Грон. Трилогия - Злотников Роман Валерьевич - Страница 71

• Предыдущая
• 71/253
• Следующая

Баргот застонал. Грон стиснул зубы. Что ж, Баргот заслужил эту муку.

— Но не это главное. — Он пристально смотрел в искаженное лицо Баргота. — Просто, в отличие от всех остальных, я уверен, что ты тоже всего лишь орудие в руках тех, кто прислал этих фальшивых толкователей завета. А в отношении всех остальных у меня не было такой уверенности.

Когда загремел тяжелый засов, брат Эвер встрепенулся на куче тряпья. Он потерял счет времени и уже не мог сказать, когда последний раз отворялась решетка в его камере. Свеча в коридоре, напротив маленького окошка его камеры, горела круглые сутки, а миску с бурдой ему просто время от времени просовывали в небольшое отверстие внизу двери, у самого пола.

— Кто ты? — настороженно спросил он, щурясь от света факелов, который казался ему нестерпимо ярким.

— Брат Эвер, — торжественно произнес гость, — тебя вызывает для допроса Совет Хранителей.

— Наконец-то, — прошептал узник, а вслух произнес: — Какой сейчас год, брат?

Но гость уже вышел из камеры, а внутрь вошли двое дюжих служителей с тазом и кувшином воды. Ловко содрав с брата Эвера лохмотья, они намылили его с ног до головы, и один из них начал брить ему подбородок, щеки и верхнюю губу. Через час свежевымытый брат Эвер робко стоял у огромных двустворчатых дверей. Наконец двери раскрылись, и брат Эвер шагнул вперед.

Внутри небольшого покоя на вырубленных из камня тронах сидело шесть фигур в причудливых масках. Трон Хранителя Творца пустовал. Брат Эвер торопливо вышел на середину, в Круг Правды, и упал на колени. Некоторое время стояла тишина, потом поднялся Хранитель Закона.

— Знаешь ли ты, брат Эвер, что обвиняешься в небрежении долгом?

— Да, господин.

— Согласен ли ты с этим обвинением?

— Нет, господин.

— Как?! Ты, упустивший Измененного, позволивший ему распространять в мире грязное знание и впервые за три Эпохи поставивший мир на грань падения, отрицаешь свою вину?

— О нет, господин! — вскричал брат Эвер. — Я не отрицаю свою вину. Я виноват. Виноват в скудоумии, лености, страхе, и нет мне прощения, но небрежение долгом… Нет, господин, в этом я не виноват. Я тщился исполнить свой долг изо всех своих малых сил!

— Но разве все, что ты перечислил, и не есть небрежение долгом?

Тут поднялся Хранитель Порядка.

— Нет, мудрейший. Разве виновата рыба, что не летает, а птица, что не ползает. Брат Эвер делал все в меру своих способностей и не преуспел, за что он конечно же заслуживает наказания, но сие не есть небрежение долгом.

Третьим поднялся Хранитель Власти.

— Иди, брат Эвер, и ожидай.

Когда брат Эвер вышел, Хранитель Власти содрал маску с лица и выругался:

— И это все, что у нас осталось?

Хранитель Порядка пожал плечами:

— В общем, нет, но это лучший. В конце концов он работает с ним с самого начала и единственный, кто выжил, войдя с ним в контакт. К тому же он не особо ценен, а мы уже потеряли многих поистине ценных людей. И еще… его анализ оказался наиболее достоверным.

— А как в Атланторе?

Хранитель Закона вздохнул:

— Боюсь, туда пока лучше не соваться. Мы потеряли всех. И их было слишком много. Я не знаю, когда теперь мы сможем хотя бы частично восстановить сеть.

— А князь Баргот?

Хранитель Закона пренебрежительно фыркнул:

— Этот тупица не смог разыграть ни одного козыря.

Хранитель Порядка осуждающе покачал головой:

— Не будь столь суров к нему. В конце концов наши козыри он бьет с не меньшим успехом, а Баргот был всего лишь марионеткой, не ведающей, что его дергают за ниточки.

Хранитель Власти удивленно-настороженно посмотрел на собеседников:

— По-моему, вы сказали, что в Атланторе у нас ничего нет, откуда же ваши сведения о Барготе?

Хранитель Закона опять тяжело вздохнул:

— ТЕПЕРЬ уже нет.

Хранитель Власти задумался, потом сердито сказал:

— Ладно, деваться некуда. — Он натянул маску. — Зови.

Брат Эвер вновь стоял на коленях в Круге Правды и слушал приговор. После долгого перечисления того, что он сделал, и краткого, но более весомого того, что ему не удалось совершить, Хранитель Закона выдержал паузу и торжественно закончил:

— Признается виновным в недостаточном прилежании и приговаривается к сорокодневной епитимье.

У брата Эвера чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Столь мягкое наказание означало, что его признали невиновным.

Вечером в его келью зашел Хранитель Порядка. Когда брат Эвер рухнул на колени, Хранитель нежно коснулся посохом согбенной спины и ласково произнес:

— Встаньте, брат Эвер.

