Отказной материал - Майоров Сергей - Страница 32

• Предыдущая
• 32/61
• Следующая

Двадцати минут Саше хватило на все, и он покинул ларёк, полностью удовлетворённый. «Колобок» находился на вершине блаженства и в благодарность не тревожил друга целые сутки, так что Саша даже стал по нему скучать. Но все приедается, и после двух-трех сеансов «колобок» намекнул, что пора сменить обстановку. Сменить-то сменили, но все выходило не то и не так, до прежнего уровня блаженства не дотягивало.

Может быть, эта шалава позволит подняться на следующий уровень? Если она испугается, не захочет садиться в машину…

У девушки было миловидное лицо и шальные зелёные глаза. Вся имевшаяся у неё наличность не могла бы компенсировать даже посадку в такси по ночному тарифу, не говоря уж о поездке на другой конец города, но это её не беспокоило. Она уже не в первый раз, не желая оставаться у своего парня до утра, добиралась домой таким способом и не испытывала стеснения в тот момент, когда поездка подходила к концу и наступало время расплачиваться. При необходимости она могла бы отработать и авиабилет до Москвы, кроме того, ей нравилась быстрая езда по ночному городу, и всегда существовала вероятность «подцепить» какого-нибудь крутого парня с бездонным кошельком и на красивой машине. То, что существовала гораздо большая вероятность подцепить нечто другое, она в свои неполные шестнадцать лет не осознавала. Пока все обходилось, и ладно.

Всю дорогу она болтала. Восхищалась его машиной, довольно помятой снаружи и откровенно запущенной внутри, и его водительским мастерством, которое проявлялось только в езде по пустым широким улицам, так как купить настоящее мастерство вместе с «липовыми» правами Саша не мог. Мускулистый задумчивый парень ей нравился, но привычной ответной реакции не ощущалось, и в конце концов она даже начала беспокоиться. На её становящиеся все более прозрачными намёки и открыто призывные взгляды он не реагировал вообще, а на выставленные для обозрения коленки взглянул лишь однажды, и то когда у него заклинило рычаг переключения скоростей и он, тихо матерясь, пытался с ним справиться. Общаясь с мужчинами достаточно долго и интенсивно, она научилась неплохо в них разбираться. В конце концов пришлось сделать печальный вывод: попавшийся ей парень, хоть и является, несомненно, достаточно крутым во многих отношениях, но явно гомик или какой-то другой извращенец. Не повезло. И как же теперь с ним расплачиваться? Вот черт, выйди она немного позже — и, глядишь, всё было бы в порядке.

Заезжая во двор дома, Саша в первый раз за всю поездку пристально посмотрел на попутчицу и пришёл к окончательному выводу, что она его не интересует. Ему даже стало противно, и, остановившись у подъезда, он не выключил мотор и независимо отвернулся к своему окну. Не услышав ни щелчка замка сумки, ни шелеста денежных купюр, он повернулся к попутчице и понял, что платить ей нечем.

— Чего ж ты тогда катаешься? — спросил он с каким-то усталым раздражением. — Или думаешь, что самая красивая и все на твою задницу кидаться должны?

Она растерялась и, комкая пальцами ремешок сумочки, предложила:

— Давай отъедем в сторонку, выкурим по сигарете.

Своё предложение она попыталась сопроводить раскованным многообещающим взглядом, но, столкнувшись с глазами водителя, поперхнулась и вцепилась в подлокотник.

— Так у тебя ж и сигарет нету, — насмешливо сказал он и, протянув руку, распахнул ей дверцу.

На обратном пути его рука прошлась по её груди, нырнула под короткую юбку и, не задержавшись там, легла на рычаг коробки передач.

— Отрасти там сначала чего-нибудь, — посоветовал Саша, брезгливо оглядывая её с головы до ног. — И паспорт сначала получи, а потом будешь по ночам шляться. Ещё раз увижу — вместе с «братвой» по кругу «распишу», ясно, сопля недоделанная? Уматывай домой!

Выждав секунду, Саша вытолкнул её из машины и захлопнул дверцу. Девушка шлёпнулась задом об асфальт и осталась сидеть, прижимая к груди сумку и ничего не понимая. Заскрежетала коробка передач, машина, едва не отдавив ей ноги, рванула с места, описала по двору круг и, ещё раз пролетев мимо, выскочила обратно на проспект.

