Прилив - Льювеллин Сэм - Страница 46

• Предыдущая
• 46/72
• Следующая

Капитан Калликратидис был убит. Я разговаривал с ним, и потому за мной наблюдали. Но откуда Бьянка знает этих людей?

Мы уже пришли на понтон. Клубное здание представляло собой башню из волшебных огней, уходящую в небо; горевшие на лужайке факелы окрашивали ночь багрянцем. Над темной травой плыли едва доносившиеся сюда звуки джаза. Все это было словно на другой планете.

— Так вот, — донесся до меня голос блондина, шедший из темноты. Он говорил по-английски, но с сильным акцентом. — Я сказал той ночью Тибо Леду: боюсь, нам придется убрать тебя, парень!

Голос был мурлыкающим, но мне он показался страшным.

— О чем вы говорите, черт побери? — спросил я.

На фоне огней клуба я увидел, как Бобби передернул плечами.

— Все это, должно быть, потрясение для тебя. Полагаю, тебе следует выпить.

Мгновение я не мог понять, о чем он говорит. Затем услышал треск пробки и позвякивание стекла о стекло. Жан-Клод хихикнул — у него был высокий скверный смешок. На фоне соленого запаха ночи пахнуло джином.

Жан-Клод ткнул стакан мне в руку.

— Выпей это, — коверкая слова, сказал он.

Я увидел его зубы и отблеск непроницаемых, подернутых пеленой глаз.

— Но я не...

Двое из них схватили меня за руки и держали. А Бобби вцепился в волосы и рванул мою голову назад. Я открыл рот, чтобы закричать, и уже не смог закрыть его, так как между челюстей мне втиснули металлический брусок.

Глаза мои уперлись в небо, усеянное звездами. Чья-то тень заслонила от меня небосвод, кто-то поднес стакан к моим губам, и рот наполнился неразбавленным джином.

Я попытался выплюнуть его. Но разве можно сделать это с металлическим бруском между челюстями? Мне припомнились слова Калликратидиса: «Мне нельзя алкоголя: желудок барахлит». Тут же были более серьезные аргументы. Я попытался избавиться от неразбавленного джина, он заструился по моему лицу.

— Держи его нос.

Они зажали мне нос и чем-то ткнули в живот. Мое дыхательное горло наполнилось джином. Ночь стала пламенно красной. Я закашлялся, судорожно сглатывая, в горле пылало напалмом. Все исчезло, кроме острой необходимости втянуть воздух органами, пропитанными жидким пламенем.

Спустя некоторое время, длившееся, казалось, вечность, мне удалось это сделать. Теперь я стоял на коленях, сплевывая джин; по моему лицу струились слезы. Где ты, Бьянка? «Если последуешь за нами, можем и убить его».

Так или иначе, они меня убивали.

— Выпей еще стаканчик, старина, — услышал я. Стакан вновь оказался у моих губ. Но теперь я понимал, что следует делать. Когда отвратительный сырец течет в ваше горло, глотайте его.

— Не так быстро, — сказал кто-то. — Его вырвет.

И они стали лить медленнее.

Голоса отдалялись, становились незнакомыми, смешивались со звуками джаз-оркестра. Тошнотворный вкус джина и гул разговора, казалось, смешивались с шумом, исходившим из моих ушей.

— Эй, ты слышишь меня? — сказал кто-то совсем рядом.

«Вот оно, пришло, — подумал я. — Смерть. И проклятая Бьянка позволит им ускользнуть».

— Послушай, — донеслось до меня. — Те вопросы, что ты задавал, ведь мы больше не услышим их, верно? Ты парень крепкий. Но есть некто менее прочный.

Они уже вынули металлический брусок из моего рта. Меня тошнило.

— Что вы имеете в виду? — едва ворочая языком, спросил я.

— Мы можем сделать то же самое и с другими. — Голос приблизился к моему уху. — Не нужно останавливаться на достигнутом. Вообще нет нужды останавливаться. Мы любим свою работу. Она нам еще больше понравится, когда займемся малышкой Фрэнки.

Я рвался из державших меня рук. Я не мог видеть лица говорившего, но знал, что оно, должно быть, расплылось в скверной, грязной улыбке, и мне захотелось врезать по нему.

Но меня держали крепко.

— Так что лучше проси Бога, чтобы никто не задавал вопросов насчет пожаров на судах. А теперь мы покидаем тебя в надежде, что ты получил серьезный урок и что твоей дочери не придется преподать тебе следующий.

