Своих не сдаю - Михайлов Максим - Страница 24

• Предыдущая
• 24/68
• Следующая

— Квелый ты какой-то в последнее время, Андрюха… — лениво протянул Люд, искоса поглядывая на присевшего рядом на корточки бойца. — Случилось чего, или просто хандра?

— Да нет, нормально все, тащ капитан, — преувеличенно бодро ответил боец.

— Это ты маме после дембеля рассказывать будешь, солдат, — усмехнулся Люд. — А мне тюльку травить не надо, я командиром группы, слава богу, уже шестой год хожу, вашего брата насквозь вижу… Из-за духа убитого переживаешь, так?

— Да, наверное, — помолчав, нерешительно кивнул Андрей.

— Ну, напрасно. Во-первых, сделанного один хрен не воротишь, во-вторых, это же дух был, тут или-или, не ты его, так он тебя, на то и война, а в-третьих, раз к нам служить попал рано или поздно все равно пришлось бы чужую жизнь взять, служба здесь такая — все через это проходят. Иначе никак.

Андрей вздрогнул пальцами держащими сигарету, глубоко затянулся и неопределенно мотнул головой.

— Что? Не убедил? Ладно, тогда о другом подумай… Ты же на эту войну зачем пришел? Чтобы себя, родных своих, других славян от этого духа защитить. Чтобы русских не грабили, не убивали, не выгоняли из домов, не насиловали. Так? Нет? Так! Вот только не надо мне сейчас говорить, мол послали, я и пошел… Это если, тьфу, тьфу, тьфу, чтоб не сбылось, к чичам в плен попадешь, им будешь лапшу на уши вешать. А мне басни рассказывать не стоит, чтобы к нам попасть надо самому рапорт написать, да, скорее всего не один. Значит что? Осознанно ты сюда шел, понимал, что нужное это дело, обязательное. Что не останови мы их сейчас, через год они придут в наши города, в наши дома, и запылают уже не Грозный с Гудермесом, а Саратов, Пенза, Тамбов. Выходит, все ты правильно понимаешь, а теперь только мысли с делом свести осталось. Ты же не уговаривать их шел, а убивать. Просто не осознавал этого, не думал. А теперь вот пришлось и сидишь, себя ломаешь. Пойми, не за что себя казнить, все ты правильно сделал, все как должен был. А когда через «не убий» в первый раз переступаешь, душа всегда болит. Это как с бабами, по первости тоже страх забирает, да и гаденько все как-то, неловко, оттого получается сразу не у всех, и сидишь потом, думаешь, что люди в этом находят, на хрен бы оно мне все сдалось, во второй раз тоже страшно, но уже проще, в третий вообще орлом, а там и до удовольствия дойдешь… Так и здесь…

— Что, тоже понравится, если несколько раз попробовать… — не поднимая глаз, глухо проговорил Андрей, напряженно разглядывая дотлевающий возле фильтра огонек.

Люд осекся, дернулась непроизвольно щека, видно в цель пришлись слова солдата, ну да сам виноват, разболтался, подставился. Беседу, однако, надо было продолжать, потому как это его прямая командирская обязанность, помочь бойцу пережить кризис первой отнятой жизни. Никто за него не сделает, и от того насколько правильно и успешно парень преодолеет в себе внутренний протест зависит каким воином он станет, можно ли будет на него положиться, или придется списывать из группы.

— Понравится, не понравится — не о том речь, — жестко отрезал Люд. — Тут другое осознать надо. Не люди, это, а взбесившаяся мразь. Погань, которую выкорчевывать под корень надо. Уничтожать. И бояться при этом руки замарать, последнее дело.

— Всегда так было, испокон веков, еще с древности повелось, с богатырей… — задумчиво проговорил, глядя куда-то в одному ему видимую даль Андрей.

— Что? — растерянно оборвал уже звеневшую на языке гневную тираду Люд, удивленно посмотрев на бойца.

— Испокон веков так повелось, говорю, — тихо повторил солдат. — Сильные и добрые всегда утешали свою совесть этим аргументом. Против нас не люди, внушали они себе, а бешеные звери, которых надо просто убить, не пытаясь понять, как-то договориться, не жалея о содеянном… Если убил зверя, не человека, то душа спокойна и можно жить дальше…

— Иного зверя лично мне тяжелее убить, чем человека. Он ведь тварь неразумная, какой с него спрос, да и вреда не много. Человек же другое… Тот сознательно против тебя идет, ненавидит тебя, в землю втоптать мечтает. Тут уж не до жалости и понимания. Зверя пожалеть можно, человека — нет, человека уничтожай! Он еще только замыслил на тебя руку поднять, а ты ему пулю между глаз, за одну только задумку, иначе поздно будет, — задумчиво проговорил Люд и принужденно рассмеялся, отбрасывая догоревшую сигарету. — Ну ты у нас, я смотрю, прямо философ! Гладко излагаешь. И в общих чертах ведь все так и есть. Разве нет?

