Бандиты. Ликвидация. Книга первая - Лукьянов Алексей - Страница 16

• Предыдущая
• 16/47
• Следующая

Затеяли серию «Всемирной литературы». Для кого? Для толпы плебеев, которая в Петербурге открыто дефилирует вдоль загаженных набережных вместо почтенной публики? Как там пишет Блок? «Мильоны нас»... Да, их тьмы и тьмы, и тьма эта поглотила прекрасный некогда город. А почтенная публика либо прячется в полуподвалах, либо сбежала за границу, и ей тоже не до всемирных литературных сокровищ.

Не он ли открывает этим раскосым и жадным очам и загребущим лапам сокровища, которые никем почти не охраняются? Стоит им понять ценность культуры, и они мигом пересчитают ее на мешки с картошкой, на муку, масло, мыло, консервы и мясо.

Черт, не работается! Порывисто встав из-за стола, Александр Николаевич выглянул из кабинета и крикнул:

— Ева Станиславовна!

На этот раз ответа не последовало. Странно, обычно Ева мчится по первому оклику. Что случилось?

Причина, по которой Ева Станиславовна игнорировала призыв, выглядела как невысокий человечек в поношенной черной тужурке, галифе и сапогах, с клетчатым кепи, заломленным на затылок. У человечка было круглое, как он сам, лицо с усиками и очки.

— Александр Николаевич занят, — объясняла Ева человечку.

— Может, вы мне сами тогда поможете?

— У меня нет полномочий.

— Тогда давайте я сам поговорю с вашим...

Понятно. Ева защищает начальника от очередного представителя клуба текстильщиков или стекольщиков, требующего, чтобы товарищ Бенуа прочитал лекцию.

— Ева Станиславовна, в чем дело? — громко и сурово спросил Александр Николаевич.

Гегемон повернулся в его сторону.

— Александр Николаевич Бенуа?

— С кем имею честь?

— Меня зовут Кремнев Сергей Николаевич, я сотрудник уголовного розыска. Вот мой мандат.

Бумажка была мятая, протертая на сгибах, с расплывшейся печатью. «Предъявитель сего... уголовный розыск... Петросовет...»

— Чем могу быть полезен?

— У меня разговор деликатного свойства. Мы не могли бы перемолвиться с глазу на глаз?

Бенуа посмотрел на виновато мнущуюся Еву. Бедная, сейчас начнет терзать себя.

— Ева Станиславовна, — как можно мягче сказал он, — ничего страшного, не отвлекайтесь, я сам разберусь с товарищем... ах, да, Кремневым. — И, уже обратившись к гостю, холодно и надменно велел: — Следуйте за мной.

Гостя этот тон ни капли не смутил, и он пошел-покатился следом за Александром Николаевичем.

— Так чем я могу вам помочь?

— Мы проверяем сейчас некоторых наших сотрудников на чистоплотность. Сами понимаете — самочинки и тому подобное.

— Пока ничего не понимаю. Я должен экзамен на профпригодность принимать?

— Ну что вы, вовсе нет. Но у меня вопрос скорее консультационного характера. Вы ведь должны знать, что во время революции Эрмитаж сильно пострадал от мародерства...

— Я участвовал в комиссии Совнаркома, если вас это интересует.

— Да, я знаю, спасибо. Но вопрос в другом — когда начали возвращать разграбленные ценности, их ведь принимали по описи, так?

— Процесс вами несколько упрощен, но в целом все правильно.

— Тут у меня копия списка, по которому были доставлены в Чрезвычайную комиссию Петрограда ценности, похищенные из Государственного Эрмитажа. У вас должен иметься такой же. Мне крайне важно сравнить эти списки. И, если возможно, сравнить еще и с описью...

— Дайте, я посмотрю, — перебил гостя Бенуа и взял бу­магу.

Копия была заверена печатью и подписью делопроизводителя губернского отдела милиции. Александр Николаевич бегло пробежался по списку... хм, грамотный делопроизводитель, смотрите-ка...

— Оставьте список, в течение недели мы проверим документы...

— А быстрее нельзя? — перебил уже Кремнев.

— Глубокоуважаемый...

— Сергей Николаевич.

