Через пустыню - Май Карл Фридрих - Страница 74

• Предыдущая
• 74/90
• Следующая

— А уксуса?

— Пожалуй, десятую часть кувшина.

— Слышали вы, негодяи? Убирайтесь!

Повара поспешили вон и вскоре вернулись с требуемыми припасами. Изюм я заставил вымыть, а потом бросил его весь в кипящую воду. Западный фабрикант шампанского высмеял бы мое варево, у меня же не было времени — я должен был покончить с этим делом как можно быстрее, чтобы не отягощать память благородного паши слишком большим количеством процедур.

— Теперь в аптеку! — попросил я его.

— Пошли!

Он пошел впереди и ввел меня в комнату, где лежал на земле со связанными ногами бедный хаким. Паша и ему дал пинок.

— Вставай, мерзавец, и воздай мне и этому великому эфенди полагающиеся нам почести. Возблагодари его, так как это именно он попросил, чтобы я освободил тебя от предназначенного наказания. Он так ловко вытащил мне зуб, что я ничего даже не почувствовал. Приказываю тебе поблагодарить его!

О, какое удовольствие быть придворным врачом паши! Этот бедняга бросился передо мной ниц и поцеловал край моей поношенной одежды. Потом паша спросил:

— Где твоя аптека?

Врач показал на большой, источенный жучками сундук. — Здесь, о паша!

— Открывай!

Я увидел перемешанные в невообразимом беспорядке всевозможные кульки, листочки, кружки, амулеты, пластыри и многие другие вещи, характер и предназначение которых были мне полностью неизвестны. Я спросил соды и виннокаменной кислоты. Соды было вдоволь, а кислоты очень мало, но для моих нужд достаточно.

— Теперь у тебя все есть? — спросил меня паша.

— Да.

Он дал врачу прощальный пинок, наказав при этом:

— Заготовь большое количество этих веществ и запомни их названия. Они мне очень пригодятся, когда вдруг заболеет какая-нибудь лошадь. Но если ты забудешь названия, получишь полсотни хороших ударов!

Мы вернулись на кухню. Туда уже принесли бутыли, сургуч, проволоку и холодную воду. Губернатор всех немедленно выгнал. Ни один человек, кроме него, не должен был даже слегка приподнять завесу великой тайны приготовления вина, которое разрешено пить каждому доброму мусульманину без каких-либо угрызений совести, поскольку вино это ненастоящее.

Потом мы варили, охлаждали, наливали бутылки, закупоривали и опечатывали их, так что у паши пот капал с лица, а когда мы наконец закончили свои труды, слугам разрешено было войти, чтобы отнести бутылки в самое холодное место подвала. Одну бутыль паша взял с собой на пробу и нес ее в собственных высочайших руках через приемную в парадный покой, где мы снова уселись на ковер.

— Выпьем? — спросил он.

— Оно еще недостаточно остыло.

— Выпьем теплым.

— Оно тебе не понравится.

— Должно понравиться!

Конечно, должно, потому что пожелал сам паша! Он велел принести два бокала, приказал никого не пускать, даже дежурного офицера, и распутал проволоку, удерживавшую пробку.

Пуфф! Пробка выстрелила в потолок.

— Аллах-иль-Аллах! — крикнул он испуганно.

Вино, шипя, ринулось из бутылки. Я попытался быстро подставить свой бокал.

— Машалла! Оно и в самом деле пенится!

Паша раскрыл рот и просунул в него горлышко бутылки. Когда он отнял бутылку ото рта, заткнув отверстие пальцем, она была почти пуста.

— Великолепно! Слушай, мой друг, я люблю тебя! Это вино даже лучше воды из источника Земзем!

— Ты так находишь?

— Да. Оно даже лучше воды из havus kevser [134], которую пьют в раю. Я дам тебе не двоих, а четверых хавасов.

— Благодарю тебя! Ты хорошо запомнил, как готовить это вино?

— Очень хорошо. Я никогда не забуду этот рецепт!

Не думая ни обо мне, ни о том, что у нас было два бокала, он снова поднес бутылку ко рту и оторвался от нее, только когда бутылка опустела.

— Она иссякла. Почему она такая маленькая?

— Теперь ты понял, сколь ценной была моя тайна?

— Клянусь Пророком, я отметил это! О, ты очень умный человек! Но позволь мне тебя покинуть!

