Нашествие Даньчжинов - Маципуло Эдуард - Страница 2

• Предыдущая
• 2/61
• Следующая

– Это шум крыльев, – сказал я. – Все вы, конечно, слышите шум крыльев вокруг спящего…

– Крыльев? – изумленно спросила женщина. Я показал кивком на черно-белое панно в простенке – химеры вокруг спящего человека и готическая надпись:

«Сон разума порождает чудовищ». Да, конечно, с литографии Франсиско Гойи. Это был своего рода символ НМ: спасти человека можно только разбудив его.

– Они набросятся на спящего, – продолжал я внушать. – Они разорвут его на куски, забрызгают стены кипящей кровью…

У этих людей должно быть снижено критическое восприятие происходящего, ведь они постоянно находились в режиме социального заказа, чужого мнения. К ним, в принципе, можно было бы подобрать словесную формулу, которая возбудит их внутренние установки, доведет до абсурда шаблоны поведения… Короче говоря – один из приемов гетеросуггестии[2], разработанных монстрологами для самозащиты.

Шум крыльев нарастал, звуки, доносившиеся с улиц, превратились в мерзкие вопли чудищ. Теперь всем стало ясно, что спящий, которого разорвут, – это Билли Прайс. Особенно это было понятно самому обреченному. Держась за подставку с флагами и раскрыв рот, он зачарованно смотрел на панно. Нужен был последний толчок, и я швырнул в Билли «Шедевр XX века». Книжка превратилась в многокрылого зверомонстра, разверзшего жаркую пасть. Билли вскрикнул и рухнул без чувств. Подставка с флагами упала на него.

Я попытался воскресить его с помощью нашатырного спирта. Он поморщился и открыл глаза.

– Ничего страшного, – успокоил я его и остальных. – Просто легкий обморок. Такое бывает у детей и беременных женщин на сеансах фильмов ужасов.

Он поплелся к выходу, поддерживаемый коллегами под руки. Все подавленно молчали, леди в пестром прятала глаза. Перед тем, как исчезнуть за дверью, Билли обернулся и прошептал нецензурные слова по адресу научной монстрологии со всеми ее «приемчиками».

Утром я вылетел в Тнекта, столицу даньчжинского княжества.

Перелет проходил более или менее удачно, если не считать того, что «боингу» захотелось отдохнуть посреди океана, а потом еще раз – на верхушках финиковых пальм.

По бортовому телевидению показывали старое шоу с изгнанием дьявола из полураздетых девиц, страдающих эпилепсией. Припадки несчастных были виртуозно отработаны, чувствовалась рука опытного балетмейстера. Какой-то нищий в замызганном пиджаке поверх некогда оранжевой тоги бродил по салону самолета и будил пассажиров.

– Это надо смотреть. Врачует души.

И пытался им всучить раскрашенные иконки с изображением азиатских богов, амулеты, книжечки с религиозными стихами.

Еще один Билли Прайс? Но у меня не было к нему отвращения. Наоборот! И я подумал, что облик Билли Прайса – это насильственная оболочка. Я, наверное, был такой же…

Я пригласил анахорета – сесть рядом со мной к великому удовольствию пассажиров.

– Спасибо, – удивленно пробормотал он. – Разве вас не смущает мой вид? И этот запах… Я уже невыносим для нормального носа, знаю…

И верно – как его пропустили в самолет? И дешевый одеколон, и пот, и что-то из горюче-смазочных материалов. Его глаза ненормального сияли, как у человека, который одновременно испытывает и радость, и грусть. Или удовольствие от боли. Запоминающееся лицо. Звали этого человека Джунзом. Просто мистером Джунзом. Хотя к слову «мистер» он явно не привык.

– Вы, должно быть, из секты Муна? – спросил я дружелюбно.

– Нет! – засмеялся он. – Не угадали. Я даньчжин.

– Доброго вам урожая, – произнес я Даньчжинское приветствие. Он вылупил на меня глаза, и я похлопал по его влажной руке. – Какой же вы даньчжин, если не знаете языка? Да и лицо у вас не азиатское, я бы сказал, славянского типа. Поляк? Чех? Русский?

– У нас не имеет значения национальность… У нас по признаку истинной веры… А почему вы меня пригласили? – что-то заподозрил он. – Для чего?

Я совершенно искренне ответил, что меня привлек его нищенский вид. По свидетельству психологов, среди тех, кто сейчас ниже черты бедности, людей с личностными качествами больше, чем в благополучных слоях. Особо одаренных людей следует искать среди изломанных жизнью. На дне. В тюрьмах. В могилах. Тоже следы Нашествия – инвязиона.

