Крестовый отец - Майданный Семен - Страница 31

• Предыдущая
• 31/61
• Следующая

К нему ворвались жители нашего с ним поселка, вооруженные автоматами, обрезами, охотничьими ружьями, пистолетами и кинжалами. Абхазы хотели запутать его и заставить „убраться в свою Грузию». После того как поселок залили слезы грузинских женщин, с абхазами Тенгизу говорить уже было не о чем.

Батоно Тентиз отодвинулся от стола, поло-. жил руки на пояс, украшенный серебряными дедовскими рублями и увешанный ножнами. Поднялся.

Вылетели вперед две его руки – и два метательных ножа проткнули две абхазские шеи. Упали на пол автоматы. Потом Батоно Тенгаз закружил свой танец, когда невозможно понять где рука, где клинок, откуда, снизу или сверху, воткнется или рассечет тебя сталь. Суматошная стрельба разбрасывала пули впустую, абхазы лишь мешали друг другу и валились, схватив рукояти ножей, торчащие из их тел. А руки батоно Тенгиза ныряли к следующим ножнам.

Он вернулся за стол допивать вино, когда двое оставшихся в живых удрали, бросив оружие.

Следующие входить не решились. Они забросали дом фанатами. Разлитый по остальным комнатам дома бензин за считанные минуты лишил абхазов поживы: Надеюсь, батоно Тенгаз вспомнил обо мне, когда уходил. Ведь я один из немногих, кого он признал своим учеником».

…Шрам врубачся, что из лазарета слух мгновенно разлетится по «угловским» хатам. Сейчас ему это и нужно – прославиться реально добрыми делами. Пусть гуляет по крытке байка о человечном воре Шраме, обрастая по пути мясом и жиром все более фартовых подробностей.

– Я – Шрам, – сказал Сергей. – Люди должны жить по-людски. Правильно, братва?

Прописанная в лазарете братва смотрела на Шрама, как на братана, у которого под днищем джипа прикручена динамитная шашка, а он никак в машину не сядет. Зажигание не включит, отвлекается на порожняковые речи.

Боксер откинул коробочные лепестки и робко подал Шраму пухлый полиэтиленовый пакет. Нагнулся за следующим. Доктор, поигрывая стетоскопом, наблюдал, как заключенный Шрамов вкладывает в протягиваемые руки подарки. Их начинка была, разумеется, согласована с администрацией, поэтому дубак не дергался, а равнодушно наблюдал за раздачей.

Первый счастливчик – «утолок» с бинтом на шее – вытряхнул на одеяло содержимое врученного пакета. На синее сукно высыпались чай, мыло, сигареты, сахар, печенье, конфеты без фантиков, две книги серии «Красный детектив».

– Ништяк. Загужуем, в натуре…

«Теперь у меня есть два брата, Рембо и Рокки. Но родных братьев у меня никогда не было. Братьев мне подарил батоно Тенгиз. Но до этого пять лет он учил меня.

Батоно Тенгиз брал в ученики не всех. Он ценил свое знание, семейное знание, потерявшее в столетиях свой исток.

Размахивать ножом может каждый. Приемам можно научиться быстро. Понимать нож, чувствовать его, сливаться с ним в одно целое, – на это уходят годы. Пока у воина есть нож, воин не проиграл, кто бы против него не стоял – к этому надо прийти.

Батоно Тенгиз брал в ученики не всех, за то время, что я его знал, своими руками сделал ножи только для меня и Омари.

Изготовить нож воина – искусство и наука. Надо дождаться, пока кисть мальчика станет кистью мужа, чтобы пробыть неизменно крепкой до окончания пути воина. Рукоять делается под конкретную, единственную и неповторимую кисть, чтобы лежалось ей в ладони так же удобно, как младенцу в утробе матери. При выборе материала для рукояти, ее формы и рельефа поверхности, следует учитывать даже потливость ладоней.

Требуется познать натуру человека, особенности его тела и двигательных рефлексов – от этого зависят предпочтения в бою, а от предпочтений в бою – длина, ширина и толщина клинка, форма лезвия, выбор гарды, балансировка.

И еще нужно сделать нож, на который хотелось бы смотреть, который хотелось бы обнять ладонью, который радовал бы тебя, как хорошая песня.

Батоно Тенгиз выковал мне нож для левой руки и нож для правой. Нож воина – его брат. Брат не может без имени. Имена моих братьев – Рембо и Рокки…»

– …Не скажешь, что они пришли в восторг от ваших даров.

