Остроумие мир. Энциклопедия - Артемов Владимир Львович - Страница 68

— Отдать тому, который требует по гривне за рубль; другому отказать, понеже пяти копеек не из чего трудиться; а третьего аки плута отдать на два месяца на галеру, сказав ему, что государь побогаче его.

* * *

В молодости Петр Великий воспитывался у образованного по тогдашнему времени дьяка Зотова и ученого иностранца Циммермана. Затем всю жизнь свою он не переставал работать и приобретать полезные знания. Однако не раз у него вырывались горькие сожаления по поводу того, что в молодые годы учение его не было направлено, как должно, и что он не имел случая основательно изучить хотя бы одну науку.

Тщательно следил поэтому великий государь за образованием своих дочерей Анны и Елизаветы, часто заходил в их комнату и присутствовал на уроках. Он делал замечания, поощрял молодых царевен, хвалил их за успехи.

Он любил повторять:

— Я лучше желал бы не иметь на руке ни одного пальца, нежели остаться без учения в молодости. Я ежедневно вижу, чего мне недостает и чему бы в юности я мог научиться! Впрочем, — добавлял он, — учение полезно только умному человеку, дураку же излишнее учение не приносит ничего, кроме вреда. И не приведи Господь, когда такому ученому дураку вдруг достается власть!..

* * *

Как-то кум и денщик Петра Великого Афанасий Данилович Татищев сильно прогневал государя неисполнением какого-то приказания. Петр велел наказать его батожьем перед окнами дворца. Офицер, которому было поручено исполнение экзекуции, приготовил все, что следовало, расставил барабанщиков и ждал только прихода виновного. Но Татищев медлил, рассчитывая, авось гнев государя пройдет. Однако дольше откладывать уже было нельзя, и он тихонько поплелся вокруг дворца к ожидавшим его барабанщикам. По дороге встретился ему писарь кабинета его величества, некто Замятин. У Татищева вдруг мелькнула блестящая идея поставить под батоги вместо себя Замятина.

— Куда ты запропастился?! — крикнул он, сделав вид, будто давно его ищет.

— А что?

— Государь тебя уже несколько раз спрашивает и страшно гневается. В чем ты провинился?

— Не знаю, — с трепетом ответил Замятин.

— Ну, это твое дело. Мне велено только тебя найти. Пойдем скорее.

И повел его к барабанщикам. Государь, увидев в окно Татищева, крикнул экзекуторам:

— Раздевайте!

Он повернулся и ушел во внутренние покои, а экзекуторы остались в недоумении, кого же раздевать?

Татищев, видя их замешательство, сказал, указывая на Замятина:

— Что ж вы стали? Принимайтесь!

Беднягу раздели, положили и начали исполнять приказание, а Татищев благоразумно спрятался.

Скоро крики наказываемого надоели Петру. Выглянув из окна, он закричал:

— Полно! — и поехал в Адмиралтейство.

А преступник между тем отправился к Екатерине. Государыня выразила ему свое сожаление по поводу наказания и сказала:

— Как ты дерзок! Забываешь исполнять то, что приказывает государь.

Татищев, не входя в дальнейшее рассуждение, бросился ей в ноги:

— Помилуй, матушка-государыня! Заступись и спаси. Ведь секли-то не меня, а подьячего Замятина.

— Как Замятина? — спросила государыня с беспокойством.

— Так, Замятина! Я, грешник, вместо себя подвел его.

— Что ты наделал! Ведь нельзя, чтобы государь твоего обмана не узнал: он тебя засечет.

— О том-то я тебя и молю, всемилостивейшая государыня! Вступись за меня и отврати гнев его.

— Да как это случилось?

— Ведь под батожье-то ложиться невесело, — отвечал Татищев, стоя на коленях, и рассказал все, что было.

Государыня долго его журила, но обещалась похлопотать.

Из Адмиралтейства государь возвратился очень веселый. Во время обеда Екатерина заговорила о Татищеве и просила простить его.

— Дело уже кончено. Он наказан, и гневу моему конец, — сказал государь.

Надо заметить, что ежели Петр Великий говорил кому-нибудь: «Бог тебя простит», — то уже все забывалось, будто ничего и не было. Этих-то слов и добивалась государыня.