— Не, ну че вы, в натуре, — повторил Стас-вышибала в двадцатый раз. — Ничего я не знаю, вощще какую-то херню гоните, я не понимаю, чего вам надо-то от меня!

Было похоже, что все общение с двумя усталыми операми он хочет свести к повторению в разных вариантах и с разной интонацией одних и тех же слов. Пока это ему успешно удавалось. Или его словарный запас действительно только этим и ограничивался.

Ковалёв стоял у открытого окна, прислонившись к холодной батарее и грязному подоконнику. Стас сидел на стуле посреди кабинета, широко расставив ноги и щурясь от яркого света настольной лампы, развёрнутой ему прямо в лицо. Остальное освещение было выключено. Петров, в брюках и в рубашке с закатанными рукавами, пересечённой кожаными ремнями наплечной кобуры, прохаживался за спиной допрашиваемого по небольшому тёмному пятачку между столом и открытой дверью в коридор. В коридоре тоже было темно.

— От тебя, Станислав, ничего и не требуется. Только отвечай на вопросы.

Ковалёв оттолкнулся от подоконника, подошёл и сел на угол письменного стола. Стас горестно вздохнул, всем своим видом давая понять, что он был бы рад помочь, но действительно ничего не понимает и не знает.

На самом деле всё было наоборот. Стас как раз мог помочь, но отнюдь не радовался этой возможности. Не первый раз сталкиваясь с операми, он прекрасно понимал, что сказать все равно придётся и чем быстрее он скажет, тем лучше для него. Подремлет часок-другой в камере, пока они проверят его слова, а потом отправится в свою «стекляшку» и в дальнейшем сможет рассчитывать на более приятное к себе отношение со стороны. Если, конечно, не будет определённых границ переходить. Но он их и так уже давно не переходит: хватит, отсидел два срока, отдал «хозяину» пять лет жизни. Прекрасно все это понимая, Стас, однако, продолжал тянуть время, надеясь неизвестно на что. Не отпустят ведь отсюда просто так, ничего не добившись, это и ежу понятно. И ссориться с ними неохота, и говорить ничего ужасно не хочется. И не из-за страха или какой-то там блатной романтики и благородства. Плохо, что опера незнакомые. Со «своими», из «родного» 21-го отделения, он бы быстро договорился. А эти — кто знает, что у них на уме и что им на самом деле нужно? Один всё время Стасиком зовёт (попробовал бы так на улице назвать!) и поглядывает этак снисходительно, как чемпион по боксу на уличного хулигана, нагло требующего закурить и не подозревающего о том, что через минуту упадёт со сломанной челюстью. А второй все заладил звать его на польский манер, с ударением на предпоследнем слоге — Станислав, и тоже поглядывает как-то странно. Спокойный, и говорит уверенно, негромко, и смотрит тоже уверенно, только чуть-чуть грустно и устало. Смотрит, смотрит, а потом вдруг в глазах вспыхнет что-то, как будто он к мишени приглядывается, ищет, где следующую дырку сделать. Свет ещё этот дурацкий, прямо в глаза, и лампа иногда жужжать начинает. Что им, не починить, что ли?.. Ну вот, что он с подоконника пересел? И шагов за спиной не слышно. Бить, что ли, собрались?

Мгновенно вспотев, Стас покосился через плечо, но Петрова не увидел.

— Не вертись! — одёрнул Костя и угрожающе скрипнул столом.

Шаги за спиной возобновились, приблизились, и Стас почувствовал, что кто-то тяжело облокотился на спинку его стула.

— Значит, так. — Закурив «Беломор», Костя наклонился вперёд и пристально посмотрел в глаза Стасу. — Объясняю в последний раз. Время уговоров кончилось. Что нас интересует — мы тебе объяснили раз десять. Ты все понял… Молчать! Ты все понял. И знаешь. Знаешь то, что нам надо. Знаешь, но говорить не хочешь. Причём прекрасно знаешь, что и мы знаем, что ты это знаешь. Следишь за мыслью? Я не слишком быстро говорю?

Дождавшись запоздалого утвердительного кивка, Костя выдохнул вонючий папиросный дым и продолжил:

— Ты ведь у нас парень учёный. Сколько лет-то сидел? Шесть?

• Предыдущая
• 32/61
• Следующая