Паша поднялся и вышел. Когда он через недолгое время вернулся, я заметил: под его халатом что-то спрятано. Паша сел и вытащил из-под полы… две бутылки. Я рассмеялся.

— Ты сам их вынес? — спросил я.

— Сам! Это вино, которое вовсе и не вино, никто не смеет трогать бутылки, кроме меня. Я распорядился об этом внизу, и теперь того, кто только лишь прикоснется к бутылке, я прикажу засечь до смерти!

— Ты еще хочешь выпить?

— А разве нельзя? Ведь этот напиток так восхитителен!

— Я сказал тебе, что это вино только тогда приобретает настоящий вкус, когда достаточно охладится.

— Какой же у него вкус будет тогда, если уже сейчас вино превосходно! Слава Аллаху, вырастившему изюм, сахар, воду и лекарства, чтобы услаждать сердца верующих в него!

И он снова пил, не думая обо мне. Его лицо выражало высшее блаженство, а когда опустела вторая бутылка, паша сказал:

— Друг, с тобой не сравнится никто, ни верный, ни неверный. Четырех хавасов для тебя слишком мало, тебе нужно шесть!

— Твоя доброта велика, о паша, — я прославлю ее!

— Ты расскажешь о том, что я сейчас напился?

— Нет, об этом я умолчу. Я ведь ничего не скажу и о том, что сам напился.

— Машалла, ты прав! Я пью, не подумав о тебе. Протяни мне свой бокал, я откупорю еще одну бутылку.

Теперь и я смог отведать собственное изделие. Вкус у него был в точности такой, какой должен быть у смеси неохлажденной содовой воды с отваром изюма и сахара. Но непритязательный вкус паши был вполне удовлетворен.

— Знаешь ли, — сказал он и снова сделал продолжительный глоток, — что шестерых хавасов для тебя все еще мало? Ты получишь десять!

— Благодарю тебя, о паша!

Если бы выпивка так шла и дальше, я продолжил бы свое путешествие с целой армией хавасов, а это при известных обстоятельствах могло бы очень стеснить меня.

— Итак, ты едешь через страну поклонников дьявола, — затронул он другую тему, — Знаешь ли ты их язык?

— Они говорят по-курдски?

— На диалекте курдского. Только немногие из них знают арабский.

— Курдского языка я не знаю.

— Тогда я тебе дам толмача.

— Видимо, это не нужно. Курдский родствен персидскому, а я хорошо понимаю по-персидски.

— Я не понимаю оба этих языка, а тебе самому лучше знать, нужен ли тебе драгоман… Но долго в той стране не задерживайся, не останавливайся на отдых. Быстро проскочи по их области.

— Почему?

— Иначе с тобой может произойти что-нибудь плохое.

— Что же?

— Это моя тайна. Скажу только, что для тебя может стать опасной именно та охрана, которую я даю. Пей!

Это была уже вторая тайна, на которую намекнул паша.

— Эти люди будут сопровождать меня только до Амадии? — спросил я.

— Да, так как дальше моя власть не распространяется.

— А дальше что за земли?

— Область курдов-бервари.

— Как называется ее столица?

— Резиденцией служит укрепленный замок Гумри, в котором живет их бей. Я передам с тобой письмо к нему, но окажет ли это письмо благоприятное воздействие, не могу тебе обещать. Сколько с тобой людей?

— Один слуга.

— Только один?.. У тебя хорошая лошадь?

— Да.

— Это хорошо, потому что очень часто от лошади зависит сама жизнь всадника. И было бы очень жалко, если бы с тобой случилось несчастье: ты ведь обладал одной очень хорошей тайной и открыл ее мне. За это я хочу отблагодарить тебя. Знаешь, что я для тебя сделаю?

— Что?

Он опять отпил из бутылки и доброжелательно ответил:

— Ты знаешь, что такое диш-парасси?

— Знаю. Это налог, который можешь собирать только ты сам. Я выразился очень мягко, потому что диш-парасси, «зубное вознаграждение», представляет собой денежный побор, который взимается всюду, где паша останавливается при своих поездках по стране, причем взимается за то, что он стачивает свои зубы, пережевывая пищу, которую ему должно бесплатно подносить местное население.

— Ты догадался, — сказал он. — Я дам тебе бумагу, где напишу, чтобы повсюду, куда ты приедешь, тебе выплачивали диш-парасси, и в таком размере, как будто бы это платили мне самому. Когда ты хочешь ехать?

• Предыдущая
• 74/90
• Следующая