Вне закона - Акимов Владислав Иванович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/21
• Следующая

На пути к Раздольной они еще долго слышали разноголосые волчьи песни. Волки, очевидно, уже натекли на приваду, но все еще в нерешительности мотались вокруг да около.

На следующее утро терпение и настойчивость охотников были вознаграждены.

Оклад был легкий. Набившие до отказа животы, звери к полдню были окружены в бору кумачовой оградкой. А через каких-нибудь полчаса уже весело громыхал барсуковский тройник и дважды ударил наконец заговоривший в Кешиных руках зауэр Митрича.

Когда охотники выволакивали волков на лесную дорожку, Карька беспокойно ерзала у коновязи, стригла ушами и таращила свои большие глазищи. Укладывая волков в розвальни, Кеша то и дело косился на свою волчицу и, сравнивая ее с барсуковскими прибылыми, довольно покрякивал.

И все же успех не очень радовал ни Барсукова, ни Василия Дмитриевича.

Ушел матерый. Ушел, правда, раненный, но настолько легко, что преследовавший его по следу Митрич скоро остановился, почесал бороду и, с досадой сплюнув под ноги, побрел назад.

В деревню въезжали в самый полдень. В передке в лихо сдвинутой на затылок шапке сидел Кеша и важно понукал Карьку. У саней скоро завертелись вездесущие ребятишки. Потом навстречу в наспех накинутых полушубках и просто в одних платках заспешили старики и старушки. Толпа росла на глазах. Слышались радостные возгласы, ругань, смех. Ко всему этому примешивался еще многоголосый заливистый собачий лай. Дворовые псы буквально вылезали из своих всклокоченных, поднятых дыбом загривков.

Раздольная ликовала…

Было уже далеко за полночь, а у Кеши не спали.

На пороге, прячась от жары, сидели за последней беседой окладчики. Наутро Барсуков собирался уехать домой, а Василий Дмитриевич хотел еще задержаться дня на три.

— Он, Ваня, тут долго один болтаться не будет. Время такое. Семью скоро создавать надо. Ежели не ухватить его этими днями, верняком с твоей «родственницей» спаруется. Может и так статься, что тебе с ними первому придется свидеться. Волчица не иначе, как к своим старым логовам пойдет.

— Возможно, — сказал Барсуков. — Но ведь зверина хитрая и может еще пойти на какую-нибудь уловку.

В сенях послышались шаги Кеши. Он вошел в избу, разделся, сел у печки и, сняв валенки, предложил:

— Ну, хватит, мужики! Давайте спать. Утро вечера мудренее.

Отдурил ноябрь. Надежно прикрыв поля и леса пухлым снежком, отступил, пораздувал низко нависшие тяжелые облака и ушел, уступив вахту декабрьской стуже. Укрывшись белоснежным, сверкающим под лучами холодного солнца покрывалом, затаилось, притихло лесистое Предуралье.

Кажется, нет такой силы и не будет такого тепла, чтобы могло оно отогреть, разбудить спящую землю. А когда поблекнет серебро морозного дня, убегут в черноту леса синие вечерние сумерки и над землей бездонным куполом вздуется, засверкает мириадами золотых льдинок звездное небо, становится еще холоднее и неприютнее.

На наезженной санной дорожке аккуратными дырочками от когтистых лап тянутся звериные следы. Долго и неотступно бредут они вслед убегающей от них дороге. Это следы матерой волчицы и молодого волка. Нескончаемо долги их пути в эту пору. Поэтому в народе и сказано: «Волка ноги кормят».

С тех пор как погибла молодая волчица, матерой и Лобастому добывать пищу стало, много трудней. Только раз они рискнули отбить у лосиной семьи теленка, да и то чуть не поплатились за свою наглость жизнью Лобастого.

Пришлось заняться мелким разбоем.

Этот период жизни с умудренной опытом матерью стал для Лобастого настоящей школой звериного мастерства.

Матерая привела сына в места, богатые всякой лесной живностью. По ложкам да заросшим молодой порослью лесосекам много было зайчишек. В заболоченных березняках немало тетерева, а в хвойном лесу да по ольховым ложкам — глухаря и рябчика.

