Верная Рука - Май Карл Фридрих - Страница 21

• Предыдущая
• 21/307
• Следующая

— С тобой случилось бы то же самое.

— Ну нет! Ему не удалось бы безнаказанно подкрасться ко мне.

— Мы ведь сами в то время выслеживали бледнолицего, который удрал. Могли ли мы знать, что он встретит в пустыне друга? И что этим другом окажется непобедимый Шеттерхэнд?

— Знать вы не могли, но все равно должны были быть осторожнее.

— Мы старались. Заметив костер, мы слезли с лошадей и бесшумно двинулись вперед, чтобы увидеть лица сидящих у огня. Никто из них не заподозрил бы о нашем присутствии — никто, кроме Олд Шеттерхэнда, который знает все. Он догадался, что мы станем преследовать того бледнолицего, и заранее вышел нам навстречу. Он сидел и слушал. Ночь была очень темной, и увидеть его мы не могли — так же, как не смог бы и ты, о вождь. А когда мы поравнялись с ним, он вскочил и свалил нас обоих двумя ударами. Мои братья слышали о силе его руки?

Все подтвердили, что им это известно.

— Думаете ли вы, что кто-нибудь другой, окажись он на нашем месте, смог бы вовремя заметить Олд Шеттерхэнда или уклониться от его нападения?

Ответом ему было дружное «нет!».

Меня восхищало самообладание этого воина. Он защищался настолько умно, что привлек на свою сторону всех старейшин, и гнев вспыльчивого вождя теперь не мог иметь большой поддержки. Почувствовав это, он спокойно продолжал свой рассказ, и никто не перебивал его до самого конца. В заключение он произнес:

— Вот как поступил Олд Шеттерхэнд, которого команчи называют своим врагом. Но известно ли кому-нибудь из вас имя другого бледнолицего, чей скальп мы должны были принести?

Никто не ответил.

— А между тем мы все часто слыхали о нем.

— Я видел его в тот миг, когда он промчался сквозь ряды наших воинов, избежав каким-то чудом смерти или хотя бы раны. Но имени его я не знаю, — заметил Вупа-Умуги.

— У него очень длинные волосы, белые, как снег на вершинах гор. Вождь помнит об этом?

— Да.

— Более девяноста зим избороздили морщинами его лицо. На свете есть только один бледнолицый, который прожил столько лет, у которого такие волосы и который так владеет конем, что может уйти невредимым даже от нескольких сотен вражеских всадников.

— Уфф! — воскликнул пораженный вождь. — Мой брат говорит об Олд Уоббле?

— Да, я говорю о нем.

— Значит, это был он?

— Да.

— Верно, верно! Милостивые духи покинули племя команчей, иначе старику не удалось бы ускользнуть в то утро. Ни один из живущих ныне бледнолицых не пролил столько крови наших братьев, как эта беловолосая собака. Будь он убит, радость пришла бы в вигвамы всех команчей. Но удрал он в последний раз. Скоро мы опять увидим его — и больше не упустим! Быть может, это произойдет уже завтра.

— Вождь хочет послать за ним других воинов?

— Нет!

— Но что тогда?

На этот дерзкий вопрос вождь ответил еще в достаточно дружелюбном тоне, сопроводив свои слова пренебрежительным жестом:

— Мой брат, простой воин, желает знать, что задумал великий вождь ракурроев? Тебе не пристало спрашивать меня, но я отвечу, ибо хочу показать, что простил вам вашу неудачу. Так вот: мы не станем преследовать Олд Уоббла, он сам явится к нам!

— Он не придет, — твердо заявил воин.

— А я говорю — придет! — убежденно воскликнул Вупа-Умуги. — Он искал подмогу, чтобы освободить своего друга, который сейчас лежит, связанный, на острове. И нашел десятерых бледнолицых с Олд Шеттерхэндом во главе. Они придут сюда!

— Но они потеряли рассудок, если думают победить нас таким числом своих воинов!

— С ними Олд Шеттерхэнд. Под его руководством бледнолицые отважатся на что угодно.

— Но им неизвестно, где наш лагерь!

— О, это они легко узнают.

— Как? Кто может выдать нас?

— Ваши следы.

— Олд Шеттерхэнд обещал, что не будет нас выслеживать.

— И все-таки он это сделает.

— Нет, он не лжец. Никто не слышал, чтобы он хоть однажды нарушил свое слово.

