Путы для дракона (СИ) - Радин Сергей - Страница 3

Впрочем, может, всё дело в том, что время и место для воспоминаний не самые удобные. Леона немного рассмешило и ещё одно (кстати, в последнее время ему всё казалось забавным — включая гневную воркотню жены; ну, почти всё забавным): в глазах тех, кто его раньше знал, при упоминании о плохой памяти вспыхивал самый настоящий азарт. В глазах же Фёдора Ильича темнела плохо скрываемая тревога. Он так нервничал, что изменился в лице.

И Леон вытянул руку коснуться рукава Фёдора Ильича и мягко и ласково сказал:

— Фёдор Ильич, вы не переживайте так за меня. Если честно, я не жалею о своём исчезающем прошлом. Зная свой характер, надеюсь, что преступником я не был. Настоящее для меня гораздо увлекательнее. А уж если по крупному счёту, я рад, что старость обошлась со мной по–своему милосердно. Всякое ведь могло быть…

— Леонид Андреевич, что вы скажете, если я предложу вам за бесценок совершенно уникальное зеркало? — словно не слыша его, сказал лысый. — По старой дружбе… И… называйте меня просто Фёдор.

— Но…

— Я понимаю, что деньги всецело в ведении вашей жены. Поверьте, ей настолько понравится зеркало и цена за него, что она купит его просто из спортивного интереса. Побродите ещё немного по залу, полюбуйтесь нашей экспозицией. Да, у меня память тоже никудышная, забыл представиться: я хозяин сети магазинов, торгующих антиквариатом. Вот, прошу вас, моя визитка. Я черкну несколько слов, и вас в любом из наших филиалов будут встречать с подобающим моим друзьям уважением.

Леон сидел в кресле и рассеянно разглядывал визитку, в то время как хозяин вновь занялся его женой. Возможно, когда‑то лысый и в самом деле был его хорошим другом, если делает ему такой подарок (только почему он ничего о себе не рассказывает?). А хорошо иметь друзей — и в забытом прошлом тоже — которые, узнав о частичной амнезии, не отворачиваются, а продолжают приятные отношения… Его взгляд безучастно застыл на ребре высокого буфета…

… Фёдор появился между двумя шкафами, чуть сбоку от кресла Леона. Мужчина в кресле ему был хорошо виден — как на ладони. Когда бездумная улыбка смягчила лицо Леона, Фёдора передёрнуло: видеть безмятежность, почти идиотическую, на лице Леона было невыносимо. Но хозяин всё же уловил миг, когда лицевые мускулы его гостя начали расслабляться. Судя по прикрытым глазам, Леон на секунды впал в дремоту, и бессмысленная улыбка растворилась. Следом, очень медленно лицо Леона обвеяла бегучая тень, мимоходом наложившая на него печать странной жестокости, — Фёдор мгновенно похолодел и было хотел немедленно уйти. Словно мягкую маску наложили на маску жёсткую: проступили черты резкие, придавшие лицу Леона властное, нетерпимое выражение. Но мимолётная тень скользнула и пропала, оставив впечатление игры теней и света. А Леон поднял глаза, восхищённо улыбнулся и встал из кресла, чтобы подойти к буфету, потрогать его.

— Ах, какая красота…

Он не заметил, как побледневший Фёдор, с мокрым от ужаса лицом, шагнул назад и очутился вне пределов его видимости.

Предаваться восторженным впечатлениям Леону пришлось недолго. Минут десять прошло, не больше, когда в «его» закуток вплыла Ангелина под руку с хозяином магазина. Лицо жены возбуждённо сияло восторгом и радостью.

— … в кои‑то веки от него польза! Вы ручаетесь, что ваши мальчики сделают всё, как именно мне нужно?

— Я послал своих грузчиков установить зеркало, — объяснил Фёдор, поймав недоумённый взгляд Леона. — Милейшая Ангелина желает вместо обычного зеркала в стенке–прихожей встроить старинное.

— Сочетание модерна и старины — это так пикантно! — захихикала Ангелина.

— Грузчики? Встроить? — не понимал Леон.

— Глупый ты мой! — Ангелина манерно сняла «пылинку» с его безупречного костюма. — Мальчики Фёдора Ильича — это нечто бесподобное. Они и краснодеревщики, и грузчики, и дизайнеры. А кстати, Фёдор Ильич, вы нам так и не сказали, кем вы были в прошлом для Леонида.

