Крестовый отец - Майданный Семен - Страница 12

• Предыдущая
• 12/61
• Следующая

– Ша! – одним возгласом прекратил свару Петрович.

(Есть! Огонь управился с капроном. Путы разошлись в одном месте, и того достаточно, теперь ухватиться пальцами за свободный свесившийся кончик веревки – и легко размотается вся сучья запутка на запястьях. От маленькой своей победы Шрам отпустил поводья контроля. На миг. Спичка упала на кровать.)

– Кстати, не мучился нисколько твой любимый дедуган, сразу отчалил от пристани.

– Не страшно, что, когда-нибудь вскроется? Клим в уважухе по всей стране ходил. За него весь блатной мир на уши встанет, все до дна перевернет, а виноватых сыщет.

– Так и за тебя могут?.. – Петрович чиркнул себя ногтем по горлу. – Какая разница, кого? За любого могут спросить. Так что не хрен мандражить, если не слабак.

Если б он оторвался от шконки резко, заставив вздрогнуть кроватные пружины… если б молнией рванулся к столу, взбаламутив звуковую ровность скрипом подошв, тяжелым дыханием… если б… То вышло бы, как… ну как выливаешь на себя ведро холодной воды и враз взбадриваешься. Так он вскинул бы сук со своих мест, враз взведя их боевые пружины.

Однако Шрам поступил в точности наоборот. Мягко, по-домашнему отлепился и неспешной, «само собой разумеющейся походкой» двинулся к столу. Ступая с ленивой развальцой, словно вышел на променад.

У туповатого Клеща, первым с параши узревшего чудо, отвисла челюсть. Соображалка пока не включалась. Клещ по инерции продолжал срать.

Трезвому-то человеку переварить такое черное волшебство нелегко, а подразмякшему от жидкостей, вовсе непросто. А уж пьяному да садящему спиной к событиям – и говорить нечего. Спиной сидел Чубайс. Петрович (чем удивил) въехал в перемену позже, чем «с Медным всадником». Лицо сучьего пахана по-детски обиженно вытянулось, мостами укоризны изогнулись брови.

А вот татуированный лошадиным памятником вскочил немедля и, опрокинув стул, проворно схватил со стола кухонный нож, каким недавно нарезал ветчину. И даже заорал, пустив от испуга петуха: «Шухер!» Однако он сидел по дальнюю от Шрама сторону стола, ему надо было стол еще обойти.

В то время, как один хватал нож, другой застегивал штаны, не попадая пуговицами в петли, Петрович привставал, а сидящий Чубайс всего лишь оборачивался. Шрам вышиб ногой табурет из-под самого рыжего и молодого. После дернул скатерть за край и накрыл этой тряпкой с красными цветочками шлепнувшегося на пол Чубайса. Предметы сучьего столового обихода посыпались звенящим дождем.

Петровича на полуподъеме застали удары ногой по яйцам, а затем пальцем в глаз. Пахан охнул и вернулся на стул.

А теперь сюрприз, граждане суки! Шланг хоть и их любимая собственность, да Шрам-то видит, где тот брошен. А им-то еще сообразить надо пьяными, оторопевшими мозгами, что есть поблизости такая штука и валяется она позади Петровича на полу у стены.

И теперь прыжок на стол и сверху резиновым членом «лошадиному памятнику» по балде. «Медный всадник» выставляет блок локтем, закрываясь от демократизатора и закрывая себе видимость. За что получает «найковским» носком под горло.

Прыжок вниз. Шрам рядом со «Всадником». Неужели Шрамовы пальцы окажутся слабее?

Сергей перехватывает сучью клешню с зажатым в ней кухонным пером и выкручивает. Острие прижимается к груди «Медного всадника». Шрам бьет кулаком другой руки, в которой зажат шланг, по рукояти ножа. Годится. Оставляем.

Опять на стол, боком. И перевалиться на другую сторону, уходя от набегающего Клеща.

Перевалился, спрыгнул рядом с Чубайсом, который только откинул с головы скатерть, но с пола еще не поднялся, не успел. Не успеет.

Два коротких взмаха, два сильных кистевых, как топором дрова, удара дубинкой. По голове и плечу. Хватит пока, Чубайс выключен на время, и ладно. На очереди снова Петрович.

Нырок к полке стола, куда Отправлены были пустые «Флагманы». Шланг покуда в левую руку, бутылку в правую. И об угол стола, превращая в «розочку».

