Овцы - Магинн Саймон - Страница 39

• Предыдущая
• 39/60
• Следующая

Сестра улыбнулась и погладила ее по лбу. Адель показалось, что она заслужила более подробное объяснение.

— Понимаете, это скорее металло-кулачная проблема, — сказала она и замолчала, потому что ее голос прозвучал слишком громко, и в любом случае сестра прекрасно слышала ее мысли. Сестра ушла, пообещав скоро вернуться.

— Постарайтесь расслабиться, дорогая. Выключить телевизор?

Адель отвернулась. Сестра, конечно, не виновата, но она такая же плохая, как и все остальные. Телевизор! Лампа гудела: она, наверное, взорвется в любую секунду и засыплет ее стеклом. Она натянула простыню на голову, но это совершенно не мешало ей видеть. Даже с закрытыми глазами.

* * *

Какое красивое небо!

Джеймс и Льюин бок о бок лежали на спине на заиндевевшей траве. В обе стороны по утесу убегала тропинка, оставляя их на небольшом выступе.

Это Льюин предложил полежать, когда они возвращались из Фишгарда. На поле лежали коровы; увидев Льюина и Джеймса, они встали, как встают благовоспитанные школьники, когда в класс входит учитель. Они уставились на мужчин, ничуть не испуганные, как будто бы они их здесь ждали; огромные, крепкие, теплые бока вздымались и опускались — коровы вдыхали морозный воздух и превращали его в пар.

— Если пойти в поле, где пасутся коровы, и лечь, знаешь, что они будут делать? — спросил Льюин. — Они немного постоят, посмотрят, а потом подойдут поближе. Они делают это очень медленно. А тебе нужно притвориться мертвым. В конце концов они соберутся вокруг. Ты будешь лежать в центре круга из коров. И тут они начнут на тебя дышать: я думаю, чтобы тебя согреть. Хорошие твари коровы. У них очень приятное дыхание, приятное, теплое, нежное.

Далеко внизу с грохотом билось море, глухими ударами сотрясая скалы так, что можно было почти почувствовать вибрацию. Над ними сиял тоненький ломтик луны, похожий на ноготок. Джеймс подумал: если бы Дель была здесь, она бы загадала желание. Она на все подряд загадывала желания: на свечи в именинном торте, на Новый год или когда они говорили одновременно одно и то же; иногда она просто закрывала глаза, скрещивала пальцы и загадывала какое-то желание вообще безо всякого повода, и ее лицо кривилось от напряжения. Счастливые камушки. Счастливые фотографии. Он никогда не знал, чего она так страстно желала, но догадывался, что это имело отношение к нему и Сэму. И к Руфи, конечно, до несчастного случая. Он вдруг подумал: а она перестала загадывать желания для Руфи или все так и продолжала?

Рай. Там, за звездами, где все обретут вечное счастье. Это туда ушла Руфи? Или она просто исчезла полностью, совершенно, не оставив ни следа, только дымок из трубы крематория? Он пожалел, что ни во что не верит.

— Видишь эту звезду? Между теми двумя яркими. Прямо наверху? — спросил он. Льюин последовал взглядом туда, куда указывал его палец. — Следи за ней внимательно.

— Господи, она движется! — сказал Льюин через несколько секунд.

— Ага. Это спутник.

* * *

Льюину показалось, что в доме что-то изменилось, когда он захлопнул за собой дверь и включил свет. Бардак страшный, конечно. Придется убрать.

Он поставил пластинку на царапающий проигрыватель, сделал себе чашку кофе и станцевал на загаженной мерзкой кухне, маневрируя вокруг стульев и стола.

— Да-да, да-ди, три шага в рай, — пел он.

И вдруг понял, что не танцевал и не пел уже очень давно.

* * *

Джеймс проснулся только после десяти.

Господи! Где Сэм?

Потом он вспомнил: Сэм у Дилайс и Дэйва. Потому что Адель сошла с ума и ее положили в больницу, а он один не мог справиться. Очень приятные мысли для пробуждения, особенно с похмелья. Он побрызгал себе на лицо водой, вычистил изо рта кислятину и какой-то песок. Адель нет, Сэма нет, даже Элвиса нет. Его бросили. Он порылся в ящике с чистой одеждой, но в результате надел свою ежедневную рабочую одежду — клетчатую рубашку, пуловер и уродливые зеленые вельветовые брюки, которые он купил в магазине «Спастикс» в Хайгейте. Купил специально для работы, отчего они не стали более приемлемыми. Отыскал свой анорак и вышел в пасмурное утро.