Фёдор улыбнулся несколько странно (сердце Леона ёкнуло и заныло): улыбка получилась весёлой, но исполненной торжествующего злорадства.

— Ничего особенного. Мы были коллегами в одном из отделений военной разведки.

Было слышно, как по небольшому залу прошли грузчики, как монотонно запел лифт, удалились чьи‑то шаги. А потом Ангелина, наивно округлив глаза, с жадным интересом спросила:

— Так Лёнечке теперь пенсия по инвалидности полагается? Так, что ли?

Если Фёдор и хотел их ошарашить, то последнее слово всё же осталось за Ангелиной.

Леона нашёл Андрюха, младший брат Ангелины.

Андрюха из тех нуворишей по–русски, чей гонор описан в анекдоте: «Браток, где ты купил свой галстук? Здесь, за углом? Да ты что?! Шагов через десять тот же галстук продаётся, но на двадцать баксов дороже!»

Челночным бизнесом Андрюха занялся в самом начале челночной эры. Вскоре он стал хозяином крупных рыночных точек с нанятыми продавцами, за которыми следил управляющий. Затем содержимое точек переехало в самые настоящие магазины. Андрюха превратился бы в респектабельного буржуа, если бы не характер. Он пытался общаться с людьми, равными ему по финансовому положению; неотёсанность манер не притупила его чувствительности: он учуял, что с ним обращаются даже не снисходительно — брезгливо, и чем больше он доказывал, что может купить всё и всех с потрохами, тем больше его сторонились. Тогда он плюнул на знакомства в элитных сферах и принялся жить так, как считал нужным.

Андрюха — тип упёртый. «Упёртый» — это стоит бычина на лужайке, хлещет себя хвостом по бокам, башку склонил рогами вперёд, копытом землю роет. Что ему ни доказывай — глазища кровью налиты, упёрся на своём и будет стоять до последнего. И внешне тоже бычина: коренастый, огрузневший на добрых харчах, да и лопоухость подчёркнута жёстким чёрным ёжиком. Но одного взгляда достаточно, чтобы понять: бычина солидный, не хуры–мухры мужик.

И официант ему такой же достался в дорогущем частном ресторанчике…

Даже щедрые чаевые на первых порах не помогали: ни один официант не желал обслуживать Андрюху по второму разу в его отдельном кабинете. Весь персонал испытывал ужас при одном его появлении. На Андрюхино счастье, ресторанчик расширил перечень услуг. В частности, появились модные бизнес–завтраки и бизнес–обеды по слегка сниженным ценам. Народ повалил в заведение. Ведь и шеф–повар здесь хорош. Как следствие, добрали команду официантов. Так Андрюха получил возможность покуражиться над новичком и сразу нарвался на Игоря. Упрямство молодого человека (совершенно не обоснованное — считал Андрюха) выражалось в том, что его отсутствующе вежливое лицо никогда не менялось. Официант ни на что не реагировал: ни на размалёванную «девочку», ни на вызывающие одеяния сумасбродного клиента, ни — тем более — на поддразнивания или прямые оскорбления и капризы. Однажды Андрюха в сердцах обозвал его Манекешей и с тех пор не называл иначе. А вывести из себя Манекешу стало для Андрюхи не просто желанием, но игрой…

Бомж едва держался на ногах. «Накурился или допился до чёртиков», — решил Андрюха и проехал бы мимо бедолаги, если бы в данный момент не ломал мозги в поисках, чем бы вывести из себя Манекешу. Будто щёлкнуло что‑то: идеальный чёрно–белый чистюля — и бродяга, само воплощение навозной кучи… Слабо протестующий бомж был засунут в машину — слава Богу, от него ничем не воняло.

— Жрать хочешь? — агрессивно спросил Андрюха, дождался слабым голосом утвердительного ответа и продолжил: — Рыпаться не станешь — накормлю до отвала. — И, заметив некоторый испуг своего пассажира, сообразил, что его слова несколько двусмысленны, добавил: — В ресторан едем. Идёшь за мной — и ни гу–гу! Понял?

При виде Андрюхиного гостя метрдотель посерел. Ещё прежде охрана при входе развернула морды в стороны, заткнутая красивыми бумажками. Однако на этот раз, поскольку Андрюха не буйствовал на входе (цель другая была), мало кто из посетителей успел разглядеть странную пару, спешно проведённую метрдотелем в отдельный кабинет.