Кодекс Ордена Казановы (СИ) - Радин Сергей - Страница 2

— И до катера всего шагов десять! — мечтательно сказал бывший агент КГБ.

— Да ведь замки-запоры ещё открыть надо! — заспорил Касьянушка.

— Ничего! Вот как шарахнет из своих пугалок! — притопнул в воздухе Дормидонт Силыч. — Как погонит поганых от себя! Будут знать силу молодецкую!

— Вы меня опять сбили и запутали! — рассердился Лёхин. — Зачем мне столько подробностей? Я хочу самое главное записать: побежал, схватил, подрался, вскочил и закрылся! А вы — замки какие-то, десять шагов. И зачем мне подсовываете своё "шарахнет", когда там поединок намечается?

— Будет тебе поединок, Алексей Григорьич, будет! — успокоительно загудел Дормидонт Силыч. — Только ж ты не думаешь, что всё пойдёт честь по чести? Ну, подерутся они, этот Боб не-будь-к-ночи-сказано-Кувалда и Джон Гризли! Неужто же ты веришь, что Джон победит да уйдёт спокойненько? Как же, держи карман шире! Эвон рожа-то кака у него хитрая да опасная, у Боба того! Хоть счас в острог да в кандалы, да и то надёжи мало.

Лёхина осенило. Конечно, неплохо заново увидеть увлекательнейший сон-приключение. Но — пока вспомнишь, пока посмотришь, пока запишешь, да ещё поневоле с подробностями… Времени жалко. А что, если…

— Господа, может, вы расскажете мне вкратце, чем там дело закончилось, а я запишу с ваших слов? Так быстрее будет, а то второй час сижу.

— А куда ж торопиться тебе, Лексей Григорьич? — удивился Касьянушка. — Ты теперь сам себе барин-хозяин! Или выйти-погулять собрался? Охота ж тебе? Третий день дождь без просвету льёт. А дома — красота: сухо, тепло!

Касьянушка прав. Лёхин по-прежнему работал на рынке, но уже второй месяц сидел дома. Хозяин, Егор Васильич, загрузил его домашней готовкой на зиму. Крепко уважал старик консервированные овощи "от Лёхина". А у Лёхина хватало сноровки работать быстро и качественно. И помощники есть: домовым его подъезда нравилось общаться с человеком, который их видит. В общем, времени и правда достаточно.

А сентябрьский дождь за окном то лил, то моросил. Глаза бы не глядели. Слишком много вызывал неприятных воспоминаний.

— Ладно, — вздохнул Лёхин, — поехали дальше.

— Боб Кувалда предлагает Джону Гризли подраться, — откликнулся агент. — Условия следующие: побеждает Джон — улетает с Крисом без помех, побеждает Боб — Крис остаётся с Кувалдой и его бандитами.

— Интересно, а кто распял Криса на камине?

Вопрос Лёхина остался без ответа. О врагах рейнджера как-то не думали, а во сне Крис вообще не появлялся, пока Джон Гризли не вспомнил о нём как последней надежде.

Лёхин дописал условия, уловил перед глазами картинку: Джон отсоединяет от себя рейнджера и готовится к драке — и задумался, как бы картинку описать словами. Нацелил было кончик ручки на лист, но закончить не дали. Зазвонил мобильник. На экране номер незнакомый, но стариковский голос Лёхин узнал сразу.

— Алёша, я к тебе сейчас заеду, только ты мне царского приёма не готовь. Беда у меня, Алёша. С кем-то поговорить надо, а у тебя больно хорошо. Посидишь с тобой — и на душе легче. Может, и придумаю что.

— Приезжайте, Егор Васильич. Всегда рад вам.

— Не стесню ли? Один ли?

— Один-один, Егор Васильич! Никого не стесните, а на улице такая погода, что самый раз в гости ходить или гостей принимать.

— Ну, успокоил старика. Сейчас буду.

Лёхин хотел ещё по инерции записать начало драки, тем более что предложения уже сформулировал, но в голове уже не то. Он начал машинально соображать, что можно выложить на стол, не нужно ли сбегать в магазин.

Призраки примолкли, и в тишине тонко прозвенели поставленные на блюдца чашки. Ага, Елисей уже на кухне. Неудобно все проблемы на домового перекладывать. Лёхин встал, припрятал тетрадку с записанными снами в ящик письменного стола.

— Итак, господа привидения, небольшой перерыв.

— Алексей Григорьич, — вернулся в комнату Елисей, — ты б к Петровне сходил. Она сегодня хлеб печёт, а Егор Васильич, сам знаешь, как уважает свежий хлебушко.

2.

