По дикому Курдистану - Май Карл Фридрих - Страница 29

• Предыдущая
• 29/88
• Следующая

– Чего возжелают дорогие господа принять?

– Как всегда!

При свете двух ламп хозяин смог лучше меня рассмотреть, тогда как раньше я постоянно стоял за Селимом.

– Это же высокий эфенди и великий герой войны! Разве он не носит сверкающее оружие, золотой Коран на шее и бороду, как Джошуа, покоритель страны Ханаан? Тут не приличествует приносить обычное вино, я схожу в уголок подвала, где зарыто питье, которое преподносится не каждому.

– Что это за вино? – спросил я.

– Это вино из Тюрбеди Хайдари, из страны, которую никто не знает и где произрастает виноград, ягоды которого как яблоки и чей сок перельется через стены целого города.

– Принеси одну бутылку! – приказал ага.

– Нет, принеси две кружки. Ты же должен знать, что вино из Тюрбеди Хайдари хранится в больших глиняных кружках и пьется из маленьких.

– Ты знаешь это вино? – спросил хозяин.

– Я часто его пивал.

– Где? Где лежит эта страна?

– Название, которое ты произнес, – имя города, лежащего в Тербиджане, в Персии. Вино хорошее, и я надеюсь, что ты уже разобрался, как с ним обходиться. Сколько оно стоит?

– Ты благородный господин, поэтому я сбавлю тебе наполовину цену. Ты заплатишь всего по тридцать пиастров за кружку.

– Это-то наполовину? Хорошо же ты считаешь! Принеси две кружки, чтобы я его попробовал. Потом я тебе скажу, сколько я за него заплачу.

Он пошел за вином. В углу стояли несколько трубок с ящичком, в котором был табак. Мы присели и взяли трубки, они были без мундштука. Я вытащил свой собственный из кармана, прикрутил его, затем попробовал табак. Это был хороший персидский табак.

– А что на другой стороне дома, Селим-ага?

– Лавка пряностей и кофейня. Сзади опиумная и винный трактир для простого люда; сюда же могут входить только благородные господа, – объяснил он мне с самодовольным лицом.

Я, могу сказать, радовался, что сейчас буду пить это вино. Это красный, густой и невероятно крепкий напиток – достаточно трех глотков, чтобы человека, ни разу не пившего вина, привести в состояние ужасного опьянения. Селим любил питие Ноя, но я был убежден, что кружка его окажется сильней его.

Тут пришел хозяин с литровыми, наверное, кружками. Хм, бедняга Селим-ага! Я покатал во рту немного вина. Вино пострадало при перевозке, но было вполне терпимо.

– Ну, ваша честь, как оно? – спросил хозяин.

– Оно таково, что я дам, пожалуй, за кружку двадцать пиастров.

– Господин, этого же мало, очень мало! За двадцать пиастров я принесу тебе другого.

– В той стране, где оно делается, я дал бы тебе по здешним деньгам за эту кружку четыре пиастра. Ты видишь, я хочу хорошо заплатить, но если тебе этого недостаточно, то забери его! – Я встал.

– Какое мне принести?

– Никакого! Я выпью лишь этого за двадцать пиастров, которого ты мог бы мне отпустить и за пятнадцать. Не дашь, я уйду, и пей его сам.

– Его выпьет его честь Селим-ага.

– Он пойдет со мной.

– Дай двадцать пять.

– Нет.

– Двадцать три.

– Доброй ночи, старик! – Я открыл дверь.

– Вернись, эфенди! Пей его за двадцать пиастров, мне главное – видеть тебя в моем доме.

Сделка была заключена, и довольно выгодно для хозяина, который, взяв у меня деньги, удалился со скрытой усмешкой. Ага втянул в себя немножко вина, затем сделал большой глоток.

– Аллах-иль-Аллах! Валлахи-биллахи-таллахи! Такого я еще никогда не вкушал. Ты думаешь, оно хорошо от больной системы, эмир?

– Очень хорошо!

– О, если бы это знала Мерсина!

– У нее тоже есть система?

– И очень жаждущая, эфенди!

Он сделал второй и тут же третий глоток.

– Неудивительно, – сказал я. – Ей приходится много заботиться, хлопотать и работать.

– Не для меня, это знает сам Аллах!

– Для твоих пленников!

– Она приносит им раз в день еду, хлеб и мучную воду.

– Сколько тебе дает мутеселлим за каждого пленника?

– Тридцать пара каждый день.