Немного погодя она опять попросила, чтоб государь не гневался на Татищева. Петр промолчал. Она в третий раз заговорила о том же.

— Да отвяжись, пожалуйста, от меня! — сказал наконец государь. — Ну, Бог его простит.

Едва были произнесены эти слова, как Татищев уже обнимал колени монарха, который подтвердил свое прощение. Тогда Татищев признался, что сечен был не он, а Замятин, и в заключение прибавил:

— И ничто ему, подьячему крючку.

Шутка эта, однако, не понравилась государю.

— Я тебе покажу, как надобно поступать с такими плутами, как ты! — сказал он, берясь за дубинку.

Но тут Екатерина напомнила, что он уже именем Божьим простил виновного.

— Ну, быть так, — согласился Петр, останавливаясь, и приказал рассказать, как было дело.

Татищев чистосердечно, не утаивая ничего, все рассказал. Призвали Замятина, и он подтвердил, что все это правда.

— Ну, брат, — сказал ему государь, — прости меня, пожалуйста! Мне тебя очень жаль, а что делать? Пеняй на плута Афоньку. Однако ж я сего не забуду и зачту побои тебе вперед.

Впоследствии Петру Великому пришлось сдержать свое слово. Замятин попался в каком-то преступлении, за которое следовало жестокое наказание, но император решил так, что хотя подсудимый и заслуживает казни, но так как некогда он невинно понес наказание, то и зачесть ему последнее за нынешнее преступление.

* * *

Для Адмиралтейства потребовалась пенька, которую положено было доставлять из внутренних городов. Часть, приходившуюся на Калугу, доставил в Петербург купец Алферов. Браковщик Адмиралтейства, голландец, вздумал сорвать с Алферова хорошую взятку и забраковал пеньку. Как раз в эту минуту в амбар вошел государь и, узнав все происшедшее, стал лично принимать от купца пеньку. Последняя оказалась самого высокого качества. Государь весьма разгневался и обратился к браковщику со словами:

— Бездельник! У нас нет такого хорошего шелку, как эта пенька.

— Да она мне показалась гнилая, — попытался оправдываться голландец.

— А вот мы сейчас на твоей шее испробуем, коли желаешь, — пригрозил Петр.

Голландец, разумеется, отказался. Немедленно же мздолюбивый голландец был уволен со службы и выслан за границу, а Алферов получил искреннюю благодарность царя с поручением передать таковую и своим согражданам.

* * *

Петр прибыл в сопровождении корабельного мастера на корабль «Петр и Павел», который он заложил собственноручно в 1697 году в Голландии. Капитаном корабля был некто Мус, голландец, прежде простой матрос, сумевший понравиться государю и приглашенный им на русскую службу. Осмотрев корабль, Петр обратился к капитану:

— Ну, брат, в войске сухопутном я проходил все чины, позволь же мне научиться и морской службе и затем быть под твоей командой.

Изумленный капитан не знал, что отвечать.

— С какой должности начинают морскую службу? — продолжал государь.

— С каютного юнги, — промямлил бедный Мус, служивший раньше только на частных судах.

— Хорошо. Теперь я заступаю его место, — сказал Петр.

— Помилуйте, ваше величество!..

— Я теперь здесь не ваше величество, я начинающий морскую службу с звания каютного юнги!..

Мус все еще думал, что государь шутит, и крикнул, стараясь попасть ему в тон:

— Ну, так полезай же на мачту и развяжи парус!

Петр немедленно исполнил приказание. Экипаж обомлел, увидев отважность совершенно еще неопытного в морской службе юного царя. Между тем ветер сильно покачивал корабль. Во всякую минуту можно было ожидать несчастья. Все были в каком-то оцепенении, стоя внизу на палубе и глядя, как царь работает наверху мачты.

Наконец, окончив свое дело, Петр благополучно сошел на палубу. Мус дал ему новое приказание:

— Поскорее принеси мне бутылку пива из каюты.

Царь бегом бросился в каюту и вернулся с бутылкой и стаканом.

Тогда Мус взглянул на Петра, призадумался, потом кинул высоко вверх свою шапку и крикнул:

— Да здравствует величайший из царей!