как злобный, косматый, не признающий никого, кроме хозяина, Карачун рычал на всех, включая обалдевшего Жорика, не подпускал людей к будке. Отец же придавил часа полтора, выбрался наружу, поцеловал Карачуна в мокрый нос: «Кунак! Берег гостя…» – умылся и пошел к столу. Он обожал свежий ччар-лаваш, а бабушка Тават как раз принесла стопку горяченького.

Живой отец. Не бронзовая фигурка на краю кубка.

– Звонил Шамиль, – сказал Геныч, глубоко затягиваясь сигаретой. В последние годы он перешел на трубку: берег здоровье. Пачку штатовского «Parlament» Геныч носил в кармане на всякий случай, и случай пришел. – Мне звонил. Ты ж трубку не берешь… Он договорился с клиникой в Израиле. Профессор Лившиц на низком старте. И еще у немцев, с Гильзбахом, для страховки. Как только Вика будет транспортабельна, берем медицинский чартер. Я кинул бронь в «Air Charter Service», они подтвердили…

Артур не ответил. Кусал губы, хмурился.

– Отель я возьму на себя, – Геныча беспокоило, что от Чисоева пахнет коньяком. Геныч понимал, что алкоголь расслабляет. Он бы и сам налил Артуру. Но Артур никогда не пил коньяк. Текилу, виски, водку – пожалуйста. От коньяка Чисоев отказывался наотрез. Такая вот причуда. – Разберемся. Ты, главное, не волнуйся. Ты Вику спасай. Мы сами…

– Что шьют? – спросил Артур.

– Горсовет выразил несогласие с продажей облсоветом здания отеля. Прокурор города подал иск от имени горсовета. Они считают, что на момент продажи отеля частному собственнику отель находился в совместной собственности двух советов. Насколько я в курсе, сейчас область переписывает свою долю на город, в спешном порядке.

– Если они вернут здание горсовету, пусть вернут нам деньги. И возместят средства, потраченные на реконструкцию…

– Шутишь? Дорфман скорее удавится.

– Или я его удавлю.

– Остынь. Я погнал к отелю Стасика, он разведал. Налоговая подала еще один иск. Они хотят ликвидировать отель, как предприятие. Производство по делу открыто, первое заседание – через пять дней.

– Почему так быстро?

– Не знаю. Думаю, команда сверху. Велели рассмотреть в сжатые сроки.

– Ликвидация? На каком основании?

– В ЕГР появилась запись об отсутствии предприятия по юрадресу.

– Что? Кто внес?!

– Конь в пальто. Исполкомовский департамент госрегистрации. Они якобы зафиксировали, что руководство отеля не находится по своему юрадресу. Налоговики тут же подорвались с иском в окружной админсуд. Я, кстати, сделал заявление, что это незаконно. Согласно законодательству внесение в госреестр такой записи возможно в двух случаях…

– Брось, Геныч. Законно, не законно… Нас топят.

– Выплывем.

– Это он Вику убил.

– Кто?

– Дорфман. Это он…

– Ты с ума сошел!

Артур рассмеялся. Услышав этот смех, Геныч – не Геннадий, даже не Генрих, а Егор Альбертович Геныч, с ударением на «ы», что сильно осложняло ему школьные годы – побледнел. Он имел несчастье встречаться с людьми, которые так смеются. Его мать шестой год жила в частном пансионате для душевнобольных. Геныч очень любил маму. Он навещал ее раз в неделю, если не чаще. Мама смеялась и настойчиво просила привезти внуков, Сережу и Оленьку, а у Геныча прихватывало сердце.

Он был холост и бездетен.

Чисоев сорвался с места. Крупный, сильный, в последние годы слегка заплывший жирком мужчина метался, как зверь, от ступенек, ведущих в корпус, до ствола ели-великанши – и обратно. Бил кулаком в дерево, ободрав костяшки до крови и перемазавшись смолой. Пинал ступеньку ногой, хрипло матерясь – мягкий носок туфли не спасал пальцы. Казалось, он хотел этого: движения, крови, боли. Словно платил какую-то цену, предъявленную безумным, безжалостным кредитором. Геныч отошел подальше, не в силах оторвать взгляда от беснующегося Чисоева. Звонок мобильного он услышал не сразу.

– Геныч на связи. Что?

Он не мог поверить.

– Что?!

– Что?! – эхом повторил Артур, кидаясь к юристу.

У Геныча пропал голос.

– Говори!

• Предыдущая
• 3/72
• Следующая