В глазах вождя вспыхнули огоньки злости, и он произнес:

— Думаю, моему юному брату было бы полезно помолчать и не спорить с вождем в присутствии старших воинов.

Это была неприкрытая угроза, но, как я уже говорил, Вупа-Умуги, несмотря на свою храбрость и силу, не пользовался особой любовью племени. Поэтому сейчас, ощутив безмолвную поддержку во взглядах остальных команчей, воин смело продолжал:

— Я знаю, что молод и не могу сравниться мудростью с теми, кто сидит у этого костра. Но вчера ни один из них не был со мной и не говорил с Олд Шеттерхэндом. Поэтому пусть мне будет позволено передать то, что я сам пережил и услышал.

Ему ответил седовласый воин, сидевший рядом с вождем. Он сказал:

— Мой юный брат может говорить, ничего не опасаясь. Когда вырыт топор войны, нельзя упускать ни одной мелочи, неважной в дни мира. А встреча с Олд Шеттерхэндом — не мелочь. К тому же неподалеку от него всегда оказывается вождь апачей — Виннету.

— На этот раз он тоже был там? — спросил вождь.

— Нет, Виннету там не было, — уверенно ответил воин.

— Но, может быть, он был где-нибудь поблизости?

— Мы не замечали ни одного признака, который говорил бы об этом.

— Скажи, какие слова употребил Олд Шеттерхэнд, когда давал свое обещание? — поинтересовался старик. Воин подумал, припоминая, и медленно проговорил:

— Я спросил у него: будете ли вы выслеживать нас, чтобы узнать, куда мы поедем? Он ответил мне: «Нет, я даю тебе слово». Вот что было произнесено, не больше и не меньше.

— Раз Олд Шеттерхэнд так сказал, то это столь же надежно, как если бы ты выкурил с ним трубку клятвы. Он сдержит слово и не поедет по вашим следам. Хау! Мои молодые братья могут удалиться. Теперь мы знаем все, что хотели узнать.

Оба моих знакомых отошли от костра, а вместе с ними и все любопытствующие, давно уже теснившиеся вокруг. Я забыл сказать, что еще раньше сюда перебрались воины и из той группы, за которой должен был вести наблюдение Олд Уоббл. Таким образом, мой напарник остался без дела и, скорее всего, предпочел вернуться, наскучив бесцельным лежанием в темноте. Моя догадка тут же подтвердилась — издалека донеслось четырехкратное кваканье.

Не пора ли и мне подумать об отступлении? Момент был подходящий, поскольку индейцы, оживленно беседуя, расходились по местам, и вряд ли кто из них обратил бы внимание на чуть шевельнувшийся пучок камышей. Но мне не хотелось покидать столь выгодную позицию, и к тому же сейчас должен последовать обмен мнениями между вождем и его приближенными. Я решил остаться, рассудив, что смогу улучить удобную минуту и позже. В лагере еще не ужинали, и это внушало мне определенные надежды. При раздаче мяса не обойдется без шума и суеты, все будут заняты мыслью о еде — тут я и ускользну. А пока можно возобновить наблюдение.

Вождь, видимо, был немало раздражен тем, что старик вмешался в его беседу с молодым воином, и сейчас обратился к нему с такими словами:

— Мой брат, наверное, не подумал о том, как страдает достоинство вождя, если кто-то осмеливается спорить с ним, да еще получает в этом споре поддержку?

— Достоинство вождя может пострадать только от действий самого вождя, — спокойно ответил седоволосый индеец. — Все мы убеждены, что Олд Шеттерхэнд всегда остается верен своему слову, и лишь ты уверяешь, будто это не так.

— Просто я знаю эту белую собаку.

— Но ведь и мы его знаем. На его языке еще никогда не жила ложь.

— Да, но этот язык умеет говорить так хитро, как ни один другой. Он честнее прочих бледнолицых, но когда ему нужно кого-нибудь перехитрить, он становится изворотливее любой лисы. Слова его подобны утренней заре, за которой может последовать и солнечный, и пасмурный день. Он не лжет, это верно; он держит свои обещания; но на свой лад — как желательно ему, а не его противникам. Слова, сказанные им для вражеских ушей, все равно что пороховые зерна, — их надо взвесить, прежде чем высыпать в ствол ружья.

— Значит, вождь Вупа-Умуги думает, что обещание не преследовать наших воинов может иметь и какое-то другое толкование, понятное только Олд Шеттерхэнду?

• Предыдущая
• 21/307
• Следующая