Через пустыню - Май Карл Фридрих - Страница 58

• Предыдущая
• 58/90
• Следующая

Во время этой беседы его люди спешились; я слышал, что им принесли еду. В палатке шейха также было приготовлено обильное угощение. Мы еще не окончили есть, когда вошел маленький Халеф и сообщил о прибытии пленных. Их привели к шейху. Тот презрительно посмотрел на пленников и спросил:

— Вы из племени обеидов?

— Это так, о шейх.

— Обеиды трусливы. Они боятся сражаться в одиночку с храбрыми воинами хаддединов и поэтому вступили в союз с шакалами абу-хаммед и джовари. Вы хотели задавить нас числом, но теперь мы вас слопаем. Знаете, какова обязанность храброго воина, если он хочет победить врага?

Они уставились в землю и не отвечали.

— Храбрый Бен-Араб не приходит подобно убийце из-за угла, он отправляет посла с объявлением войны. Тогда сражение будет честным. Сделали ли так ваши предводители?

— Мы этого не знаем, о шейх!

— Вы этого не знаете? Пусть укоротит Аллах ваши языки! Из вашего рта сочатся ложь и лицемерие! Вы не знаете и тем не менее выполняете задание охранять долину Дерадж, чтобы я не получил никакого известия о вашем вторжении! Я буду поступать с вами и вашими соплеменниками так, как они этого заслуживают. Позвать Абумансура, Владельца ножа!

Один из присутствующих удалился и вскоре возвратился с человеком, несшим в руках сундучок.

— Связать их и снять с них мараме [112]!

Приказ шейха исполнили, и тогда глава хаддединов обратился к только что прибывшему человеку.

— В чем состоит краса мужчины и воина, о Абумансур?

— В волосах, украшающих его лицо.

— Что следует сделать с мужчиной, который боится подобно женщине и лжет подобно дочери женщины?

— С ним надо поступать как с женщиной и дочерью женщины.

— Эти двое носят бороды, но ведут себя подобно женщинам. Позаботься, Абумансур, о том, чтобы в них признавали женщин!

— Я должен сбрить им бороды, о шейх?

— Я тебе приказываю это!

— Да благословит тебя Аллах, о храбрейший и мудрейший среди детей племени хаддединов! Ты ласков и мягок со своими, но справедлив и суров с врагами твоего племени. Я повинуюсь твоему приказу.

Он открыл свой сундучок, содержащий различные инструменты, и вытащил кривой кинжал, блестящее лезвие которого заискрилось от огня очага. Абумансур был цирюльником в своем племени.

— Почему ты не взял бритву? — спросил его шейх.

— Разве могу я, о шейх, снимать бороду у этих трусов бритвой, а потом ею же касаться темени храбрых хаддединов?

— Ты прав. Делай, как задумал!

Связанные обеиды изо всех сил сопротивлялись процедуре, после которой на их головы падал величайший позор; конечно, их попытки не помогли. Держали их крепко, а кинжал Абумансура был таким острым, что бороды пали так же быстро, как под лезвием бритвы.

— Теперь вынесите их, — приказал шейх. — Они подобны бабам, их и охранять должны бабы. Дать им хлеба, фиников и воды… Если попытаются убежать, догнать их пулей!

Бритье бороды было не только наказанием, но и хорошей мерой против побега. Пленные ни за что не осмелились бы показаться своим соплеменникам без бороды. Теперь поднялся шейх и вытащил свой нож. Я видел по торжественному выражению его лица, что сейчас должно произойти нечто необычное и что, возможно, шейх сопроводит свои действия речью.

— Аллах-иль-Аллах, — начал он, — нет Бога, кроме Аллаха. Все, что здесь живет, создал он, а мы его дети. Почему должны ненавидеть друг друга те, кто должен любить себе подобного? Почему должны ссориться те, кто принадлежит один другому? Шумит много веток в лесу, а на равнине стоит много стеблей и цветов. Они похожи один на другой, поэтому они знают друг друга и не разделяются. Разве мы не похожи друг на друга? Шейх Малик, ты — великий воин, и я сказал тебе: «Мы ели друг с другом соль». Эмир Хаджи Кара бен Немей, ты тоже — великий воин, и тебе я тоже сказал: «Мы ели друг с другом соль». Вы живете в моей палатке; вы — мои друзья и мои спутники; вы умрете за меня, а я умру за вас. Правду ли я сказал? Верно ли я говорил?