— Нет, конечно, — мотнул головой Андрей. — Конечно все на самом деле не так! Просто нам, посланным сюда на убой, удобнее придумывать себе возвышенную и благородную цель, что оправдала бы весь тот ужас, что мы здесь сотворили. Нет! — торопливо замахал он руками, видя, как побледнело, каменея лицо командира. — Я вовсе не оправдываю чеченцев. Просто они такие же люди, как и мы, и им, так же как нам промыли мозги, придумали заставляющую драться идею, эта война им тоже не нужна и приносит лишь горе, по крайней мере, основной массе. Они с удовольствием жили бы себе сейчас мирно и спокойно. Или Вы думаете в той же Ингушетии, или Дагестане, так уж любят русских? Ой, не поверю! Так чего же мы сюда влезли, а там вроде как нормально все… Просто интересы наверху так сошлись, иначе жили бы себе, как и раньше мирно. Делить-то обычным людям по большому счету нечего. Но теперь уже закрутилась такая мясорубка, что концов не развяжешь. Так и будем месить друг друга, пока кого-нибудь окончательно не уничтожат, вот только в радость ли это будет озверевшим от пролитой крови, потерявшим, раздавившим в себе все человеческое победителям?

— Это, брат, конечно вопрос? — устало вздохнув, проговорил Люд. — Вот только чтобы найти на него ответ, надо для начала оказаться в числе этих самых победителей, а не грузом двести… Так? Нет? Молчишь? То-то… Потому, мой тебе приказ, воин. С этой минуты все свои интеллигентские сопли отставить. Ничего страшного не произошло. Нормально все! Нормально, слышишь?! А вот эту человечность, совесть и прочий бред выбрось из головы, по крайней мере, до тех пор, пока домой не вернешься. Иначе проще уж самому застрелиться, один черт с такими тараканами в башке здесь не выживешь, еще чего доброго остальных ребят за собой потянешь… Осознал? Молодца, а теперь подъем и потопали к остальным, хватит, накурились…

Люд легко пружинисто поднялся с поваленного ствола, круто развернувшись, пошел напрямик через кустарник к поляне, не заботясь о поломанных ветвях и явно оставленном следе. Если найдутся следопыты, кому жизнь не дорога, пусть садятся группе на хвост, милости просим, самим искать не придется. Он был недоволен проведенной беседой, почему-то в глубине души осталось пакостное ощущение, что этот не видевший толком ни войны, ни жизни сопляк, умыл его вчистую. Люд собирался провести с ним что-то вроде сеанса психотерапии, дать выговориться, поплакаться в жилетку, снимая груз с сердца, а вышло так, что и мальчишку ни в чем не убедил, да еще собственную, тщательно скрываемую ото всех рану разбередил. Эк он сказал складно по-ученому: «В радость ли это будет озверевшим от пролитой крови, потерявшим, раздавившим в себе все человеческое победителям?» Зацепил за больное, гаденыш, зацепил… Ведь сам думал об этом долгими бессонными ночами, ворочаясь без сна и глядя широко распахнутыми глазами в черную непроглядную темноту южных ночей. Тот кто сражается с драконами рано или поздно сам становится драконом. Оттого они и не переводятся на земле, сколько бы героев змееборцев на ней не рождалось. Конечно, сначала надо победить, там посмотрим, там само все станет ясно… А Люд твердо решил победить в этой войне, победить не смотря ни на что. Ни собственное правительство, договаривающееся с боевиками, ни продажные «астрономы» из штабов, ни откровенно бьющие в спину, повылазившие в последнее время, как поганки после дождя, правозащитники всех мастей помешать ему не могли. Остановить, сбить его с взятого курса было попросту невозможно, сделать это в силах только лишь пуля. Да еще вот эта поселившаяся в душе неуверенность, страх перед волнами накатывающим безумием, мысли, тревожащие ночами, те самые, что неожиданно точно озвучил вдруг этот замухрышистый не прослуживший еще и года боец. Тонкие, гибкие, как плети ветви кустов стегали по лицу, он не обращал внимания, с головой уйдя в тяжелые, мельничными жерновами скрипевшие в голове раздумья.

• Предыдущая
• 24/68
• Следующая