В балканских ущельях - Май Карл Фридрих - Страница 71

• Предыдущая
• 71/77
• Следующая

— Хорошо, я поверю тебе. Но если ты полагаешь, что это даст тебе какое-то преимущество, то ошибаешься. Лодочник, который должен быть на работе, а вместо этого шатается по улице, никому не нужен. Я прикажу мюшери уволить тебя. Есть масса людей, нуждающихся в работе.

Теперь он по-настоящему испугался.

— Эмир, ты этого не сделаешь. — заныл он.

— Сделаю, и очень быстро. Сразу, как только смогу убедиться, что ты меня обманул.

На какое-то мгновение он замер, уставившись в землю, затем тихо сказал:

— Эфенди, я признаюсь: я следил за тобой.

— Слишком поздно ты это признал.

— Да, я сказал тебе неправду. Больше никогда не буду этого делать.

— Хорошо, тогда скажи, кто тебя послал.

— Никто. Я делал это по собственной воле.

— Ты врешь!

— Нет, эфенди.

— Ну, посмотрим. Совравший один раз соврет и во второй.

И, обернувшись к Халефу, я потребовал:

— Хаджи Халеф Омар-ага, зови двух хавасов. Этот человек заслужил палок.

— Будет исполнено, султан, — ответил малыш и сделал вид, что собирается бежать.

— Стойте! — испуганно закричал лодочник. — Я все скажу!

— Слишком поздно. Ага, поторопись!

Тут он упал на землю и начал молить меня, протягивая ко мне руки:

— Не надо палок, не надо палок, я их не вынесу.

— Это почему же?

— Мои ноги такие нежные и чувствительные. Я ведь все время в воде.

Я едва не расхохотался. Обычно палками обрабатывают голые подошвы ног, и именно они были у него такими чувствительными. Если это обстоятельство принимать во внимание каждый раз, то от этого наказания пришлось бы отказаться, потому как оно именно в том и состоит, чтобы причинить физические и моральные страдания. Я уж не говорю о том, что сам являюсь противником этого унизительного наказания, но сказал я ему следующее:

— Раз ты вдвойне страдаешь от этого, ты и наказан будешь вдвойне, чтобы впредь неповадно было врать. Но у меня сейчас прощальный час, и я попытаюсь смягчить наказание.

— Попытайся, господин, я все расскажу.

— Говори, кто тебя послал?

— Мюбарек.

— Что он тебе за это сулил — деньги?

— Нет. Деньгами он вообще не пользуется. Он обещал мне амулет за то, чтобы я наловил много рыбы, потому что я еще и рыбак.

— И какое ты получил задание?

— Я должен следить за тобой и сообщить ему, где ты поселишься.

— Когда и где ты должен передать эти сведения?

— Сегодня вечером. Там, наверху, в его домике на горе. Нужно только условно постучать и сказать заветное слово.

Он явно был сильно напуган.

— Дальше! — приказал я.

— Дальше ничего.

— Снова обманываешь.

— О нет, эфенди.

— И тем не менее ты врешь!

Я вспомнил о том, что он сказал до этого, а именно что Мюбарек никогда не дает денег. Если он это так точно знал, значит, он уже выполнял задания старика. И поэтому я продолжил допрос:

— А если постучать обычно, он не откроет?

— Нет.

— А если сказать заветное слово, то пустит? Что это за слово?

Он молчал.

— Говори же, или я сейчас открою тебе рот. Палки для этого лучшее средство.

Он все еще в нерешительности смотрел в землю. Страх перед Мюбареком был у него так же велик, как и боязнь наказания.

— Ладно, если не хочешь говорить, я за последствия не отвечаю. Хаджи Халеф Омар-ага!

Едва я произнес это имя, как лодочник закончил свои размышления. Он тихо сказал мне:

— Эфенди, не надо звать хавасов, пусть даже Мюбарек накажет меня! Все равно это лучше, чем палки.

— За что ему тебя наказывать?

— Он строго-настрого запретил мне называть этот пароль.

— А что, ты обязательно должен ему сообщать, что сказал его мне?

— Нет, я не собираюсь этого делать, но ведь ты сам ему все скажешь.

— Не беспокойся. Я не имею привычки выдавать чужие секреты.

— Тогда он узнает это через своих птиц.

Опять эти птицы. Старый жулик прекрасно мог использовать в своих целях глупость этих людей.