Мы подтвердили его слова серьезными, торжественными кивками головы.

— Однако соль растворяется и уносится водой, — продолжал он. — Соль — символ дружбы: если она растворится и исчезнет из организма, значит, дружба кончилась, надо начинать сначала. Хорошо ли это, достойно ли? Я говорю — нет! Храбрые мужчины не солью крепят свою дружбу. Есть вещество, которое никогда не исчезнет из тела. Ты знаешь, шейх Малик, что я имею в виду?

— Я знаю это.

— Так скажи.

— Кровь.

— Ты верно сказал. Кровь остается до самой смерти, а дружба, скрепленная кровью, кончится лишь тогда, когда люди умрут. Шейх Малик, дай мне твою руку!

Малик столь же хорошо, как и я, понял, о чем идет речь. Он обнажил свое предплечье и протянул руку Мохаммеду Эмину. Тот слегка надрезал руку кончиком своего ножа и стряхнул выступившие капли в наполненный водой деревянный кубок, подставленный им к ране. Потом он кивнул мне.

— Эмир Хаджи Кара бен Немей, хочешь быть моим другом и другом этого человека, который называет себя шейхом Маликом эль-Атейба?

— Да, хочу.

— Хочешь быть им до самой смерти?

— Конечно, хочу.

— Итак, твои друзья и твои враги становятся нашими друзьями и врагами, а наши друзья и наши враги станут твоими друзьями и твоими врагами.

— Да будет так.

— Тогда давай мне свою руку!

Я протянул шейху руку. Он слегка надрезал кожу и дал нескольким выступившим капелькам крови упасть в кубок. Потом он то же самое проделал со своей рукой и наконец поболтал кубок, чтобы кровь хорошо перемешалась с водой.

— Теперь разделите напиток дружбы на три части и вкушайте его с мыслью о Всеведущем, который знает самые тайные наши мысли. У нас шесть ног, шесть рук, шесть глаз, шесть ушей, шесть губ, но они образуют одну ногу, одну руку, один глаз, одно ухо и одну губу. У нас три сердца и три головы, но все они — как бы одно сердце и одна голова. Где окажется один, туда пойдут другие. И что сделает один, то же сделают другие — так, словно это делают их сотоварищи. Слава Аллаху, который дал нам этот день!

Он протянул мне кубок.

— Эмир Хаджи Кара бен Немей, твой народ живет дальше всего отсюда. Пей первым и протяни потом кубок нашему другу.

Я обратился с короткой речью и сделал один глоток. Малик поступил так же, как я, а Мохаммед Эмин допил остаток. Потом он обнял и расцеловал нас, говоря каждому:

«Теперь ты — мой рафик [113], я — твой рафик. Наша дружба будет вечной, даже если Аллах разведет наши пути!»

Новость о нашем союзе быстро разбежалась по лагерю, и каждый, кто полагал, что пользуется хоть малейшим преимуществом или самой ничтожной льготой, приходил в палатку шейха, чтобы поздравить нас. Это заняло немало времени, так что лишь в очень поздний час мы снова уселись втроем.

Нам необходимо было познакомить Малика с местностью, на которой мы предполагали дать бой, а также посвятить его в наш оборонительный план. Он одобрил наши замыслы, а потом спросил:

— А не могут враги уйти на север?

— Они могли бы прорваться между рекой и Джебель-Кануза, стало быть, вдоль вади Джехеннем; но и этот путь мы им преградили. Шейх Мохаммед, ты приказал, чтобы приготовили инструменты для строительства бруствера?

— Это уже сделано.

— Выбраны ли женщины, которые должны нас сопровождать, чтобы перевязывать раненых?

— Все они готовы.

— Тогда позволь же нашему товарищу и его людям выбрать лошадей. Мы должны выступать, ибо скоро наступит рассвет.

Прошло полчаса, и части хаддединов пришли в движение — не беспорядочно, хаотично, как это обычно бывает у арабов, а сомкнутыми в строю отрядами. Каждый знал свое место.

Перед нами ехали воины, за нами, на верблюдах или пешком, под предводительством еще довольно боевых стариков — женщины, образовавшие «санитарный корпус», и, наконец, те, кто был предназначен для связи с пастбищами и для надзора за пленными.

• Предыдущая
• 58/90
• Следующая