По дикому Курдистану - Май Карл Фридрих - Страница 48
- Предыдущая
- 48/88
- Следующая
– Ты узнал обоих?
– Только этого, эфенди. Хоть и было темно, но по его фигуре я догадался, что это именно он.
– А как выглядел другой?
– Он был меньше ростом.
– Они тебя видели?
– Нет, я же стоял за дверью.
– Можешь идти! Ну, эмир, что ты сейчас скажешь!
– Я же целый вечер провел с тобой.
– Тебя не было несколько минут, пока ты ходил, чтобы взять лампу у стражников. За эти минуты, как мне думается, ты и увел заключенного, причем сделал все это так поспешно, что мы ничего и не заметили.
Я засмеялся.
– О, мутеселлим, когда же ты научишься искусству дипломатии! Я думаю, что тебе нужно дать еще укрепляющего. Можно мне спросить тебя?
– Говори.
– У кого был ключ от внешней двери тюрьмы?
– У меня.
– Мог ли я сам войти, если бы я захотел?
– Нет, – помедлив, ответил он.
– С кем я пошел домой?
– С Селимом-агой.
– Он выше или ниже меня?
– Ниже.
– И теперь, Селим, я задаю вопрос тебе: мы плелись как улитки или шли быстро?
– Быстро, – ответил ага.
– Мы держались друг за друга или нет?
– Держались.
– Мутеселлим, может ли ворон, испугавшийся и закричавший во сне, иметь какое-либо отношение к беглецу?
– Эмир, все великолепным образом сходится, – отвечал мутеселлим.
– Нет, не все сходится. На самом деле все так просто и естественно, что я даже пугаюсь скудости и ограниченности твоих мыслей! Мне страшно за тебя! У тебя был ключ, никто не мог выйти наружу, это я уже понял. Я шел вместе с агой домой, к тому же именно по тому переулку, где живет этот человек. Это ты тоже принял к сведению. И на основании рассказа, способного лишь меня оправдать, ты хочешь посадить меня в тюрьму? Я был твоим другом. Я дарил тебе подарки, я сделал так, чтобы макредж, пленение которого сулит тебе признание и благоволение, очутился в твоих руках; я давал тебе лекарство, чтобы порадовать твою душу. И за все это ты собираешься лишь упрятать меня в тюрьму! Мне больше нечего сказать! Я разочаровался в тебе! И кроме того, ты не веришь даже аге арнаутов, хотя тебе известна его верность и ты знаешь, что он будет за тебя до конца, даже если при этом он может потерять свою жизнь.
Селим-ага стал на несколько дюймов выше.
– Да, это так! – горячо заверил он, ударив по сабле и вращая глазами. – Моя жизнь принадлежит тебе, господин. Бери ее!
Больше доказательств не потребовалось, комендант протянул мне руку и попросил:
– Прости, эмир! Ты оправдан, и я не буду обыскивать твою комнату!
…Наконец я покинул коменданта и мог вернуться к своим спутникам. До этого я наткнулся на отделение арнаутов, трусливо расступившихся, чтобы пропустить меня. В двери стояла Мерсина с пылающим от гнева лицом.
– Эмир, где-нибудь было уже что-либо подобное?
– Что именно?
– А то, что мутеселлим приказывает обыскать дом своего собственного аги?
– Этого я поистине не знаю, о ангел этого дома, ведь мне еще ни разу не приходилось быть агой арнаутов.
– А ты знаешь, что они здесь искали?
– Что же?
– Убежавшего араба! Искать беглеца у надзирателя! Вот придет Селим-ага домой, я все ему выскажу, что бы я сделала на его месте.
– Не ругайся на него. У него достаточно проблем и без тебя.
– Что такое?
– Я уезжаю.
– Ты? – Она сделала испуганное лицо.
– Да, я поссорился с мутеселлимом и не хочу жить там, где он повелевает.
– Аллахи, таллахи, валлахи! Господин, останься, я заставлю этого человека обходиться с тобой почтительно.
Я бы не отказался увидеть, как бы она исполнила свое обещание. Но, естественно, она обещала невозможное. Поэтому я поднялся наверх, оставляя Мерсину внизу, с ее возгласами недовольства, походившими на раскаты грома.
Вверху, перед лестницей, меня ждал башибузук.
– Эфенди, я хочу с тобой попрощаться!
– Войди ко мне, прежде чем попрощаться, я хочу тебе заплатить.
– О, эмир, мне уже заплатили.
– Кто?
