Из Багдада в Стамбул - Май Карл Фридрих - Страница 52

• Предыдущая
• 52/89
• Следующая

– Да. Позднее мы встретились по делам в Дамаске и он рассказал мне обо всем. Он ни за что бы не встретился со своей суженой, если бы не Кара бен Немей, эфенди из… Ах, этот эфенди писал произведения, которые читают… Как ваше имя, господин?

– В Египте и на Востоке меня зовут не иначе как Кара бен Немей.

– Хамдулиллах! Quel miracle![24] Это, значит, вы?

– Спросите моего слугу, хаджи Халефа, который помогал освобождать Зеницу.

– В таком случае, господин, разрешите еще раз пожать вашу руку! В Дамаске непременно поселитесь в моем доме – и вы, и ваши люди. Мой дом и все, что в нем, – ваше!

Он сердечно пожал руки Халефу и его людям. Они не могли взять в толк, по какому случаю их обнимают, а Халефу я перевел наш разговор на французском.

– Ты можешь что-нибудь вспомнить об Исле бен Мафлее, хаджи Халеф Омар?

– Да, – ответил он. – Это был юноша, невесту которого мы забирали из дома Абрахим-Мамура.

– Этот человек – дядя Ислы.

– Слава Аллаху! Теперь мне есть, кому рассказать все. Хорошие поступки должны жить вечно.

– Так расскажи! – попросил дамаскец.

И маленький хаджи пустился в цветистые воспоминания. Конечно, я был в них знаменитейшим хаким-баши всей земли, сам Халеф – храбрейшим из героев планеты, Исла – лучший юноша Стамбула, а Зеница – красивейшая гурия рая. Абрахим-Мамура изобразили страшнейшим из дьяволов, и, в конце концов, мы совершили подвиг, молва о котором до сих пор жива по всему Востоку. А когда я решил вернуть Халефа на землю, он решительно заявил:

– Сиди, ты ничего не понимаешь. Мне лучше знать, ведь я был тогда твоим агой с плеткой из бегемотовой кожи и заботился о тебе.

Зная, что Халефа переделать невозможно, я смирился с его россказнями, тогда же как дяде Ислы сие повествование пришлось весьма по душе. Халеф заметно вырос в его глазах, и дальнейшие события показали, что этот факт не остался для хаджи без последствий. Мы без особых сложностей добрались до караванного пути и вошли через Небесные ворота в пригород Мейдан, в котором формировался в тот момент большой караван паломников в Мекку.

Внутри Дамаск совсем другой, нежели представляешь, находясь снаружи. Городу не хватает вовсе не построек, а самих улиц, вернее, благоустроенных улиц, покрытых нормальными мостовыми, а глиняные домишки без окон, небрежно залепленные глиной, выглядят ужасно.

Здесь правят тризну, как во всех больших восточных городах, грифы и огромные полудикие собаки – санитары многочисленных помоек. Ужасное состояние водоемов становится причиной множества заболеваний, превративших город Омейядов в какой-то адский сгусток эпидемий.

Христианский квартал расположен на востоке города и начинается у ворот Томаса, у исходной точки маршрута пальмирского каравана. Он такой же красивый, как и остальные части города, и здесь много развалин, за которыми мусульмане не считают своим долгом ухаживать. Возле монастыря лазаристов стоит здание, в котором в 1869 году останавливался кронпринц Пруссии.

К югу отсюда, по ту сторону Прямой улицы, расположен еврейский квартал, а западная часть города принадлежит мусульманам. Здесь разместились самые красивые здания города: цитадель, базары, мечеть Омейядов, в которую не имеет права ступить ни один христианин. Длина ее около 550 футов, а ширина – 150, и стоит она на месте языческого храма, разрушенного императором Феодосием. Аркадий построил на том же месте церковь, посвятив ее Св. Иоанну. Там стоял ларь, в котором хранилась отрубленная голова Иоанна Крестителя, обнаруженная Халидом, завоевателем Дамаска.

Этот Халид, которого мусульмане прозвали Мечом Бога, превратил половину церкви в мечеть – особенность, имевшая под собой глубокую основу. Армия, осаждавшая город, состояла из двух частей: одна располагалась перед Восточными воротами и подчинялась самому Халиду, вторая под началом дикого Абу Обеида – перед Западными.