У волков настала хотя и трудная, но относительно спокойная жизнь. Главное — не было больше пугающих встреч с человеком. Однако тут надо оговориться: далеко не все люди внушали Лобастому и его матери чувство страха.

На тех, которые, закутавшись в тулупчики, мирно почмокивали из саней на трусившую по дороге лохматую лошаденку, волки посматривали с абсолютным спокойствием. Они даже не особенно пытались скрыть свое присутствие. Но если сани догоняла какая-нибудь кудлатая ротозейка из деревенских дворняг, волки тотчас прятались. В этих случаях Лобастый научился действовать нагло и непромедлительно. Не обращая внимания на дикие крики возницы, он единым духом настигал обезумевшую от страха собачонку.

Однако такие случаи выдавались не часто. Редко посещали волки и населенные пункты. Лишь иногда глухой ночью обходили спящие деревеньки. Иной раз в таком походе удавалось перехватить бродячую собачонку, но чаще эти экскурсии не давали никаких результатов.

Мать научила Лобастого искусству скрадывания пернатой дичи. Прежде всего он научился распознавать, где и когда следовало искать спящих тетеревов.

Углядев тетеревиную стаю, расположившуюся на вечерней кормежке по березняку, волки усаживались где-нибудь в отдалении и терпеливо ждали.

Тетерева кормились, перелетали с места на место, иногда ворчливо кукеркали. Не видимые ими звери, казалось, с полным безразличием поглядывали в сторону суетящихся птиц.

Но вот наползали сумерки, тетерева один за другим срывались с деревьев, стремительно падали и исчезали под снегом поляны. Вытянув шеи и навострив уши, волки теперь зорко и внимательно следили за каждым таким падением.

Поляна пустела, а волки все еще не покидали своего укрытия. Они терпеливо ждали, когда вместе с угомонившимися тетеревами уснет и их бдительность. И только тогда, подобно наползавшей на землю ночной темноте, к поляне медленно и сторожко устремлялись две серые тени.

Решающий момент охоты всегда был стремителен и краток. Обычно волки в одновременном броске накрывали каждый по тетереву, а иногда расторопная и опытная волчица ухитрялась в поднявшемся птичьем переполохе прихватить и второго.

Но больше всего Лобастому нравилась охота на зайцев. Она, кстати, в этих местах была самой добычливой. В этой охоте Лобастый, как правило, исполнял роль загонщика, но и эта задача требовала от зверя немало находчивости, остроты чутья и терпения. Прихватив свежий след или подняв зайца с лежки, Лобастый устремлялся в погоню. Волчица тяжелыми прыжками некоторое время шла стороной, потом исчезала. Она хорошо знала, когда нужно было идти на перехват косого.

Шло время. Но вот однажды в однообразные волчьи будни, в которые успел крепко вжиться Лобастый, впуталось событие, которое разом перевернуло все привычное.

Стояли дни нежданной январской оттепели. Маленькая волчья семья возвращалась к дневке. Раннее утро не принесло похолодания, и на отмягшей дороге от лап оставался четкий след. Не доходя до знакомого перекрестка, шедшая впереди волчица вдруг остановилась. Она некоторое время жадно принюхивалась, потом побежала к перекрестку и, опустив голову, стала внимательно изучать следы. Лобастый уловил незнакомый запах чужого волка. Охваченный неясным волнением, он подбежал к матери.

Волчица была сильно возбуждена. Она несколько раз прошла взад и вперед по волчьему следу, потом уселась, высоко вздернула голову и завыла. Почти тотчас с соседнего холма раздался короткий басовитый голос матерого зверя. Волчица продолжала сидеть и, навострив уши, внимательно вглядывалась в белесую даль дороги.

Светло-серый матерый бежал крупной, размашистой рысью. В предутренних сумерках он сначала казался расплывчатым, неясным пятном. По мере того как волк приближался, все яснее и контрастнее выступали его мощные, крупные формы.

Глядя на непрошеного гостя, Лобастый решительно не знал, что ему делать. На всякий случай он вздыбил загривок и принял угрожающую позу.

• Предыдущая
• 9/21
• Следующая