Шрам остановился, чтобы ответить на замечание доктора.

– Не та публика, доктор, что станет слюнявиться, пришептывая: «Ах, спасибо, брателло, вовек не забуду твое монпасье». Дают – бери. Так и надо.

– Не надо, – гнул свое лепила. – Если бы не ваше лекарственное спонсорство, если бы питание у больных было подобающее, я бы, честно вам признаюсь, не разрешил бы эту… хм, раздачу слонов. Знаете, почему?

– Нет.

– Из соображений справедливости. Простой человеческой справедливости. Этим избранным и так несказанно повезло. Они лежат в проветриваемых помещениях, кормят их все-таки лучше, чем на режиме, спят, сколько захотят, за их здоровьем следят, и так далее. Их не нужно баловать. Они уже получили свой подарок, попав сюда.

– Александр Станиславович, – обратился к доктору надзиратель. – Эта… нам бы поторопиться. Корпусной велел не туркаться.

– Что ж, пройдемте в следующую палату, Савва Морозов вы наш…

«…С Рембо и Рокки я не расставался никогда. В Чечне, куда я отправился служить по контракту, чтобы отомстить за батоно Тенга-за, потому что абхазы и чечены – одно и то же, грязные тупые дикари, погрязшие в трясине убогих, замшелых обычаев, грабители, садисты и стервятники, даже лицами они схожи, и лидеры их дружили между собой… Так вот, в Чечне я прополз под минометным и снайперским огнем – если кто-то, конечно, понимает, что такое сто метров простреливаемой земли, – чтобы вытащить Рокки из тела убитого мной чечена. Как Тарас Бульба. возвращался за своей трубкой в лагерь противника. Не мог я допустить, чтобы мой брат попал к врагу.

Я не расстался с братьями и когда попал сюда. Я был разлучен с ними. Но знал, что это ненадолго.

Они перевернули все вверх дном в квартире, которую я снимал в Петербурге. Но я же знал, что они могут прийти. И не мог рисковать братьями, я надежно спрятал их.

И не сомневался, что скоро встречусь с ними, пусть мне и грозило пожизненное за убийство того грязного и жирного рыночного азера, которого поручили мне мои грузинские друзья.

Я настоял, чтобы мне привезли моих братьев. Рассказал, где их можно найти. И вот они снова со мной, и мне ничего не страшно.

Мы с ними выполним, что нам поручили, и получим свободу. Нет, никто не разорвет и не выбросит заведенное на меня дело, но меня признают невменяемым, то есть сумасшедшим, и переведут в психушку. А оттуда я и сам бы мог сдернуть. Но, раз мне обещают помочь, то пусть и помогают.

Я только не могу выбрать, кому из братьев поручить работу. Двоим делать нечего. Так кто из вас возьмется, Рембо или Рокки?»

– Ты бы, Шрам, лучше бабу резиновую приволок, – жадно перебирая подарки, высказался Чекан. – Для здоровья полезно, верно, доктор?

– Не вступаем! – прикрикнул от дверей надзиратель. – Переходим!

– Печенье ты тоже предпочитаешь резиновое? – уже от двери Сергей отослал ответ Чекану, шляпочно знакомому питерскому братку. – А чай небось из березового листа? И пиво я тебе пришлю безалкогольное…

«Рембо. Пусть он. Продолжение моей левой руки.

Воин не может себе позволить быть левшой или правшой, он обязан одинаково владеть обеими.

Рембо – бесспорный красавец. Цельнокованый. Рукоять обмотана телячьей кожей. Рукоять заканчивается шишковатым наростом, который превращает ребро ладони в кастет. Гарда, или, по-вашему, упор, выступает в стороны на ширину пальца, концы ее загнуты к острию. Лезвие обоюдоострое, длиной в полтора моих указательных пальца, шириной в два приставленных друг к другу больших пальца, лезвие сужается к острию так же плавно и незаметно, как плавно и незаметно жизнь катится от рождения к смерти…»

…Шрам уже порядком утомился от раздачи мармелада. Но надо доделать. Он протянул очередной пакет. Его цепко ухватили за пятерню. Безумный взгляд из черных впадин глазниц шарил по Шрамову лицу.

– У тебя есть родня? Ты сирота? – надежду на «да» выплевывали вместе со слюной обветренные губы.

– Не вступаем! – заученно рявкнул дубак.

• Предыдущая
• 31/61
• Следующая