Наследники легенд - Шевченко Ирина - Страница 32
- Предыдущая
- 32/126
- Следующая
В общем, компания у нас подобралась пестрая, если не сказать – странная. Но будучи неисправимой оптимисткой, я верила, что за время пути, узнав друг друга получше, мы сумеем найти общий язык. Ведь впереди почти два месяца.
Отсчет пошел…
По обычаям Леса в дальний путь не провожают. Не прощаются и не желают удачи, чтобы словами не спугнуть капризную фортуну.
Арай чтил эти обычаи, его люди знали об этом и не удивились, когда командир не вышел из дома, чтобы проститься с маленьким отрядом, на рассвете покидавшим Ясуну. Но если бы даже не глупое эльфийское суеверие, он не смог бы этого сделать.
Когда Галла Ал-Хашер, прославившаяся по обе стороны Синего предела как Маронская Волчица, вычерчивала в воздухе какие-то знаки, чтобы затем ее спутники один за другим исчезли в окне телепорта, Арвеллан из дома Тихой Воды, известный своим боевым товарищам и своим врагам как полукровка Арай, лежал на дощатом полу скромного деревенского дома в луже собственной крови. Глаза полуэльфа были открыты, а на мальчишеском лице застыло удивление.
– Помнишь, как мы встретились, Арай?
– Конечно.
– А помнишь, как мы встретились в самый первый раз?
Его найдут к обеду. Через час отыщется и сын хозяина, местный дурачок, не умеющий связать и двух слов. Перепачканный чужой кровью, он будет сидеть за сараями и с идиотским смешком втыкать нож с бурыми пятнами на лезвии в маленькую мишень – разложенную на земле неровным кругом серебряную цепочку со звездой-оберегом, не сумевшим защитить хозяина от смерти. Парня изобьют до полусмерти, но не казнят – не найдется того, кто сможет оборвать жизнь этого убогого.
А утром следующего дня Кровавая сотня, оставшаяся без командира, уйдет из Ясуны, долгое время бывшей их опорным пунктом, навсегда. При сборах недосчитаются еще одного человека, но только вздохнут с облегчением. Все равно эта девчонка никому не нравилась…
Магистр Брунис, проживший всю жизнь в городе, а последние двадцать лет практически не покидавший Каэрский дворец, не любил лес. А этот Лес ненавидел. Неправильный он был, странный. Чародей не раз сверялся с картой: в Восточных землах в этих широтах уже влажные джунгли Рейланы, населенные хищными тварями, змеями и дикарями-людоедами. Здесь же просто Лес. Дубы, березы, ели… Еще какие-то деревья, названий которых маг не знал, но встречал у себя на родине. Были тут и никогда им не виденные – с гладкими, словно отлитыми из металла, серебристыми стволами и широкими, острыми, как бритва, листьями. Но тут не было уходящих в небо пальм и длинных лиан с прочными стеблями и толстыми кожистыми листьями, какие он видел в дворцовой оранжерее, и даже островерхих кипарисов, растущих в тепле оставшегося за океаном Каэра.
Это все эльфы, думал Брунис. Они тут все извратили, они и их непонятная магия. Создали этот Лес, в котором человек чувствовал себя чужаком, находящимся под постоянным надзором тысячи незримых глаз – за каждым кустом мерещились дикие звери или притаившиеся там остроухие убийцы.
Жуткая чаща закончилась внезапно, и путникам открылась широкая зеленая равнина, залитая солнцем. Но через несколько парсо дорога увела на безжизненный скалистый кряж, где они и встретили закат среди холодных камней, похожих на могильные плиты.
Две длани назад из Кинкалле, занятого имперскими войсками городка в пятидесяти парсо от восточного побережья Саатара, вышел отряд из сорока человек. Тридцать четыре бойца, пять магов и никем не узнанный император. Теперь от этого отряда осталась ровно половина: сам Истман, восемнадцать бойцов и всего один маг.
Одного чародея потеряли там же, где полегли полтора десятка солдат, – в проклятом Эльфийском Лесу. На четвертый день пути, с трудом нащупав прорехи в лар’элланской сети перехвата, проложили телепортационный канал и тут же на выходе столкнулись с бандой каких-то головорезов. Что особенно неприятно – не эльфов, не местных отщепенцев: на многих из тех людей была изношенная форма каэрской армии, и переговаривались они между собой на знакомом диалекте центральных провинций. Дезертиры, предавшие родину и товарищей. Саатарцы зовут таких крысами, йорхе. И эти крысы, прежде чем с ними расправились, умудрились перебить половину элитного отряда и добраться до мага.
