Из Багдада в Стамбул - Май Карл Фридрих - Страница 44

• Предыдущая
• 44/89
• Следующая

Солнце жгло все немилосерднее, а в воздухе еще висели ощутимые следы Каравана Смерти, прошедшего здесь вчера. У меня было ощущение, что я нахожусь в переполненной непроветренной палате для чумных больных. Это заметил не только я, но и Халеф, а англичанин поводил своим распухшим носом, пытаясь уловить хоть одно свежее дуновение.

То и дело мы обгоняли старых паломников, желавших быть похороненными в Кербеле и в изнеможении присевших на обочине дороги, или группу шиитов, нагрузивших на несчастного мула слишком много мертвых тел. Бедное животное еле брело, все в пене, люди с заткнутыми носами тащились поодаль, а стелющийся за ними невыносимой дух набегал на нас невидимыми, но почти осязаемыми волнами.

Прямо на дороге сидел нищий, он был абсолютно гол, если не считать маленькой тряпицы на бедрах.

Свои муки по поводу убитого Хусейна он выразил своеобразным способом – бедра и руки у него были проткнуты ножами, а икры, шея, нос, подбородок и губы пронзали длинные иглы, на поясе висели, глубоко воткнувшись в тело, железные крючки, которые оттягивали грузила; остальное тело было утыкано спицами; на гладко выбритой голове он вырезал длинные полосы; в каждый палец ноги и руки было воткнуто по щепке, и не было на его теле ни одного места размером больше пфеннига, не пораженного каким-нибудь острым предметом.

Когда мы приблизились, он поднялся, и вместе с ним в воздух взвилась туча мух и прочей летающей нечисти, сидевших на этой живой ране. Парень выглядел не лучшим образом.

– Дирига Аллах, вай Мухаммад! Дирига Хасан, Хусейн! – вскричал он диким голосом и простер к нам руки.

Я встречал в Индии кающихся, обрекавших себя на ужасные муки, и чувствовал к ним сострадание. Этому же глупому фанатику я бы с удовольствием залепил оплеуху, ибо, помимо ужаса, который вызывал его внешний вид, он претерпевал страшные муки, чтобы отметить день смерти такого грешного человека. И при этом фанатик считает себя святым, которому после смерти обломится высший разряд в раю!

Хасан Арджир-мирза бросил ему золотой доман.

– Аллах возблагодарит тебя! – закричал парень, подняв руки подобно жрецу.

Линдсей открыл сумку и дал ему монетку в десять пиастров.

– Субхалан Аллах! – произнес этот урод, но уже менее истово, ибо посчитал, что ему подал не Линдсей, а сам Господь.

Я вынул пиастр и швырнул ему под ноги. Шиитский святой сначала сделал удивленное лицо, а потом изобразил гнев.

– Аздар! Скряга! – закричал он и с невероятной быстротой забормотал: – Скряга, пять скряг, десять скряг, сто скряг, тысяча скряг, сто тысяч скряг!

Он растоптал мой пиастр, изображая бешенство, которого в другой ситуации можно было бы и испугаться.

– Сиди, что такое «аздар»? – спросил меня Халеф.

– Скряга.

– Аллах-иль-Аллах. А как будет «глупый, никчемный человек»?

– Бузаман.

– А «грубый невежда»?

– Джаф.

Тут маленький хаджи повернулся к персу, наставил на него руку, сделал оскорбительный жест и закричал:

– Бузаман! Джаф, джаф!

Тут нищий разразился такой отборной бранью, что у всех нас открылись рты. «Святой мученик» знал выражения самых грязных низов. Мы не стали дожидаться конца этого каскада ругательств и поскакали прочь.

Воздух, которым мы дышали, был не чище тех слов. Он точно вел нас за Караваном Смерти, и дальше показались следы копыт и ступней, оставленные военным эскортом, который был придан процессии для охраны от грабителей, но держащимся подальше от вонючих гробов.

Я предложил Хасану Арджиру не следовать прямо за караваном, а ехать параллельным курсом, но он отказался, поскольку считал почетным делом быть среди пилигримов и «вдыхать запах ушедших в мир иной».

К счастью, мне удалось добиться, чтобы ночью, когда мы прибыли к какому-то хану на ночлег, нам дали отдохнуть в отдалении от трассы.