– Лицо мистера Джунза слегка вытянулось.

– Я понял.! Вы из этих… ай-си[3]?

Я «окончательно» представился и спросил:

– Вы не хотите продолжать беседу? Боитесь?

– Н-нет, – с усилием ответил он. – Н-не боюсь… Просто нет смысла… Вы, ай-си, сделали своей профессией зло… Хотите отнять последнее, что осталось у человека, – искреннюю веру. Вы, вы… хуже убийц!

Теперь я почти не сомневался: это был совестливый человек, выбитый из жизни какой-то бедой. Но совесть не дает покоя таким людям в любом обличье, в любом убежище.

Я попробовал применить к Джунзу типовую схему судьбы, изломанной Нашествием:

– Вы были, по-видимому, клерком или учителем в небольшом городке. У вас были друзья, семья, интересы в жизни…

Джунз нервно потирал колени, обтянутые ветхой тканью.

– Зачем вы это говорите? Неужели думаете… Вместо ответа я прочитал из Эрнесто Карденаля:

Философ чистит сапоги.

Художник пасет овец.

Мы не умеем читать и писать,

Еще хуже то,

Что мы не умеем мечтать, думать, любить…

– Ну и что? – тихо произнес он, стараясь не глядеть на меня.

– Может быть, здесь сказано о вашей беде.

– Почему вы так думаете? – Он вспотел, и от него сильней запахло горюче-смазочными.

– Вы пришли к даньчжииам, чтобы найти там любовь и справедливость? То, чего не хватало в вашем мире? И что они вам обещали? Очиститься от чувств? «Расширить сознание», достичь духовных высот?

– Что вы ко мне пристали? – прошептал он. – Чего вы добиваетесь?

– Хочу вам помочь. Мне кажется, вас поймали на вашей беде. Вас убедили, что все ваши неприятности – из-за ваших личностных качеств. Вам не удается с ними справиться. Вы, по-видимому, очень одаренный человек, поэтому ваши чувства сильны…

– Нет, нет! – жалостливый шепот. – Все не так! «Атеизм – предприятие жестокое», – сказал еще Сартр, ну а НМ – жестокое вдвойне, потому что… Да хотя бы потому, что «нагло» присвоила себе функцию спасения человечества и тем не менее пытается выжить. Спасителей положено распинать на крестах, сжигать, скармливать тиграм… Я как бы протягивал руку дружбы тем, кто распинает нас. А со стороны поглядеть – так издеваюсь над несчастным Джунзом.

– Да, дружище, вас поддели на крючок. Самым примитивным способом. И теперь все ваши слова – не ваши. Вы боитесь остаться один с собой. Вы здесь – не по собственной воле. Верно?

Джунз не выдержал. Перешел на другое кресло и начал шумно вздыхать. Потом запел.

Когда-то говорили о нашествии рационального человека, потом – о потребительской психологии. А теперь – о нашествии бессамостного человека. Расцвет восточных культов, мистики, иррационализма… Курсы черной магии и белой магии в американских и европейских вузах. Портреты популярных мессий, пророков, гуру на экранах телевизоров, в газетах, журналах… Сейчас колдунов на планете больше, чем в средние века. Это, так сказать, следы правой ступни невидимки. Политический конформизм – след левой ступни. Партийные, клановые, армейские культы, догматы, ритуалы – чем не религия? Тоже уничтожение самости. Тоже примат слепой веры.

И все-таки, наверное, не инвязион, не биологическая вспышка-нашествие. Все более ощущалась какая-то иная глубина, что-то, может быть, более страшное, новое, немыслимое. Вот, в сущности, сверхзадача моей экспедиции, главное дело моей жизни… И несчастный Джунз, по-видимому, мог мне помочь, как и я ему. Печать Великой Тайны я смутно разглядел на Джунзе, на других лохматых и лысых, одинаково замызганных, «махнувших на себя рукой», на свой вид, на земное бытие.

Джунз немного фальшивил, и голос его был хрипловатый, но простенькую и приятную для слуха мелодию он выводил со всем старанием. Это был один из гимнов Небесному Учителю на английском языке, его обычно поют «зарубежные даньчжины» самых низких ступеней монашества. Таких не допускают к высотам культа. На таких «возят воду» и могут возить всю их жизнь.

• Предыдущая
• 2/61
• Следующая