Но к смерти еще троих магистров ни враги, ни бандиты, ни стихия, буйствовавшая тут время от времени, отношения не имели. Императору требовалась сила, иначе этот задохлик не выдержал бы и десятой части пути. Впрочем, ему и не пришлось бы идти так далеко, будь у Бруниса карта. Истман оказался не таким уж дураком – карта была, но она хранилась в его памяти, и влезть в эту память у придворного колдуна не было никакой возможности. Нельзя было так же выпытать дорогу силой, на этот счет император, порядком поднаторевший в использовании краденого дара, тоже подстраховался, решив, что лучше умрет, чем поделится своей тайной, о чем и предупредил личного мага. Проверять слова повелителя тот не рискнул.
Каждое утро Истман составлял маршрут – на дневной переход, не более. Куда повернут завтра, знал только он. А Брунис догадывался, что, как только Истман окажется достаточно близко к усыпальнице, ему не нужен будет и последний оставшийся в живых волшебник. Неинтересен будет и исход развязанной им войны, и те редкие донесения, которые императорский маг, расходуя драгоценный резерв, принимал по телепатической связи.
Но пока правитель еще читал то, что написано на листочках желтого картона, которые приносил ему чародей.
– Надо же, – хохотнул он, пробежав глазами последнее донесение. – По нашему следу пустили собак. Даже больше – волков. Маронская Волчица почтила эти земли своим присутствием. А с ней и Сумрак конечно же. И Буревестник. Дети – так назвали вы их когда-то, магистр?
По мнению Бруниса, таких детей нужно было давить еще в колыбели. Эти трое, начавшие с наглой вылазки в Каэр в день казни кармольцев, за годы войны стоили имперцам немало крови. Когда-то одно упоминание о любом из них способно было вывести императора из себя, теперь же он забавлялся. Кривил бледные губы и, наверное, уже представлял, что сделает с ними, когда в его руках окажется сила мира. А значит, усыпальница близко.
– Восьмое мая, деревня Ясуна, – проговорил задумчиво Истман. – Ясуна. Змеиная? О, сейчас там точно все кишит змеями! Жаль, что у наших людей на той стороне Леса недостаточно сил, чтобы уничтожить это кубло.
Название деревни всплыло из донесений какого-то шпиона в Лар’эллане. Да, длинноухие, как оказалось, тоже любили золото, и агенты империи были даже в окружении королевы Аэрталь. Но скоро в них тоже не будет нужды. Когда помешанный на мировом господстве человечишка получит желаемое, ни в ком уже не будет нужды.
Во что превратится мир, отданный безумцу? Брунис часто задумывался об этом. Нет, мир волновал его куда меньше собственной жизни. Но и этому мало тревожившему его миру он мог предложить нечто получше, чем хаос всевластия Истмана. Он мог предложить ему себя. Вот так скромно и без затей. Он навел бы порядок на Каэтаре, закончил бы войну в Западных землях, раз и навсегда избавившись от длинноухих уродов. Он не плодил бы смуту и беззаконие, а дал бы людям новый закон.
Такая цель могла даже сойти за благородную, и у немолодого мага, семь лет простоявшего по правую руку полоумного мальчишки, было все для ее осуществления. Затуманенных дурманом краденой силы мозгов Истмана не хватило на то, чтобы предположить, что Брунис не станет покорно дожидаться конца. А колдун с самого начала пути был на шаг впереди: его люди шли с ними все это время, а когда утомленный переходом император засыпал, маг «прощупывал» окрестности на много парсо вокруг, остерегаясь сюрпризов и стараясь первым отыскать то, к чему так стремился Истман. Вот и сегодня, пока правитель предавался мечтам, в красках представляя себе смерть ненавистной магички-полукровки и ее друзей, Брунис уединился в маленькой палатке и по установившейся привычке пустил вперед щуп… И едва не закричал от радости, когда посланный им поисковый луч наткнулся на древнее строение, излучавшее такую же древнюю силу. Оно было еще далеко, в двухстах парсо, если не больше. Но это было именно то, что они искали!
- Предыдущая
- 32/126
- Следующая