– Человек с длинным лицом.
– Сколько он тебе дал?
– Вот.
С сияющими от радости глазами он полез в сумку, сплетенную из ремней, и вытащил полную пригоршню серебряных монет.
– Все равно пошли. Если дело обстоит так, то я заплачу тебе за осла.
– Аллах керим, я же его не продаю! – вскричал тот испуганно.
– Ты не понял, я всего лишь хочу заплатить и ему за посильное участие в наших делах.
– Машалла, тогда я иду!
В комнате я дал ему несколько рекомендательных писем и еще немного денег; его радость не знала границ.
– Эмир, у меня еще никогда не было такого хорошего эфенди, как ты. Я хотел бы, чтобы ты был моим капитаном, или майором, или даже полковником! Тогда бы я защищал тебя в бою и так же вдохновенно дрался, как это было тогда, когда я потерял свой нос. Это было в одной большой битве у…
– Оставь это, мой дорогой Ифра. Я убежден в твоей храбрости. Ты был сегодня у мутеселлима?
– Баш-чауш отвел меня к нему, и мне пришлось отвечать на очень много вопросов.
– На какие?
– Нет ли среди нас беглеца. Правда ли, что ты с теми езидами убил много турок; не министр ли ты из Стамбула, и еще на многие, которые я не запомнил.
– Ваш путь, Ифра, ведет вас к Спандаре. Скажи деревенскому старосте, что я сегодня отправляюсь в Гумри и что я уже послал тот подарок бею Гумри. А в Баадри ты навестишь Али-бея, чтобы дополнить то, что расскажет ему Селек.
– Он тоже едет?
– Да. Где сейчас он?
– Около своей лошади.
– Скажи ему, пусть седлает. Я дам ему еще письмо. Теперь прощай, Ифра. Аллах да защитит тебя и твоего осла. Да не забудешь ты никогда, что ему на хвост полагается камень.
Трое моих спутников уже сидели в полной готовности в комнате англичанина. Халеф едва не обнимал меня от радости, англичанин протянул мне руку с таким радостным лицом, что я не сомневался, что он сильно тревожился обо мне.
– Была опасность, сэр? – спросил он.
– Я уже был в той самой камере, из которой я вызволил Амада эль-Гандура.
– А! Роскошное приключение! Быть пленник! Как долго?
– Две минуты.
– Сам обратно сделаться свободным?
– Сам? Расскажу сейчас вам все.
– Само собой разумеется! Well! Хорошая страна здесь! Очень хорошая! Каждый день приключения!
Я рассказал все ему по-английски и затем добавил:
– Через час нам уезжать.
Лицо англичанина вытянулось в вопросительный знак.
– В Гумри, – пояснил я.
– О, здесь было классно, классно! Интересно!
– Еще вчера вы не говорили, что здесь классно, мистер Линдсей.
– Быть неприятность! Не быть чего делать! Все равно красиво, очень красиво! Романтично! Yes! Как там с Гумри?
– Намного романтичней!
– Well! Тогда едем туда!
Он поднялся, чтобы позаботиться о своей лошади, и теперь у меня осталось время, чтобы рассказать о моих недавних приключениях тем двоим, что остались со мной. Никто не радовался так нашему отъезду, как Мохаммед Эмин, – самым сильным его желанием было увидеть своего сына. Он тоже поспешил готовиться к путешествию. Я отправился в свою комнату писать письмо Али-бею, в котором сообщил ему все в сжатых словах и поблагодарил его за оба письма, оказавших мне неоценимую помощь. Эти письма наряду со своим собственным я передал Селеку, который скоро должен был покинуть Амадию. Он не присоединился к транспорту, а предпочел, как истинный езид, ехать в одиночестве.
Я услышал торопливые шаги двух людей на лестнице: Селим-ага вместе с Мерсиной входили в мою комнату.
– Эфенди, ты всерьез хочешь покинуть Амадию? – спросил он меня.
– Ты ведь был у мутеселлима и все слышал.
– Они уже седлают лошадей! – прорыдала Мерсина, рукой смахивая слезы.
– Куда вы отправляетесь?
– Мы едем в Гумри. Но этого, Селим-ага, не стоит говорить мутеселлиму.
– Но сегодня вы уже туда не попадете.
– Тогда мы переночуем в дороге.
– Господин, – попросила Мерсина, – останься со мною здесь, дома, хотя бы на ночь. Я приготовлю вам мой лучший плов.
- Предыдущая
- 48/88
- Следующая