Девственница - Майлз Розалин - Страница 25

• Предыдущая
• 25/43
• Следующая

Я была в отчаянии. Но его уже было не спасти: он закусил удила, сломя голову ринулся ухаживать за ней, и не прошло и трех месяцев, как они поженились. Ему было восемнадцать, а ей пятнадцать — возраст вполне подходящий для брака, но слишком молодой, чтобы давать пожизненные клятвы. Счастливица Эми была на седьмом небе от радости, заслонившей все вокруг и лишившей ее последней капли ума, которым она и раньше не блистала. Даже в день свадьбы, когда она шла от алтаря, опираясь на руку жениха и хор пел гимны, по ее цыганского вида лицу с еле заметными усиками над верхней губой — что они там у себя, в Норфолке, не слыхали, что ли, о солях для обесцвечивания, ромашке и лимонном масле? — было заметно, что она все еще не может поверить в свое счастье. Еще бы!. Поймать самую лучшую добычу при дворе!

А с его стороны все ворчали, так как почувствовали тут мезальянс и угадали его причины. За свадебным столом Сесил сидел рядом со мной, захватив себе блюдо с линем и осетриной. Что до меня, то я не могла есть. Вино лилось рекой, ночь приближалась, и жених с каждой минутой становился все нежнее, пока невесту не отвели в постель.

— Браки, порожденные вожделением, поначалу сулят радость, — мрачно заметил Сесил, — но их ожидает печальный конец.

Рыба способствовала пробуждению в нем провидческого дара — он предвидел будущее. Я не могла на все это смотреть. Я ненавидела ее, а больше всего — его, и вскоре после их свадьбы, сославшись на домашние дела, требовавшие моего внимания, покинула двор и на шесть месяцев удалилась в Хэтфилд зализывать глубокие раны, нанесенные моему самолюбию.

Но как бы я ни любила Хэтфилд, теперь мне было ясно одно: жить там я не смогу. В последний год я привыкла жить при дворе, и мой дом теперь был там. Отпраздновав Рождество в Хэтфилде, я послала Эдуарду письмо, в котором просила разрешения вернуться. Вместо ответа он прислал отряд королевских гвардейцев с приказом отправляться немедленно. Таким образом, я вернулась, как королева, в сопровождении почетного эскорта из двухсот человек, и поселилась в собственном доме в Сент-Джеймсе, через парк от Уайтхолла.

В ту пору придворная жизнь была для меня всем, нигде я столько не каталась верхом, не танцевала так увлеченно и не смеялась так весело, как там. Когда первые уколы ревности прошли, я обнаружила, что почти совсем не скучаю по Робину. Ибо теперь моего общества постоянно искали послы, и среди них послы великих держав, — я была весьма важной особой. И со мной всегда были мои кузены. Генри Кэри и Фрэнсис Ноллис, к которым я все больше и больше привязывалась по мере того, как узнавала поближе, не говоря уже о других мужчинах, оспаривавших друг у друга право занять место Робина в моем сердце.

Робин только однажды появился при дворе со своей новобрачной. Он повсюду таскал ее за собой, похваляясь новой игрушкой, как это обычно делают все мужчины с их первой женщиной, давшей им возможность пустить в ход то, что они носят между ног, но бедная дурочка просто стояла, раскрыв рот, и часто дышала, как телка перед случкой, руки у нее болтались, как у тряпичной куклы, коровьи глаза смотрели тупо, без всякого выражения. В конце концов он вынужден был увезти ее обратно. Как долго чары этой сельской простушки будут иметь над ним власть, я не знала. Но к своему стыду, я получала удовлетворение от мысли, что теперь ему придется спать в той постели, которую он сам себе постелил.

Был еще один человек, чье присутствие незримо чувствовалось, — это Мария, которая теперь была как никогда отдалена от короля и двора. Еще раз ей повелели явиться ко двору и держать ответ, разыгралось еще одно сражение: Эдуард пытался заставить ее покориться, но снова потерпел поражение. От страха Мария уговорила своего кузена Карла, короля Испании и императора Священной Римской Империи, пригрозить Англии войной, если его близкой родственнице не разрешат католической мессы. Под давлением совета Эдуард скрепя сердце отступился, и теперь в глазах людей Мария стала героиней, спасительницей добрых старых порядков.

