Наша светлость - Демина Карина - Страница 6

• Предыдущая
• 6/104
• Следующая

Перспектива, конечно, не самая вдохновляющая, но какая уж есть. Тем более что напросилась я сама. Даже не напросилась — поставила почтенных дам в известность о своем грядущем визите. Ну надоело мне ждать, когда меня на эти заседания пригласить решатся!

Мир требует добра.

А у нашей светлости как раз свободное время имеется.

И группа поддержки.

Ингрид выглядела спокойной, а вот Тисса явно переживала, хотя, по-моему, в последний месяц это было нормальное ее состояние. Она осунулась, побледнела и обзавелась милой привычкой прикусывать губу, словно запирая в себе то, что хотелось сказать.

— Ваша светлость, — мое предложение обращаться по имени Тисса упорно игнорировала, предпочитая держать дистанцию, — выглядят подобающим образом.

Она была вежливой и милой, как механическая кукла, которую настоятельно выдавали за живую. И не могу сказать, что я поняла, в какой момент случилось это превращение. Надо что-то делать, но что?

Для начала поговорить с ней наедине, только момент бы выбрать подходящий…

— Иза, — Ингрид поднялась и расправила юбки, — главное, не принимай близко к сердцу.

— Что не принимать?

Сержант, к чьему постоянному молчаливому присутствию я уже привыкла, занял позицию за левым плечом нашей светлости.

— Ничего не принимай.

Заседал Благотворительный комитет в Бирюзовой гостиной. И бирюзы, надо сказать, на инкрустацию мебели ушло изрядно. Особенно хорош был стол овальной формы с гнутыми ножками и кружевной столешницей. Во главе его восседала председатель комитета, почтеннейшая мормэресса Джиневра Арчибальд Флоттэн.

Разменяв полсотни лет, леди Флоттэн не утратила былой красоты, скорее уж изменила ее согласно представлениям о приличиях. Ее лицо морщины украшали, как трещины украшают благородный мрамор. Рыжий парик подчеркивал белизну кожи. Платье было строгого покроя, приличествующего вдове темно-зеленого цвета. Украшения — из агата. И лишь желтый алмаз выбивался из мрачного ряда.

Меньше всего леди Флоттэн походила на добрую фею.

Да и остальные тоже…

Дамы пили чай и беседовали. Мило. Вполголоса. Пили и беседовали… тонкий фарфор в нежных пальцах. Блюдца. Чашки. Сливки… сахар… Высокий чайник в руках лакея.

Крохотные пирожные на серебряной горке.

И полнейшее безразличие к происходящему вовне.

— …безусловно, это имеет смысл, однако необходимо рассмотреть рекомендации. Мы должны быть уверены, что, предоставляя этой женщине помощь, мы поддерживаем ее, а не подталкиваем к губительному безделью…

Леди передавали друг другу розовые бумажки с виньетками. Кивали головами — и щедро напудренные парики соприкасались беззвучно, — изредка вздыхали.

— Как это печально…

— …весьма печально… я бы сказала, что недопустимо… мы должны сочинить петицию против…

А я стояла, ощущая себя совершенно лишней на этом празднике мирового добра.

— …или вот здесь. У нее трое детей. И муж погиб…

Я тихонько постучала о каминную полку.

— …но следует заметить, что сыну уже двенадцать. Этого достаточно, чтобы пойти работать. А двое вполне в состоянии прокормить…

Нас не замечают? Что ж, придется заявить о своем присутствии.

— Добрый день, дамы, — сказала я и реверанс сделала.

Ингрид утверждает, что сейчас мои реверансы действительно похожи на реверансы, а не на внезапный приступ подагры.

Обрыв разговора. Ледяные взгляды. И приподнятая бровь в молчаливом вопросе: какого такого лешего нашей светлости в сих краях понадобилось и не найдется ли у нее по счастливой случайности дел иных, неотложных где-нибудь в другом крыле замка?

— Я… то есть мы, — не следует забывать об Ингрид и Тиссе, — пришли, чтобы принять участие в работе Благотворительного комитета.

Выделите нам по стульчику, чашке и розовых бумажек с виньетками тоже дайте. Полагаю, в них вся суть, а не в профитролях. Впрочем, от последних наша светлость тоже отказываться не станет.

Молчание длилось и длилось…

— Мы рассмотрели вашу просьбу. — Леди Флоттэн обладала глубоким контральто.