— Да нет здесь никаких птиц. Ты видишь хоть одну из них?

Он огляделся. Нигде не было видно ни воронов, ни галок, ни ворон.

— Нет. Он послал птиц, потому что не знал, где вы остановитесь.

— Одна за нами было полетела, но мы ее быстро образумили. Твой старый Мюбарек не так умен, как ты о нем думаешь. Так что тебе нечего бояться. Говори. Чтобы попасть к нему тайно, нужно определенное слово?

— Да, эфенди.

— Для разных людей — разные слова?

— Нет, все знают одно и то же.

— Для различных целей?

— Тоже нет. Одно слово на все случаи жизни.

— Как оно звучит?

— Бир Сирдаш.

Это означало «доверенное лицо».

— Опять обманываешь?

— Нет, господин, как можно!

— Ты трижды меня обманывал и поэтому не заслуживаешь доверия.

— Нет, я говорю правду.

— Ну ладно, для проверки задам тебе еще один вопрос: ты уже выполнял задания Мюбарека?

Подумав немного, тот ответил;

— Да, эфенди.

— Какие?

— Не могу сказать.

— А палки забыл?

— Нет, не забыл, но все равно не скажу.

— Почему?

— Я поклялся. Пусть меня забьют до смерти, пусть я попаду в ад…

Похоже, он говорил правду. И тут я задал решающий вопрос:

— Эн-наср?

— Да!

Такого быстрого ответа я не ждал. На этот раз он не врал.

— Как ты с ним познакомился?

— Как и другие. Старый Мюбарек мне сказал.

— Для чего оно применяется?

— Как опознавательный знак.

— Между кем и кем?

— Между знакомыми.

— А сейчас?

— Нет.

— Почему?

— Случилось предательство.

— Кто предал?

— Никто не знает. Это случилось в Стамбуле.

— Как?

— Не могу сказать.

— Ты что, давал клятву?

— Нет, но я дал слово.

— Тогда ты можешь спокойно об этом говорить: я знаю больше, чем ты думаешь. В Стамбуле был дом для встреч тех, кто откликался на «эн-наср». Их выдал человек, живший рядом. Разве не так?

— Господин, откуда ты это знаешь?

— О, я знаю много больше. Дом сгорел, была драка.

— О, ты знаешь все!

— Могу спросить тебя и об уста44. Слышал о нем?

— Кто ж его не знает!

— А сам ты его видел?

— Нет.

— Ведомо тебе, кто он?

— Тоже нет.

— А где его найти, знаешь?

— Это ведомо лишь посвященным.

— Я думаю, ты относишься к их числу.

— О нет, эфенди!

Я понял, что парень говорит правду.

— Ладно, вижу, что ты не такой уж пропащий, потому отменяю свое наказание.

— Но задержишь меня?

Вопрос непростой. Я сделал строгое лицо и ответил:

— Вообще-то мне надо тебя запереть. Но поскольку ты стал честным, я тебя отпускаю. Можешь идти.

— Господин, а лодочником я останусь?

— Пожалуй. Снимаю с тебя все свои наказания. Его лицо засветилось от радости.

— Эфенди! — закричал он. — Моя душа полна благодарности к тебе. Сделай еще одно одолжение, и я буду окончательно счастлив.

— Что же?

— Не говори Мюбареку о том, что я тебе сообщил.

Такую просьбу мне было нетрудно исполнить. В наших же интересах было, чтобы старец ни о чем не догадался. Чем меньше знал он о нашей осведомленности, тем больше шансов оставалось у меня, чтобы перехитрить его.

Я заверил лодочника, что буду нем как рыба, и он ушел весьма довольный таким удачным исходом этого интермеццо. Надо добавить, что последняя часть нашего разговора прошла вообще без свидетелей. Хозяина отозвали, и тот забрал с собой брата; ни тот ни другой не слышали ни слова. Остальные трое и так были посвящены во все секреты.

И только тут я заметил, что лошади окружены людьми с улицы, проникшими во двор через открывшиеся ворота. Все пытались выяснить, как это всадник может на лету затащить человека в седло. Или их интересовало нечто другое? Похоже, так оно и было. Халеф рассказал, что кто-то уже спрашивал его, не тот ли я хаким-баши, который подарил Небате двести пиастров и к тому же застрелил птицу Мюбарека.

• Предыдущая
• 71/77
• Следующая