— И не только религии, — доверительно сообщил мне Сесил с тяжелым вздохом. — Боюсь, переход власти от одного великого герцога к другому взбудоражил всю страну.

А теперь, когда Сомерсет был выпущен на свободу и возвратился в совет, многие не знали, что им и думать.

— Кто правит страной? — вопили бродячие проповедники, бунтовщики и пропойцы. — Два злых герцога или король?

И все это время Мария безвыездно сидела в своей норфолкской твердыне и с каждым днем завоевывала все больше людских сердец.

Но в ту пору все это находилось как бы на обочине моего внимания. Я царила при дворе как первая леди и ничто другое не интересовало меня. Я знала, если мой брат женится, мое положение некоронованной королевы изменится, и мысль об этом терзала мое сердце. Я не в силах была смириться с тем, что Эдуард собирался жениться на Джейн Грей. Уступить свое место Джейн, ходить за ней следом, приседать перед ней в реверансах, носить ее шлейф, подчиняться любым ее прихотям, раз уж она будет английской королевой, — нет, я не могла этого пережить! Кто угодно, только не Джейн!

Я была тогда абсолютно уверена, что моя жизнь в моих собственных руках. Я была звездой при дворе, но не знала, что звездам случается падать. День за днем протекали в почете и удовольствии, весь мир плясал под мою дудку, жизнь была весела и беззаботна. Но мудрейшие девы умеют слышать за грохотом победных барабанов тихие шаги подкрадывающейся смерти.

Первым пал Сомерсет, который уже однажды был низвержен в ад, как Люцифер, но потом снова восстал, как Лазарь, что все приняли за возрождение, свершившееся волей Господа или Нортемберленда, и сочли, что ему ничто не грозит. Теперь же выяснилось, что черный лорд строил козни против совета и, более того, против самого герцога Нортемберленда — своего соперника, который, один раз пощадив его, не желал, чтобы его во второй раз кусала та же самая собака. Однако знающие полагали, что Нортемберленд сам, приложил руку к этому заговору, чтобы отделаться от своего могущественного противника. И кто бы на его месте не рискнул отплатить ему той же монетой? Смерть пришла за «добрым герцогом», как несведущие по-прежнему называли бывшего лорда-протектора, в начале лета Господня пятьдесят второго. Процесс над ним закончился перед самым Рождеством, и приговор поверг весь двор в страх и тоску. Эдуард не был близок с лордом-протектором, он гораздо больше любил другого своего дядю, моего злого гения — лорда Тома, с которым всегда было весело и которым он восхищался. Но с той поры Эдуард сильно изменился.

Беда, как это нередко случается, пришла поначалу незамеченной. Эдуард был на удивление здоровым ребенком; его так берегли, что он избежал детских болезней. Может, это и было ошибкой? Ибо теперь, взрослым юношей, он на следующую весну подхватил корь, а едва оправившись от нее, слег с оспой.

Как прочие англичане, я молилась об Эдуарде всякий раз, как приходила в церковь. Однако за жизнь его я не опасалась: он молод и крепок, от кори умирают только младенцы, а от оспы — только хилые с рождения. Роковая беспечность! Он своими голубыми глазами видел гораздо дальше; он и Нортемберленд. И обоим было, что терять.

Однажды, когда король болел, я читала у себя в комнате. Вдруг нежданно-негаданно — его не было при дворе уже несколько месяцев — вошел Робин. Но это был не тот Робин, которого я знала. Бледный, встрепанный, он, казалось, постарел лет на десять и, преклоняя колено, прятал глаза.

— Ну, Робин, — сказала я с нервическим смешком. — Как вы? И как вам живется с молодой женой?

— Простите, мадам… давайте не будем об этом.

Что? Неужели с пряника уже сошла позолота? О, мой бедный Робин…

— Тогда к делу, — сказала я как могла сухо. — Что привело вас сюда?

— Его милость герцог, мой отец, шлет вам это.

Он махнул стоящему в коридоре слуге, и тот внес полированную, окованную медью шкатулку. Внутри лежали написанные по-латыни документы на владение… «усадьбой Хэтфилд…» и другие на «…строения по Набережной, именуемые Сомерсет-хауз…»

• Предыдущая
• 25/43
• Следующая