То есть примерно пятнадцать пфеннигов! От этой суммы наверняка половина застревала в руках Селима.

– А сколько ты получаешь за надзор?

– Два пиастра ежедневно, которых я, правда, еще никогда не получал. Разве стоит удивляться тогда, что я еще не знаю этого великолепного лекарства.

Он заново глотнул.

– Два пиастра? Это очень мало, тем более что заключенные доставляют тебе немало хлопот.

– Хлопот? Ни капли! Что это я должен доставлять самому себе хлопоты с этими сволочами? Я хожу раз в день в тюрьму, чтобы посмотреть, не умер ли один из них.

– Когда ты это делаешь?

– Когда мне это удобно.

– И ночью?

– Да, если я днем забыл и ночью как раз по случаю вышел. Валлахи, я вспомнил, что сегодня я еще не был там.

– Мой приход помешал тебе.

– Это так, эфенди.

– Значит, ты сейчас идешь для проверки?

– Не пойду.

– Почему же нет?

– Эти парни не стоят того, чтобы я для них старался!

– Верно! Но не теряешь ли ты так уважение?

– Какое уважение?

– Ты же ага, офицер высокого чина. Твои арнауты и унтер-офицеры должны тебя бояться! Не так ли?

– Да, они боятся. Аллахом клянусь, боятся! – заверил он.

– И сержант в тюрьме?

– И этот. Естественно! Этот мазир вообще строптивая собака. Он просто обязан бояться!

– Тогда ты должен хорошо за ним смотреть, порой заставать его врасплох и проверять, точно ли он исполняет службу, иначе он никогда не будет бояться тебя!

– Я сделаю так, да, клянусь Аллахом, сделаю!

– Если он твердо знает, что ты не придешь, то он сидит, наверное, у хозяина кофейни или у танцовщиц и высмеивает тебя!

– Пусть только попытается! Я приготовлю ему сюрприз, сегодня, нет, уже сейчас. Эмир, давай мы с тобой его озадачим?

Я остерегся высказать сомнение по поводу, имею ли я право на вход в тюрьму; напротив, я притворился, как будто оказываю Селиму-аге честь тем, что сопровождаю его.

– А достоин ли этот парень увидеть лик эмира?

– Ты же сопровождаешь меня не ради него, а ради меня.

– Тогда и мне должны оказать честь, причитающуюся эмиру и эфенди, который изучал закон.

– Само собой! Будет так, как будто меня сопровождает сам мутасаррыф. Ты проведешь инспекцию в тюрьме.

– Тогда я иду с тобой, я убежден, что эти арнауты не примут меня за какого-нибудь хаваса.

Вино оставалось у него лишь на дне кружки, я осушал свою кружку с такой же скоростью. Его глаза стали маленькими, кончики его усов поднялись в предвкушении скандала.

– Не выпьем ли еще по кружке, Селим-ага?

– Если тебе угодно, эфенди, пей. Я жажду разоблачить этого мазира. Мы еще вернемся сюда завтра.

Сержант был лишь отговоркой, в действительности же добрый человек ага, должно быть, уже почувствовал коварство этого вина из Тюрбеди Хайдари. Ага отложил в сторону трубку и немного неуверенно поднялся на ноги.

– Как показался табак? – осведомился он.

Я догадался о причине вопроса и потому отвечал так:

– Плохой табак. От него болит и кружится голова.

– Аллахом клянусь, ты прав. Этот табак ослабляет систему крови и нервов, тогда как мы пришли ее укреплять. Пошли, пора в дорогу!

Он хлопнул в ладоши. Это был сигнал того, что мы уходим, и мы вышли на свежий воздух.

– Пошли, эмир, дай мне твою руку! Знаешь, я так люблю тебя!

Это была не любовь, а, скорее, его ослабевшая «система», что и побудило его воспользоваться моей рукой, поскольку, как только его любовно обдул свежий вечерний ветерок, он здорово зашатался.

– Правда, Мохаммед был толковый парень, эмир? – спросил он так громко, что рядом проходивший человек остановился и уставился на нас.

– Почему тебе это пришло в голову?

– Потому что он не запретил лекарства. Если бы он их запретил, из винограда делали бы только чернила. Ты знаешь, где находится тюрьма?

– За твоим домом.

– Да, ты, как всегда, прав, эмир. А где находится наш дом?

– Прямо перед тюрьмой, ага.

• Предыдущая
• 29/88
• Следующая