Возвращение домой (ЛП) - Хобб Робин - Страница 7

Из-за новоприбывших в лагере стало так многолюдно, что трудно даже просто проложить прямой путь между хижинами. Маленький Карлмин, которого не пускали ко мне, теперь везде ходит следом, словно тень. Петрас же занят только своим другом Опли и вообще меня не слушает. Когда я приказываю ему держаться поближе к лагерю, он словно назло забредает в самую чащу. Челли говорит, что я должна ему позволять. Весь лагерь нахваливает этих мальчишек за то, что они обнаружили заросли маленьких ягод. Эти странные небольшие ягодки ярко-жёлтого цвета горькие, словно желчь, но даже такая пища — благо для голодных. А вот то, что все вокруг поддерживают моего сына в его непослушании, меня очень сердит. Они что, совсем не слушают его пугающих рассказов о далёкой, странной музыке? Мальчики хотят найти источник этой музыки, но моё материнское сердце подсказывает, что ничего доброго и нормального не может быть скрыто в глубинах этих противоестественных джунглей.

Жить в лагере всё тяжелее. Дорожки между хижинами протаптываются глубже и становятся всё более болотистыми. Слишком многие даже не пытаются улучшить наше положение. Они не думают о завтрашнем дне, не откладывают запасов и надеются, что кто-то добудет им еды. Некоторые просто сидят и смотрят, некоторые молятся и плачут. Неужели они ожидают, что Са спустится к ним и поможет? Прошлой ночью мы нашли мёртвыми целую семью, пять человек — они лежали под деревом, скрюченные, накрытые самодельными подстилками из лиан. Ни одного намека на то, что могло их убить. Никто не говорит вслух, хотя мы все боимся одного: какая-то сводящая с ума сила таится в воде, а может быть, в самой земле, вместе с далёкой музыкой пробираясь в наши сны. Ко мне приходят сновидения о странном городе, в которых я — совсем другой человек, родившийся в другом месте. И когда я открываю глаза, возвращаясь к грязи, насекомым и голоду, иногда мне хочется снова их закрыть и никогда не просыпаться. Это ли произошло и с несчастной семьей? Когда мы их обнаружили, все они лежали с широко открытыми глазами, глядя в никуда. Мы спустили их тела в реку. Совет разделил их имущество, но многие остались недовольны — говорят, что совет раздал вещи своим друзьям, а не тем, кто больше всего нуждался. Растёт недоверие к совету — тем нескольким людям, которые пытаются нами управлять.

Кроме того, наши сомнительные пожитки постепенно приходят в негодность. Даже ничтожный вес лачуг превращает хлипкую землю в грязь. Раньше я иногда с презрением говорила о тех, кто не следит за собой: «они живут, словно животные». Но на деле оказалось, что лесные твари могут жить гораздо лучше нас. Я завидую паукам, чьи изящные сети расположены на залитых солнцем ветвях. Я завидую птицам, которые свили гнёзда над нашими головами, там, куда не достают грязь и змеи. Я завидую даже кривоногим болотным кроликам — так наши охотники называют мелких зверюшек, так ловко скачущим по зарослям камыша и листьям на мелководье.

День за днём земля засасывает меня при каждом шаге. Ночью наши подстилки опускаются в грязь, и мы просыпаемся мокрыми. Нужно искать выход, но остальные только говорят: «Надо подождать. Наши разведчики вернутся и отведут нас в лучшее место».

Я думаю, единственное доступное нам лучшее место находится в чертогах Са. И мы можем отправиться туда в любой момент. Увижу ли я ещё когда-нибудь благоуханную Джамелию, попаду ли снова в сад, заросший знакомыми растениями, смогу ли наесться досыта или напиться, не думая о том, что буду пить завтра? Мне так хочется поддаться искушению и уйти от реальности в сны о незнакомом городе. Только мысль о сыновьях удерживает меня в этом мире.

Сердце знает то, что неведомо пробудившемуся разуму. Мне снился сон, в котором я двигалась подобно ветру в этих Дождевых Чащобах, пролетала над мягкой землей и поднималась выше, к ветвям деревьев. Не тревожась о грязи и разъедающей воде, я внезапно смогла увидеть многогранную красоту вокруг. Я парила, опираясь на восходящие потоки, словно птица. Дух Дождевых Чащоб шептал мне: «Научись этим управлять и позволь обнять тебя. Стань частью нас и живи».