— Да, глубокоуважаемый Сергей Николаевич. Возможно, вам это неизвестно, но во время войны с Германией многие картины и прочие предметы искусства приказом Временного правительства были эвакуированы в Москву, то есть, помимо общей описи предметов, существует еще и список эвакуированных экспонатов. Потом появился еще список похищенных экспонатов и экспонатов возращенных. Поверьте, сверить эти списки — труд небыстрый, и неделя представляется мне наиболее оптимистическим вариантом развития событий. Сотрудников в Эрмитаже крайне мало, тем более — сотрудников квалифицированных. Я пойду вам навстречу и отложу каталогизацию малых голландцев, потому что понимаю, насколько важна ваша работа для советской власти. Но, повторяю, результат будет не ранее чем через неделю.

Кремнев поиграл желваками, но проглотил.

— Спасибо. Еще один вопрос, прежде чем уйти. Знакомы ли вам эти фамилии — Скальберг, Сеничев, Куликов?

— Боюсь, что нет, — сказал задумчиво Бенуа и покрутил ус. — Нет, точно незнакомы. Среди моих знакомых людей с такими фамилиями нет.

— Хорошо. Значит, я зайду к вам через неделю?

— Что вы, зачем себя утруждать? Ответ я отправлю с курьером, на официальном бланке, заверенный, можете не беспокоиться.

— Крайне обяжете.

— Это мой долг как гражданина.

— Побольше бы таких граждан.

— Не смею более задерживать.

— Да-да, до свидания, Александр Николаевич.

— Всего доброго. Вас проводить?

— Не стоит беспокоиться.

Круглый Кремнев укатился прочь. Александр Николаевич еще раз взглянул на список и сглотнул.

«21. Брелоки в виде животных, белого металла, похожего на серебро, — 14 штук». Коллекция Булатовича. Они там что — совсем с ума посходили? Ну ничего, он им покажет! Сейчас он им всем задаст!

Александр Николаевич выглянул в коридор:

— Ева Станиславовна! Этот Кремнев далеко ушел? Немедленно догоните его и верните ко мне.

Пока Ева бегала догонять Кремнева, Бенуа вспомнил о другом, столь же неприятном, прошлогоднем визитере.

Человек в пехотной шинели и буденовке вошел в Зимний дворец уже перед самым закрытием. Старик-билетер, кутаясь в одеяло, неприязненно посмотрел на посетителя.

— Поздно, товарищ, музей закрывается. Завтра приходите или еще лучше — после Нового года. Там у нас музей революции откроется...

Посетитель повернул лицо к билетеру. Немного азиатский тип внешности наравне с голубым и зеленым глазами производили впечатление демоническое, вдобавок откуда-то нахлынули волны запахов — сначала совершенно незнакомый аромат каких-то сжигаемых благовоний, затем кислый запах горелого пороха, после тягостная вонь нужника и напоследок — убийственный смрад падали. И все это — за одно короткое мгновение, а потом наваждение пропало. Старик чуть не закричал от страха «изыди, нечистый».

— Мне к Александру Николаевичу Бенуа, — сказал «демон».

Билетер указал направление пальцем. Когда красноармеец прошел мимо, старик истово перекрестился и зашептал:

— Господь пасет мя, и ничтоже мя лишит. На месте злачне, тамо всели мя, на воде покойне воспита мя. Душу мою обрати, настави мя на стези правды, имене ради Своего. Аще бо и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла, яко Ты со мною еси, жезл Твой и палица Твоя, та мя утешиста. Уготовал еси предо мною трапезу сопротив стужающим мне, умастил еси елеом главу мою, и чаша Твоя упоявающи мя, яко державна. И милость Твоя поженет мя вся дни живота моего, и еже вселити ми ся в дом Господень, в долготу дний.

По огромному полупустому залу шепот старика отдавался эхом, и посетитель довольно улыбался, удовлетворенный впечатлением, произведенным на раба божьего.

— Чем могу служить? — спросил у припозднившегося визитера смертельно уставший Бенуа.

Лица Александр Николаевич видеть не мог, потому что зеленая лампа на столе горела вполнакала и едва освещала пространство вокруг него. Посетитель прошел и без приглашения уселся в кресле напротив.

— О нет, служить не надо, сейчас служат только собачки, — насмешливо сказал он.

Голос показался Александру Николаевичу знакомым, и он выкрутил до отказа ручку реостата. Круг света стал шире и ярче, и Бенуа увидел красноармейца средних лет, но вспомнить, где он мог встречать этого человека, Бенуа не мог.

• Предыдущая
• 16/47
• Следующая