Карлик поднялся и, повинуясь жесту, уселся на откинутой койке, а Хранитель Порядка заговорил:

— Вы были правы, следует огнем и мечом выжечь всю скверну с этой земли, и поскольку сделать это предстоит вам, то я хотел бы узнать, кого вы предпочитаете двинуть на Элитию: венетов или Горгос?

Брат Эвер задумался.

— Однажды мы уже недооценили его. Стоит ли делать это еще раз?

— Значит, и тех, и других, — кивнул Хранитель Порядка, а брат Эвер добавил:

— И кочевников севера.

Толла проснулась на рассвете. Потянувшись, она соскользнула с ложа и подошла к окну. Когда-то зрелище встающего солнца заставляло ее радостно смеяться, но сейчаc она только улыбнулась. Тяжелые времена научили ее не только тому, что предстоящий день может быть препакостным, но и тому, что не стоит из-за этого встречать его кислой миной на лице. А сегодняшний день обещал быть именно таким. Толла вздохнула и прибрала ложе. Эта ее привычка первое время вызывала дикое изумление служанок, но ложе — место власти гетеры, и нельзя доверять его чужим рукам. Толла вздохнула. Она-то уже не гетера. Оглянувшись на комнату, которая, в отличие от спален многих патрицианок, всегда была в идеальном порядке, Толла накинула легкую, почти прозрачную накидку из тончайшей венетской шерсти и, завязав волосы узлом, стремительно сбежала по лестнице к купальне. Беллона уже была там.

— Долго спишь, подруга.

Толла улыбнулась и легонько шлепнула ее по руке.

— Сиэлы еще нет?

— Она спит гораздо больше, чем ты. С тех пор как пропал этот ее казначей, она редко кого допускает к себе. Ты чаще развлекаешься со своим соплячком Аметео, чем она с кем-нибудь из реддинов или сыновей Всадников.

— Ну ты-то развлекаешься за всех троих, — заметила Толла.

Беллона добродушно буркнула:

— Надо же кому-то поддерживать репутацию. — Она скинула накидку и потуже подтянула узел волос. — В конце концов, будем мы сегодня купаться или нет?

Тут со стороны входа в купальню послышался звонкий голосок:

— Это кто задает такие вопросы?

Беллона обернулась.

— Ну наконец-то, я уж думала, ты сегодня не появишься. Пошли, смою с себя этот вонючий мужской пот. Во всем этом деле мне не нравится только то, что они так потеют. — И она ласточкой нырнула в воду.

Подруги последовали за ней.

На завтрак они поехали в Сад сереброногих. Когда колесница базиллисы миновала стражу, состоящую из пяти девушек в высеребренных поножах, вооруженных копьями и мечами, и, обогнув кипарисовую рощицу, углубилась в заросли мирта, разделяющие сад на множество укромных и уютных полянок, отовсюду послышались приветственные голоса:

— Да хранит тебя Мать-солнце, Прекраснейшая.

— Прекраснейшая, иди к нам, боги послали нам сегодня рыбу-луну, наверно, мужчинам придется туго.

Толла ехала, купаясь в волнах дружелюбия, смеха и любви. Четыре года назад, когда отец был еще жив, она уговорила его позволить ей собрать девушек из патрицианских семей и семей самых знатных Всадников. Видимо, отец представлял, что это будет нечто вроде огромного девичника, где девушки из благородных семей будут чинно прясть и судачить о будущих женихах, но у Толлы были другие планы. Через полгода после своего появления во дворце она поняла, что Юноний, верховный жрец храма Отца-луны, привез ее сюда вовсе не для того, чтобы поддержать больного базиллиуса, вернув ему дочь, пропавшую так давно. А в то, что она действительно дочь базиллиуса, Толла поверила только спустя три месяца, когда ее старая нянька рассказала ей о том, как она жила здесь. Однажды она шла к отцу каким-то коридором, но вдруг остановилась — в памяти что-то сверкнуло. Она медленно подошла к нише, в которой стояла скульптура какого-то легендарного воина-реддина, и, протянув руку, извлекла из-за его плеча деревянную куклу-статуэтку, покрытую толстенным слоем пыли. Толла несколько мгновений рассматривала ее затуманенными от слез глазами, потом пошла дальше. Но Юнонию совсем не надо было, чтобы все поголовно признали в ней настоящую дочь базиллиуса и будущую наследницу. В таком случае она становилась слишком самостоятельной, а ему нужна была как раз такая же раскрашенная кукла, за спиной которой он мог бы безраздельно править. Кроме того, новая жена отца была одержима планами посадить на трон своего сына, который был на восемь лет моложе Толлы. Отец долго горевал о ее матери, прежде чем взял новую жену. Так что недоверие части систрархов и патрициев, угроза со стороны семьи жены базиллиуса, с одной стороны, и благодарность — с другой, должны были сделать из Толлы послушную марионетку в руках Юнония. И если бы она была обычной женщиной, то, вероятнее всего, так и произошло бы. Но она была гетерой.

• Предыдущая
• 71/253
• Следующая