Оставалось только выкинуть руку, потому что зеленая майка, удерживающая тряское брюхо сучьего пахана уже накатывалась на Серегу Шрамова. Серега сочным, по-каратешному резким выпадом всадил зазубренное бутылочное стекло в заплывшее жиром горло Петровича. С бульканьем и хрипом грузный пахан рухнул на бок.

«Медный всадник», привалившись к стене, стонал. Он уже вытащил нож и теперь зажимал рану на груди. Его пальцы и футболку заливала толчками выплескивающаяся из раны крввь.

А Клещ выходил на Шрама. Клеш не прихватил по пути ни ножа, ни табуретную ножку, ничего. Он ставил на свои длинные руки и на силу, не раз проверенную в деле.

Шрам не стал уповать на «розочку», не поможет, он отбросил ее подальше, за шконки. И сам начал отступать туда же, к шконкам.

– Вставай! – Клещ пихнул локтем в бок Чубайса, который, впрочем, уже поднялся, но в герои пока не торопился.

Шланг Шрам вернул правой руке. Кондовая штука этот шланг, факт, вот пусть и Клещ так думает. Помогая его думам в этом направлении, Сергей принялся накручивать резиновой кишкой что-то типа «восьмерок».

Вы будете смеяться, но он вновь уткнулся спиной в железные стойки. Еще и привязать самого себя оставалось.

И тогда Шрам метнул раскрученный шланг в лицо Клещу, пущай отбивает, вратарь. А теперь руками за верхнюю перекладину шконки. Рывком выдернуть себя наверх.

Подошвы находят опору в торце верхнего яруса. Толкнуться как можно мощнее и всей тяжестью на Клеща. На плечи ему, на голову, валить на пол.

И Клещ не устоял. Не преодолел, пидарюга, законы физики, всякие там рычаги и центры тяжести. Завалился, сука, на спину. И таперя Шрам хрен тебя отпустит.

Локтем сверху в зубы. Пальцем в глаз, выдавливая его.

И дальше добивать, добивать. Кулаком правой, ударной, руки. Кулак с хрустом ломает переносицу, кулак сворачивает мощную челюсть, кулак вгоняет кадык в глотку… Ага!

Пронырливый Чубайс, про которого никто и не думал забывать, схватил ничейный шланг и замахнулся им. Витязь, блин.

Шрам был в заводе. И уж не Чубайсу остановить.

Бросив Клеща, Шрам поднырнул под руку с дубиной, удачно захватил рыжего, поднял, крутанул мельницей и швырнул на пол. Вышло что-то из самбо, которым Шрам никогда не занимался. Зато занимался мордобоями и мог спорить на что угодно, что в течение пяти минут Чубайс будет плавать в ауте.

А Клещ с вытекающим глазом, с проломленным носом и сотрясенным черепом поднялся и, отплевывая кровавую слюну, попер на Шрама.

И не хрен там выдумывать! Таких многопудовых говнюков – а в этом мешке дерьма не меньше сотни кило – надо валить на землю, потому как падают они чувствительно для себя и долго поднимаются.

Шрам бросился в ноги. Плечом врезался в голени, вышибая Клещову подпору.

Клещ рухнул хлебалом вниз, но выставил-таки ладони, смягчая падение. Сергей не дал ему ни подняться, ни перевернуться. Навалился сверху, опутал рукой горло. Все, чем наградила матушка-природа Серегу Шрамова и что он приумножил за годы, вложил в этот захват. Клещ извивался червем, катался по полу, пытался отцепить руку. Какое-то родео, твою мать! Но когда ж этот ублюдок сдохнет!

Сергей еще долго не отпускал шею громилы, затихшего после агонических изгибов позвоночника и молотьбы руками по полу. Сергей долго не верил, что все закончилось. Но закончилось.

В сучьей хате уж не наблюдалось былого порядка. Везде разбросаны вещи и люди. Да нет, какие там люди… Суки.

Шрам пошел к столу, забрал с фанерной полки водочную бутыль. Опустившись на пол возле хрипящего и заливающегося кровью «Медного всадника», чье погоняло и имечко по паспорту теперь, поди, и не узнаешь никогда, Шрам откупорил бутылку с этикеткой «Тигоды». Той самой, что предназначалась ему, Шрамову.

– На, попей. – Сжал челюсть суки пальцами и вставил в приоткрывшийся рот бутылочное горлышко.

Влив граммов сто, Сергей закрутил пробку. Сука открыл глаза, вроде попытался что-то прошептать, но изо рта хлынула белая пена, лицо скрючила судорога. Дернулись, как ток пустили, руки и ноги – и все.

• Предыдущая
• 12/61
• Следующая