Просьба? Я ни о чем их не просила.

— И сочли невозможным удовлетворить ее…

— Могу я узнать, по какой причине? — Спокойно, Иза, кричать нельзя. Улыбайся. Держи лицо. Если у Тиссы получается, то и у тебя выйдет.

— Благотворительный комитет — организация, от которой зависит благополучие многих людей. И, как вы сами понимаете, наша репутация должна быть безупречна…

Допустим, я понимаю.

— …а вы — угроза для нее. Для всех нас.

— Почему?

Леди Флоттэн соизволила подняться. Что-то знакомое привиделось мне в ее движениях. Эта манера держать спину и поворот головы…

— Потому что особа вроде вас, безусловно, имеет некоторую власть над мужчинами. Они слабы. Безвольны во всем, что касается их желаний.

И этот тон знаком до боли. А уж выражения-то…

— Но женщины — иное дело. Вам здесь не рады и никогда рады не будут.

Это я уже поняла. Осознала, так сказать, всем своим испорченным естеством.

— Вас терпят. Из жалости. И это жалость не к вам, а к вашему несчастному супругу, который, мы надеемся, все-таки прозреет.

И ушлет меня за край мира во имя всеобщего счастья и благоденствия? Не дождутся. А если ушлет, то я вернусь, хотя бы для того, чтобы высказать ему все, что думаю.

— Само ваше присутствие… — она приложила к носу кружевной платок траурного черного цвета, словно от меня воняло, — … действует разрушительно… и мне искренне жаль загубленную душу.

Это у Кайя, что ли? Или я еще кого-то успела толкнуть на путь порока? Если так, то я нечаянно.

— Взять хотя бы эту юную леди…

Тиссу?

Тисса выдержала взгляд леди Флоттэн, преисполненный праведного гнева. Этой вдовушке да в инквизицию бы…

— …которая вела себя столь неосмотрительно, что дала повод мужчине прилюдно выразить свой к ней интерес в нарушение всяческих приличий…

— Знаете, — я поняла, что еще немного и сделаю что-то, о чем буду жалеть, — в моем мире говорят, что старые ханжи получаются из тех, кто в молодости не слишком-то задумывался над вопросами морали…

— Что вы себе позволяете?

— Все что угодно. Особы, вроде меня, они такие. Непредсказуемые. И мало ли, что им в голову взбредет…

Пора прикусить язык. Я ведь не собиралась им угрожать. И надо бы уйти, пока я не наговорила больше, чем нужно. Действительно, что я могу им сделать?

Выставить из замка?

О да, наша светлость — воплощенное зло, изгоняющее бедных пожилых леди, которые радеют об общественном благе, прямо с утра просыпаются и радеть начинают… нет, они в безопасности и прекрасно это понимают. По глазам вижу.

Уходила я без реверансов. Обойдутся.

И за дверью взяла Тиссу за руку. О боги, у этого ребенка ладони ледяные, на ногтях — кайма лиловая, характерная такая, а пульс просто бешеный.

Она сейчас рухнет.

Сержант, коснувшись плеча, указал на низенький диванчик. По-моему, выражение его лица можно было истолковать как сочувствующее. Хотя кому он сочувствовал: мне или Тиссе — непонятно.

Возможно, обеим.

— Садись. — Я надеялась, что не кричу.

Тисса послушно села, не сводя взгляда с запертой двери, точно ожидая, что леди Флоттэн выскочит специально ради того, чтобы высказать Тиссе все, что еще не было высказано.

— Она — озлобленная старуха.

— Именно, — подтвердила Ингрид, до сего момента умудрявшаяся казаться невидимой. Надо бы перенять это полезное умение.

И нюхательная соль как нельзя кстати.

— Нет. Она правильно сказала. Я… я дала повод. И сама во всем виновата.

И губы синеют.

— Так, дыши.

Потом будем нянчиться. Сейчас ее вытащить надо.

— Вдох, считай до десяти, и выдох. Слышишь?

Кивок.

— Вдох! Вот так… выдох. Умница. Еще дыши… правильно все.

Она постепенно успокаивалась и в какой-то момент даже улыбнулась, робко, извиняясь за то, что заставила нас волноваться. Похоже, нельзя затягивать с разговором.

• Предыдущая
• 6/104
• Следующая