Беллона - Майлз Розалин - Страница 19

• Предыдущая
• 19/26
• Следующая

Он спокойно подобрал длинную бархатную мантию.

— Я же принимаю свою отставку — нет, свое бесчестие как почетную награду из ваших рук, принимаю с радостью. И смею ручаться, что, поразмыслив, ваша милость увидит и поймет, что наше деяние было необходимо и предначертано рукою Божьей. Велите казнить меня за эти слова, я от них не отрекусь!

Он поклонился и, не поворачиваясь ко мне спиной, медленно отступил, и за ним все, шаг за шагом, а я осталась рыдать.

Теперь все были против нас. Началась охота, и Англия, бедная трепетная Англия, загнанная могучими ловчими, отбивалась из последних сил.

Это снова было Марииных рук дело, даже из могилы она продолжала со мной бороться.

В предсмертном письме она завещала английский трон своему дорогому испанскому кузену, теперь в глазах всех католиков Англия принадлежала Филиппу. И Его Католическое Величество, король Испании и Нидерландов, Rex Anglorum[15] шел требовать свое.

А что Яков Шотландский, спросите вы, ее сын, разве не к нему перешли ее притязания?

С женой можно развестись, с мужем тоже, но кто властен развестись с собственным ребенком? Кто бы, кроме Марии, попытался? В завещании она обошла родное дитя в угоду полоумному испанцу, которого и в глаза-то не видела.

А Филипп, ополоумевший от старости и злости, утрат и поражений, принял брошенную перчатку. Он утвердится в законном праве, он возглавит крестовый поход против королевы еретиков, королевы-еретички.

Однако у нас не умирала надежда выиграть другими средствами. Той весной я по-прежнему чувствовала себя калекой — медленно-медленно отходила я после Марииной смерти. Не сразу, но я простила Берли и остальных, вернула их ко двору. А в начале лета произошло событие, которое разом вернуло мне силы. Вновь передо мной стоял плимутский коротышка и докладывал, как исполнил мое последнее повеление. Над залысым лбом озорным нимбом светился легкий пушок редеющих волос.

— Ну, сэр Фрэнсис, я приказала вам грабить их, грабить, грабить. И Дрейк полез в драку с королем Испанским?

В больших синих глазах блеснули озорные искорки.

— Мы наконец-то отдраили их хорошенько!

В Кадисе мы сожгли больше тридцати семи кораблей!

Я прыснула со смеху:

— Значит, вы подпалили испанскому королю бороду!

— Без сомнения — и весьма ощутимо! После этого, бороздя просторы испанских морей, мы захватили и сожгли еще не меньше сотни. А когда, по пути к Азорам, проходили мимо мыса Сан-Висенти, — он невинно закатил глаза, — случайно наткнулись на «Сан-Фелипе»…

Я подалась вперед, кровь прихлынула к лицу.

— Что, «Святой Филипп»? Плавучая сокровищница самого короля?

— Да, Ваше Величество, да! — Он довольно хохотнул. — Корабль был так нагружен шелками, пряностями и серебром, что еле держался на плаву. — Словно фокусник, он крутанул в пальцах сверкающую монету. — И кроме изумрудов, рубинов, сапфиров, опалов и жемчугов, я привез сто пятьдесят тысяч братишек и сестренок вот этой особы, чтобы сложить их к вашим ногам, — вы ступите на золотой ковер!

Как я ликовала! Берли привел ростовщика, Палавичино.

— Скажите Ее Величеству то, что сказали мне.

Итальянец поклонился, пощипал ус:

— С утратой «Сан-Фелипе», Ваше Светлейшее Величество, король Испанский утратил и доверие европейских кредиторов — никто не даст ему в долг меньше чем под восемнадцать — двадцать процентов!

Вне себя от радости, я жадно подалась вперед:

— А мне?

— Под восемь процентов, светлейшая, и ставки падают. Вы нанесли смертельную рану по главной артерии, снабжающей его золотом.

Я рыдала от счастья. Эта победа подарила нам мирное лето — мирное и радостное…

Должна сказать вам — такой радости я не испытывала ни раньше, ни потом. А первое лето с Робином, спросите вы? Оно давно изгладилось из памяти, он меня оставил, а теперь? — теперь был другой «он», юный Эссекс, он был со мною, он был моим.