— Почему вы не убили меня? — выдавил я.

— Убьем, когда потребуется.

Они приподняли меня и, держа горизонтально, швырнули на настил понтона. Моя голова смачно врезалась в настил, будто колокол звякнул.

— Эй! — послышался чей-то молодой голос. — Что здесь происходит?

— Да наклюкался парень, — уведомил мурлыкающий голос. — Все в порядке.

— Боже праведный! Уже?

— Бедняга, — промурлыкал Бобби.

— Кто же это? — брезгливо поинтересовался молодой.

Я подполз к краю понтона, и меня вырвало в воду гавани.

— Сэвидж, — мурлыкал блондин. — Бедняга.

— В самом деле?! Он?!

Меня снова начало рвать. И больше я ничего не слышал.

Когда немного отпустило, я плеснул в лицо воды и поднялся на ноги. Они были как ватные. Вокруг меня кружились на фоне неба мачты. Я попытался увидеть, не попало ли на смокинг, когда меня рвало. При этом движении я споткнулся и начал что-то вроде неконтролируемого падения на береговой конец понтона. В последний момент ноги все же удержали мое тело в вертикальном положении.

Я понимал, что со мной только что случилось нечто совершенно отвратное, но не мог припомнить, что именно. И что-то было связано с Фрэнки: настолько ужасное, что вызывало у меня желание плакать, не сознавая о чем. Попытка сосредоточиться на этом печальном, но ускользающем нечто снова вызвала головокружение и потому я оставил это занятие и сконцентрировался на том, где я иду. Похоже, я вновь вернулся на лужайку яхт-клуба. Наметив в качестве ориентира угловое окно здания, я обнаружил, что в состоянии держать достаточно прямой курс, хотя и странно лавируя. На лужайке стояли и разговаривали люди. Увидев меня, они замолчали, а затем отвернулись и возобновили свой разговор с притворной активностью. Увидев знакомого, я помахал ему рукой. Этот жест лишил меня равновесия, я запнулся и провальсировал семь-восемь шагов вправо по борту, прежде чем мне удалось вернуться на исходный курс к окну.

За ним виднелись танцующие. Я подошел вплотную к окну и положил руки на подоконник. Я не видел никого, кто был бы мне знаком. Только одна девушка в красном платье напоминала мне Бьянку. Я вспомнил, что чрезвычайно зол на нее за то, что она оставила меня... На кого именно, я не мог припомнить.

На ощупь я пробирался вдоль стены клуба, пиная попадавшиеся под ноги кусты. Звуки джаз-оркестра действовали на меня, как ведро теплой воды. Теперь они играли «Минни-попрошайку». Мне понравилось бы играть с ними, но фортепьяно было слишком далеко, за цветочной оранжереей, то попадавшей в поле моего зрения, то ускользавшей из него.

Девушка в красном платье не танцевала. Бледная и встревоженная, она разговаривала с темноволосым мужчиной с моржовыми усами и кожей, напоминающей дорогостоящий сафьян. Девушка не только напоминала Бьянку, но и была ею. Я направился прямо к ней, наткнувшись по дороге на одного-двух человек.

— Бьянка! — сказал я.

Она обернулась. На фоне ее лица выделялись накрашенные красной помадой пухлые, как подушка, губы. Заметив меня, Бьянка просияла, но лишь на мгновение. Затем рот ее в ужасе открылся. Я видел его совсем рядом. В нем был ключ к разгадке.

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал я. Во всяком случае, именно это я хотел сказать. Но у меня ничего не вышло и я повторил попытку, на этот раз громче. Люди вокруг нас перестали танцевать. Я сказал им, чтобы прекратили пялиться. Комната начинала вращаться: сначала медленно, затем все быстрее, словно карусель на ярмарке.

— Идем, — сказал я.

Но Бьянка молча воззрилась на меня, как и все окружающие. Ее красный рот был уже не подушкой, а запрещающим сигналом светофора, говорящим: «Стоп, Сэвидж! Нет!» Я разозлился.

— Это я, Минни, — сказал я и попытался схватить ее за руку, но промахнулся и потерял равновесие. «О Боже! — мелькнуло у меня в голове. — Я сейчас упаду». Повсюду за мной следили глаза, словно те, паучьи, что сопровождали меня в поезде из Кардиффа, в Лондоне и до парома на Каус. Они пристально смотрели на меня. А я на них.

• Предыдущая
• 46/72
• Следующая