Озлобленный длительной осадой, Халид в гневе приказал не щадить ни одного жителя. Он ворвался через Восточные ворота и начал резню. В это время западная часть города заключила договор с Абу Обеидом с условием, что он пощадит жителей, и открыла ему Западные ворота. Обе части войска сошлись с двух сторон на одной и той же улице, где и стояла церковь Св. Иоанна. И Халид повелел оставить одну половину церкви за христианами. Так она и простояла около 150 лет, пока Валиду I не приспичило переделать культовые здания целиком под нужды мусульман. Христиане же распространили слух, что тот, кто покусится на святыню, потеряет рассудок. Они думали, что страх перед сумасшествием остановит правителя. Но этого не случилось. Более того, Валид первым взял в руки кувалду и ударил по алтарю. Затем вход с христианской стороны замуровали. Церковь целиком переделали под мечеть, украсили мозаикой и шестью сотнями массивных золотых светильников. Для обустройства были наняты 1200 греческих мастеров и художников. Моккади, арабский писатель, рассказывает, что стены мечети на 12 футов в высоту одеты в мрамор, а выше – мозаикой с золотом. Три минарета мечети относятся к разным эпохам. Северный – простая башня, построенная при Валиде, Эль-Гарбие являет собой египетско-арабский стиль, а Иса-минарет, кроме четырехугольной башни, имеет еще одну небольшую башню в турецком стиле с остроконечной верхушкой и два балкона для муэдзинов.

Совсем рядом с этой мечетью, на Прямой улице, располагалось жилище моего нового знакомого. Вход в дом находился в боковом проулке, куда мы и зашли, потому, как мне было неудобно отказываться от гостеприимного приглашения. Мы остановились возле ворот, которые были проделаны в сплошной кирпичной стене. Купец подобрал с земли камень и громко постучал. Тут же створки отворились, и черное лицо показалось в проеме.

– О Аллах, господин пришел! – вскричал негр и распахнул ворота во всю ширь.

Купец не ответил, а лишь кивнул нам следовать за ним. Я с Халефом вошел, а ирландцам приказал завести животных и оставаться при них.

Мы находились в длинном узком дворе перед второй стеной, дверь в которой уже была открыта. Пройдя в нее, я оказался на большой квадратной площадке, выложенной мрамором. С трех сторон поднимались сводчатые аркады, уставленные бочонками с апельсиновыми, лимонными, гранатовыми и фиговыми деревьями. Четвертая сторона – та самая стена, сквозь ворота в которой мы только что прошли, была усажена жасмином, розами и белым сирийским гибискусом. В центре плаца располагался гранитный бассейн, где плескались золотые и серебряные рыбки, а по углам били ключи, питавшие его свежей проточной водой. Над аркадами тянулся ярко раскрашенный балкон, к которому вела усаженная ароматными цветами лестница; было много и других достопримечательностей – достаточно упомянуть шелковые занавеси на окнах или резные ставни…

Стайка женщин сидела на мягких подушках вокруг бассейна. При нашем появлении они испуганно запричитали и побежали к лестнице, чтобы спрятаться в покоях. Только одна женщина не побежала. Она степенно подошла к купцу и почтительно поцеловала ему руку.

– Аллах да озолотит твое прибытие, отец! – приветствовала она его.

Он прижал ее к груди и сказал:

– Иди к матери и скажи, что Бог прислал нам в дом добрых гостей. Я отведу их сначала в селамлык, а потом приведу к вам.

Как и его дочь, он говорил по-турецки. Наверное, раньше он жил в Стамбуле.

Дочь ушла, а мы поднялись по лестнице и оказались в коридоре с множеством дверей. Слуга открыл одну из них, и мы вошли в просторную комнату, чудесно освещенную благодаря прозрачному разноцветному потолку. У стен лежали дорогие подушки, в нише монотонно тикали французские часы. Между шелковых занавесок на стенах были развешаны картины в дорогих рамах. То была – велико же было мое изумление! – грубейшая карикатурная «мазня»: Наполеон в императорском облачении, но с красными надутыми щеками; Фридрих Великий с тонкой бородкой под Генриха IV; Вашингтон в неимоверной длины парике; леди Стенхоуп с мушками – домоправительница британского премьера Питта; Чесменская морская битва с голландскими торфяными горшочками; в огромный букет соединились самые несоединимые цветы. И еще кое-что такое же аляповатое и разномастное, чудовищное даже для Востока.

• Предыдущая
• 52/89
• Следующая