Размышляя обо всём сразу, Лёхин вышел из квартиры. Пока пересекал лестничную площадку, успел составить меню с учётом вкусов хозяина. У двери соседки встал, уже прикидывая, что за беда могла приключиться с Егором Васильевичем. Хозяина рынка за два года знакомства Лёхин узнал достаточно хорошо. Тот словами не бросался. Сказал — "беда", значит, так оно и есть. Что же у него случилось? Может, с бизнесом что не так? В семье неполадки? Или со здоровьем?.. Всё, хватит гадать. Придёт старик, сам всё расскажет. Его, Лёхина, дело — встретить гостя и, потчуя вкусненьким, внимательно выслушать.

Рука машинально поднялась позвонить в дверь.

Маленькая, сухонькая бабка Петровна открыла сразу. Наверное, по хозяйству суетилась, мимо прихожей пробегала. Открыла — и на Лёхина пахнуло тёплой сладковатой волной — запахом только что испечённого хлеба.

— Боже, как пахнет! — вырвалось у Лёхина.

Непривычно печальное лицо бабки Петровны засветилось, по краям глаз будто солнышки засияли загорелыми лучиками-морщинками.

— Ой, Лёшенька, заходи, мил человек! Хлеба-то я давеча выложила из духовки да полотенцем накрыла, чтоб потихоньку остыли. Хочешь ежели, так отрежу горячий-то. А у меня и молочко к нему припасено, в холодильнике стоит. Магазинное, конечно. К хлебушку бы моему парное надобно, да посередь города где уж его взять, от коровы-то сразу!

Лёхин даже засмеялся от удовольствия. Горячий хлеб, у которого хрусткая корочка, а внутри ещё не затвердевший, вязкий мякиш, — да с холодным, чтоб зубы заныли, молоком!.. Ммм…

— Очень хочется, Галина Петровна! Посидел бы я у вас, да Егор Васильич сейчас звонил, приехать обещал. Вот я к вам и забежал, а вдруг хлеб печёте?

Историю дружбы хозяина рынка и Лёхина бабка Петровна знала. И как Лёхин, сам того не подозревая, выручил Егора Васильича из большой неприятности, и как последний из благодарности вселил Лёхина в одну из своих квартир, а затем вручил дарственную на неё. Знала и то, что любит Егор Васильич простой продукт на столе, щи с пирогами, к примеру, и то, что хлеб, тёплый и духовитый, для него лучшее лакомство на свете.

— Пошли на кухню, выберешь сам, какой по нраву придётся. А больше ничего тебе, Лёшенька, не пахнет, а?

— Вроде рыбку тушили, Галина Петровна?

— Ан и не угадал, Лёшенька. Я тебе к хлебу ещё и караваец дам. Порадуй своего Васильича. Он такого, чать, не едал.

Каравайцем оказался круглый высокий пирог с крышкой; снимаешь крышку, а под ней — мягкие, нежные кусища минтая на подстилке из квашеной капусты… Лёхин в уме придуманное меню разом зачеркнул, к каравайцу "добавил" пару салатов и белое вино. А потом обеспокоился, глядя, как тщательно бабка Петровна обёртывает полотенцем одну форму с хлебом и две с пирогом.

— Галина Петровна, вы, наверное, для детей пекли, а я пришёл и граблю. Может, мне одного каравайца хватит?

— Не пропадут без моего хлеба. Я ведь так, для себя пеку. Голову было бы чем занять да руки. Работа, знаешь ведь, Лёшенька, от мыслей плохих уводит.

С бабкой Петровной надо бы посидеть, поговорить и выслушать. Лёхин это ясно понимал: с его приходом она оживилась, от какой-то печальной думушки и следа не осталось, а сейчас, провожая, снова сникла и выглядела на все свои восемьдесят пять, которые отпраздновала в начале зимы. Не шустрая старушка-насмешница, а древняя старуха, ссутуленная под страшным гнётом годов и нелёгкой судьбы. И у Лёхина вырвалось:

— Галина Петровна, как-нибудь вечерком наведаюсь рецепт каравайца разузнать, не прогоните?

На секунды повело по сморщенным губам смешинкой.

— Как же, не прогоню! Да щас же засяду веник вязать. А то ведь из избы прилично незваного гостя поганой метлой гнать, а из городской квартиры веником надобно… Приходи, Лёшенька, конечно. Рада буду. А то детки хоть и не забывают, да ведь мне, старой, всё кажется — мало. Заходи, Лёшенька.

Дверь за Лёхиным закрылась, и он запоздало вспомнил, что не видел Никодима. Бабкин домовой обычно спешил встречать гостя, выходя вслед за хозяйкой… Странно.