Я не знала, что в полусне могу поверить в подобное. Моё сердце стремится к белым шпилям Джамелии, к мягким синим водам её гаваней, тенистым дорожкам и солнечным паркам. Я жажду музыки и живописи, вина и поэзии, еды, которую я не вылавливала бы из болота или не срывала бы в диких зарослях. Я жажду красоты, которую может дать только порядок.

Сегодня я не ходила за пищей и водой. Вместо этого я пожертвовала двумя страницами своего дневника, чтобы зарисовать жилища, пригодные для этого забытого места. Я также придумала подвесные дорожки, которые соединяли бы дома между собой. Для этого нужно срубить несколько деревьев. Когда я показала свои наброски, кое-кто засмеялся и сказал, что это слишком сложная работа для такой маленькой группы людей. Другие заметили, что многие наши инструменты уже проржавели. На это я смогла ответить, сказав, что если мы хотим что-то построить, надо делать это сейчас, пока хоть что-то осталось.

Несколько человек внимательно рассмотрели рисунки, но потом сказали, что нет никакого смысла стараться, потому что в любой момент могут вернуться наши разведчики и нам придётся переезжать на лучшую землю. Мы же не можем, сказали они, жить в болоте вечно. Сомневаюсь, что это так, и думаю, что если мы не соберём все силы, то скоро погибнем здесь. Чтобы не искушать судьбу, я не озвучила свой главный страх: на многие лиги вокруг, может быть, только болото и деревья, и наши разведчики никогда не вернутся.

Когда большинство разошлось, остались двое мужчин и начали укорять меня, говоря, что честная джамелийская женщина не должна повышать голос на мужчину. Они были простолюдинами, как и их жены, которые стояли поодаль и кивали. Но я всё равно не смогла сдержать слёз, и мой голос дрожал, когда я спросила — как они могут называть себя мужчинами, если каждый день посылают моих мальчиков в лес за едой, а сами сидят и ждут, пока кто-то другой решит их проблемы.

Они подняли руки в знаке, унизительном для женщин, как если бы я была уличной девкой.

Потом они ушли.

Мне наплевать. Я докажу, что они были неправы.

Я разрываюсь между скорбью и радостью. Мой ребёнок мёртв, Джетан всё ещё не вернулся, но, несмотря на это, я ощутила сегодня триумф, не сравнимый со всеми похвалами в прошлом. Челли, Марти и маленький Карлмин помогают мне. Сьюит, ткачиха, обеспечила меня материалами для экспериментов. Пьет и Ликея ходят собирать еду вместо меня. Маленькие ручки Карлмина поражают своей ловкостью, а его желание помогать согревает мне сердце. Глядя на такие старания, я называю его сыном своей души.

Мы связали большую хижину на основе из сплетенных веток и тонких корней, укрытых подстилками из лиан. Такая основа помогает распределить вес, и мы как будто бы опираемся на вязкую землю, словно листья кувшинок на воду. В то время, как другие дома каждый день оседают вглубь и постоянно переносятся с места на место, наш простоял уже четыре дня. Сегодня, убедившись, что наш дом не подвёл, мы взялись за дальнейшие улучшения. Без всяких инструментов мы выламываем небольшие деревца и очищаем их от веток. Куски стволов, перевитые корнями лилий, формируют горизонтальные помостки, которыми мы выкладываем дорожки вокруг своей хижины. Завтра нужно добавить ещё несколько слоёв, чтобы хоть немного упрочнить это хлипкое сооружение. Я уверена, хитрость в том, чтобы распределить нагрузку от движения на максимально большую площадь, совсем как делают болотные кролики со своими расплющенными ножками. Над самой влажной площадкой позади нашей хижины мы растянули дорожку, привязав её, словно паутину, к двум ближайшим деревьям. Было тяжело, потому что обхват деревьев большой, а стволы скользкие. Дважды конструкция не выдерживала, и над нами смеялись те, кто наблюдал со стороны, но с третьей попытки удалось закрепить её как следует. Она дает возможность не только спокойно проходить туда и обратно; можно также подняться и стоять какое-то время, разглядывая окрестности. Нельзя назвать это полным видом, потому что мы не смогли поднять мостки высоко над землёй, но даже так я получила какое-то представление о жалком положении нашего лагеря. Столько места пропадает зря, потому что невозможно проложить постоянные тропки и все шалаши расставлены как попало. Один из моряков подошёл, чтобы рассмотреть дело наших рук — он внимательно разглядывал каждый узел, пожевывая нижнюю губу. Потом взял и перевязал половину.