Я и сейчас вижу, вот он склоняет ко мне стройный стан, вот шагает ко мне своей стремительной походкой, вижу его чистый взгляд, открытое сердце, распахнутое ко мне со всем жаром юноши девятнадцати весен от роду, — кто бы устоял?

Значит, ему было девятнадцать, а мне — столько, сколько было. Что с того? Мы не переходили никаких границ, он меня развлекал, забавлял, ничего больше.

Все это лето были чудные прогулки меж пышных роз и жимолости, долгие беседы за полночь, когда лишь мы двое бодрствовали средь сонной стражи и припозднившихся придворных. Его не тянуло спать, он уходил к себе с первыми птицами, и то лишь затем, чтобы переменить камзол и снова спешить ко мне…

О, это было чудно, он был такой чудный, такой чудный-пречудный…

Лишь одно портило наше счастье, впрочем, на мой усталый вкус, скорее придавало ему пряность. Рели ревновал и тем ожесточеннее добивался моего расположения! Он отправил в Новый Свет корабли — открывать обещанную «Виргинию», край своей мечты, — и наказал морякам привезти мне чудовищ, индейцев, какие-нибудь занятные дары. И в один прекрасный день он, сверкая синими глазами, с церемоннейшим поклоном вручил мне истинную диковинку.

— Надеюсь, Вашему Величеству понравится, ведь за это мне пришлось вынести основательную головомойку!

— За это? За эту траву? — Я повертела в руках сморщенные бурые листья. — Как так?

— Я употреблял эту, как вы, мадам, выразились, траву, когда крикнул слуге принести эля.

Болван вошел, взглянул на меня да как заорет:

«Хозяин горит!» — и выплеснул мне на голову полжбана; думал потушить, а только испортил хороший камзол.

Во мне взыграло любопытство. Я потрогала вялый, шелковистый на ощупь лист.

— Объяснитесь, сударь. Почему вы горели?

— Мадам, эту траву курят!

Он вытащил большую бурую трубку с чашечкой на конце, набил в нее листьев, поджег и несколько раз сильно вдохнул через мундштук.

— Так делают индейцы в Новом Свете с большой для себя пользой. А-ах! — Он закрыл глаза и втянул ароматный дымок. Лицо его озарилось блаженством. — Теперь вы. Ваше Величество!

Я огляделась. Рядом со мной стояла Мария Радклифф, по обыкновению бледнее лилии. Может, это вернет краску ее щекам.

— Радклифф…

— Мадам?

Бедная неженка! Одна затяжка, и она позеленела, словно примула, ей стало дурно, затошнило, просто страсть смотреть. Дочь Уолсингема Фрэнсис, вдова Сидни, лишь недавно вернувшаяся ко двору по окончании траура, увела ее прочь.

— Вы, мистрис…

Рели протягивал трубку другой моей фрейлине, юной Елизавете Трокмортон — сирота моего старого слуги, сэра Николаев, она, невзирая на близкое родство с предателем Трокмортоном, оставалась в числе моих любимиц.

— Попробуйте для своей госпожи!

— Ладно, сэр, — со смехом отвечала она, ее смуглое скуластое личико озарилось юной проказливой улыбкой. — Я рискну ради Ее Величества — по вашей просьбе.

— Ну что за славная девчушка! — Он замер и впервые взглянул на нее. — Вас ведь зовут Бесс, или Бесси, я прав?

Мы всем двором по очереди раскурили его траву, пробуя на язык и странное слово «табак», и едкий дымок, и кружащий голову, вызывающий тошноту запах, и вкус, и шероховатость листьев, и мне не пришло в голову сказать: «Не зовите ее Бесс, она не про вас, и вы, сэр, не свободны, вы мой служитель…»

Рели был занят Новым Светом, Эссекс еще приноравливался к старому. Однако этим двум жеребцам было тесно на одном лугу. Они ссорились, яростно и часто. Эссекс, хоть и мальчишка, ни в чем не спускал Уолтеру, так что пришлось мне вмешаться.

— Берегитесь, сэр, — взорвалась я как-то вечером в присутствии, — задирать того, кто мне ближе всех, иначе я скажу про вашу матушку такое, что вам не понравится!

Он побелел как полотно.

— Про мою матушку, мадам?

— Да, про эту ведьму Леттис! И вам следовало бы приглядывать за своей сестрицей Пенелопой — она пошла в мать и, по слухам, наставляет рога своему мужу Ричу.

• Предыдущая
• 19/26
• Следующая