До дома Дилайс было пять минут ходьбы по узкой тропинке, с двух сторон окруженной полями. Овцы поднимали на него нелюбопытные глаза. Им было наплевать на то, в каком состоянии находилась Адель, на все его переживания, на то, какое влияние все это может оказать на Сэма. Жизнь продолжается. Жуй траву.

Полгода. Сорок восемь часов. Девяносто лет. Какой будет жизнь после Адель? Единственное, что пришло ему в голову, — это картинка из молодости, пьяные вечера в клубе, безумный свет, безумная музыка, девочка в короткой клетчатой юбке, она пришла сюда с толпой людей, все оглядываются на нее. Он небрежно облокотился о выступ в стене возле танцплощадки. Сейчас еще можно снять в клубе девочку в клетчатой юбке? Он вспомнил, как смущенно прихорашивался перед ней. Она сказала: «Ты пьян».

Он улыбнулся:

— Да. Не думаю, что могу это опровергнуть.

Как напьется, всегда язык развязывается.

— И ты великолепен.

— Ну да, это я тоже вряд ли смогу опровергнуть.

Он был потрясен собственной наглостью; на девушку она тоже произвела впечатление.

— Что ты делаешь сегодня?

Сегодня? Ну, пойду домой, может быть, съем кебаб, наверное, выпрошу у соседа по квартире Гарри косячок. Ничего особенного.

— Ничего особенного. А ты?

— Я поеду домой с тобой вместе. А ты как думал?

— А! Ладно.

Подцепил в клубе девчонку — через десять лет пытаешься представить свою жизнь без нее, один ребенок погиб, другой — не в себе, а она сама в дурдоме с психами. В жизни не без проблем, это уж точно.

Он остановился, оперся о забор и посмотрел на овец.

Адель была его жизнью. Ее странная, агрессивная, почти хищная личность была тем, с чем он жил, к чему он приспосабливался. Большую часть своей взрослой жизни.

После того как родилась Руфи, он однажды пошел гулять с Мадлен и Стивом. Стиву стало плохо, он ушел домой. Мадлен хотела Джеймса. И Джеймс, отвергнутый Адель, ее усталостью, пренебрежением, хотел Мадлен. Но он не сделал этого. И никогда не делал. Десять лет.

А теперь она бросила его. Ушла в свой воображаемый пейзаж, в свои выдуманные ужасы и радости. Она, наверное, и не заметит теперь, если он ее бросит? Она расстроится? Сорок восемь часов. Девяносто лет.

Дверь открыла Дилайс. Она удивилась, что он пришел.

— Я отвела его домой около часа назад. Разве его там нет?

— Нет.

— Странно, он вошел в дом. Я думала, он там.

— Я пойду назад.

— Я уверена, что все в порядке.

— Спасибо, Дилайс.

Нельзя сказать, что он побежал, но у него не было времени прислоняться к заборам и любоваться овцами. Куда запропастился Сэм?

Он обогнул угол и побежал в сторону входа. Сэм сидел на пороге. Он поднял глаза.

— Папа? Ты где был?

Где он был?

— Это ты где был, Сэм? Господи, я переволновался из-за тебя!

— Нигде.

Нигде. Ну-ну.

— Когда Дилайс привела тебя домой?

— Ну, наверное, час назад. Я зашел к тебе, но ты спал, и я решил пойти погулять.

— Господи! Где ты порвал свой джемпер?

Сэм пожал плечами.

— Сэм? Где ты порвал джемпер?

— Там было дерево. Все в колючках.

— Ты завтракал?

— Тетя сделала мне тост. С каким-то странным вареньем. И дала пирожок. Он крошился.

— Сэм, не смей никуда убегать один. Никогда. Я же говорил тебе.

— Но ты же спал.

— Ты должен был меня разбудить.

Сэм снова пожал плечами. Однажды он уже пытался разбудить отца после бурной ночи.

— Верно?

— Да.

Опять я кричу на Сэма. Несчастный ребенок. Он так и не дождался обещанных каникул.

— Сэм. Пока не вернется мама (через полгода, через девяносто лет) или пока мы не придумаем что-нибудь, ты будешь находиться там, где я могу тебя видеть.

Черт, почему бы не посадить маленького мерзавца на... (поводок?)

• Предыдущая
• 39/60
• Следующая