Мы находились в опасной местности и не должны были далеко уходить от лагеря. Незадолго до сна договорились утром быстрым маршем обогнать караван, приехать в Хиллу и заночевать у «Вавилонской башни». Потом Хасан Арджир хотел снова пропустить караван и догнать его снова, а мы дождемся его возвращения.

Я очень устал и ощущал ноющую головную боль, хотя раньше вообще не ведал, что это такое. Чувствовался жар, и потому я принял дозу хинина, предусмотрительно запасенного вместе с другими медикаментами в Багдаде. Несмотря на усталость, я долго не мог заснуть, а когда заснул, мне мерещились кошмары, из-за которых я постоянно вскакивал. В какой-то момент мне показалось, будто я слышу приглушенный шаг лошади, но я был как бы в полудреме и подумал, что это сон.

В конце концов, какое-то беспокойство заставило меня выйти из палатки. День уже засветился на восточном горизонте, и тут же стало совсем светло. Я посмотрел вдаль и заметил на востоке маленькую точку, которая на глазах росла. Через две минуты я смог различить всадника, быстро приближавшегося к нам. Это был Селим-ага. Конь его ронял пену, когда он спрыгнул с него, и, увидев меня, он очень смутился. Коротко поздоровавшись, он привязал лошадь и приблизился.

– Где ты был? – спросил я его довольно приветливо.

– А что тебе это даст? – ответил он.

– Очень много. Люди, путешествующие по такой небезопасной местности, должны знать о передвижениях друг друга.

– Я ловил свою лошадь.

– А где она была?

– Оторвалась и ускакала.

Я подошел и осмотрел поводья.

– Они не оторвались.

– Узел развязался.

– Благодари Аллаха, чтобы узел, который когда-либо будет завязан на твоей шее, не оказался слишком крепким.

Я хотел было уйти, но он подошел ко мне вплотную и спросил:

– Что ты сказал? Я не понял.

– Так подумай хорошенько!

– Стой, не уходи, я хочу знать, что скрывали твои слова.

– Я хотел тебе напомнить об английском кладбище в Багдаде.

Он слегка побледнел, но нашел силы сдержаться.

– Английское кладбище? Что мне там делать? Я ведь не инглис. Ты говорил о веревке на моей шее. Мне с тобой не о чем говорить, я обо всем расскажу мирзе. Пусть знает, как ты со мной обращаешься.

– Мне безразлично, что ты ему скажешь, в любом случае я буду обращаться с тобой так, как ты того заслуживаешь.

Наша перебранка разбудила спящих. Скоро подготовка к отправке была закончена, и мы тронулись в путь с курьерской скоростью. По дороге я видел, как ага разговаривал с мирзой, и скоро тот подъехал ко мне.

– Эмир, ты позволишь мне поговорить с тобой о Селиме?

– Да.

– Ты не веришь ему?

– Нет, не верю.

– Но ведь нельзя оскорблять его…

– Он и не пытался защищаться, ведь я ничего не сказал несправедливого.

– Разве можно вешать человека за то, что у него сбежала лошадь?

– Нет. Повесить можно за другое – когда замышляешь с другими соучастниками напасть на честного человека и его спутников.

– Эмир, я давно заметил, что душа твоя больна, а тело устало, и потому твой глаз все видит в черном цвете, а речи твои горше, чем сок алоэ. Ты снова поправишься и признаешь свои заблуждения. Селим верен мне вот уже много лет, и он останется со мной, пока Аллах не призовет его к себе.

– А его секретничанья на английском кладбище?

– Это случайность, он мне о ней рассказал. Вечер был так хорош, что он прошелся, гуляя, до кладбища, не подозревая, что там кто-то встречается. Это были мирные странники, развлекавшиеся рассказами о разбойниках, и, конечно же, они говорили о добыче. Я же тебе говорил, что это меня совершенно не беспокоит!

– И ты веришь, что у него действительно убежала лошадь?

– Я в этом не сомневаюсь.

– И ты веришь, что Селим-ага способен в темноте поймать испуганную лошадь?

– А почему бы и нет?

– Даже если она довольно далеко ускакала? Животное было все в поту и пене.

– Он в наказание сильно погнал ее. Прошу тебя, относись к нему лучше, чем раньше!

– Это можно, но при условии, что он не будет таким же скрытным, как раньше.

– Я прикажу ему. Одному Аллаху известны все людские прегрешения!

• Предыдущая
• 44/89
• Следующая