Размышления о псалмах - Льюис Клайв Стейплз - Страница 12

• Предыдущая
• 12/16
• Следующая

Но, как я уже говорил, все это нужно лишь немногим моим читателям. Остальным же эта комедия ошибок, этот кружной путь к очевидному даст возможность пожалеть меня и посмеяться.

Теперь я должен перейти к тому, что гораздо труднее. До сих пор мы пытались читать псалмы так, как их надо было читать по замыслу псалмопевцев. Но христиане читают их иначе. Христиане находят в них иносказания, скрытый смысл, связанный с истинами Нового Завета — с Воплощением, Страстями, Воскресением, Сошествием Святого Духа и Искуплением. Так читают, собственно, весь Ветхий Завет. Предполагается, что полное его значение становится ясным только в свете событий, которые произошли через много лет после смерти написавших его людей.

Современному человеку нелегко это принять. Кто-кто, а мы знаем: при желании можно вычитать из текста все что угодно. Особенно хорошо это знают те, кто пишет научную фантастику. Я с удивлением узнавал из хвалебных и из враждебных рецензий, какие глубокие аллегории содержатся в моих научно-фантастических книжках. Если примешь метод толкований, дорога открыта, обманывать себя и других ты можешь, как хочешь. Однако толковать Библию мы вправе. Что же делать? Казалось бы, гора неприступна; но я не полезу на утесы. Я пойду кружным путем, и поначалу покажется, что до вершины мне не добраться.

Начну я очень далеко от Писания и даже от христианства.

Один римский историк рассказывает, что в небольшом городе случился пожар и начался он в банях. Возникло подозрение, что там был поджог и этому способствовало вот что: в тот же день, пораньше, один горожанин пожаловался, что в бане холодно, а банщик сказал: «Ничего, скоро будет жарко». Конечно, если и впрямь был заговор и раб в нем участвовал и был так неслыханно глуп, что не удержался от ненужной угрозы, говорить не о чем. История касается нас лишь в том случае, если это чистое совпадение. Ответ раба полностью объясняется жалобой посетителя, именно так и ответил бы всякий банщик. Более глубокий смысл слова его обрели совершенно случайно.

Возьмем случай посложнее. (Читателю, незнакомому с классической филологией, скажу, что для римлян «век», или «царство» Сатурна — это утраченная пора невинности и мира, что-то вроде Эдема до грехопадения, хотя никто, кроме разве что стоиков, не придавал ей такого большого значения.) Незадолго до Рождества Христова Вергилий написал, что начинается наново ход веков, к нам возвращается царство Сатурна, придет дева и небо посылает нам дивное дитя. В Средние века верили, что до поэта дошло какое-то пророчество, быть может — через книги Сивиллы; и самого его считали языческим пророком. Современные ученые, насколько мне известно, в это не верят. Они могут спорить о том, к какой знатной или августейшей чете обращена столь непомерная лесть, но совпадение с Рождеством считают случайностью. Однако совпадение это по меньшей мере гораздо удивительней того, первого. Если это удача, то она поистине огромна (враг христианства сказал бы, что Вергилию чертовски повезло).

Перейду к примерам другого типа и уровня. Здесь тоже кто-то говорит слова, которые в действительности глубже и истинней, чем он думает; но случайностью это назвать нельзя. Спешу заметить, что «неслучайность» совсем не значит «пророчество», «предвидение», «ясновидение». Нет у меня и малейшего намерения выдать эти примеры за свидетельство в пользу христианства. Мы вообще не говорим о свидетельствах. Мы рассуждаем о том, как относиться к таким случаям, когда в тех или иных словах открывается позже новый, более глубокий смысл. Я пытаюсь показать, что случаи эти — неоднородны. Иногда это чистое совпадение, как бы удивительно оно ни было. Иногда же открываемая позже истина как-то связана с тем, что человек хотел сказать.

Приведу примеры. 1) Святой, вдохновленный Богом, говорит нам, что где-то во Вселенной есть такое-то существо. Потом (не дай нам, Господи!) мы добираемся до других миров, неся туда собственную нашу греховность, и находим это существо. Вот пророчество в полном смысле слова. 2) Писатель (который при этом не ученый) выдумал и описал некое существо, а его потом нашли. Вот чистая случайность, удача. Выиграть на бегах может и тот, кто ничего в них не смыслит. 3) Крупный биолог предсказывает, что в такой-то и такой-то среде жизнь должна развиваться так-то и так-то. Вот тут, если мы найдем эти формы жизни, будет и не пророчество, и не случайность. Ученому помогли ученость и ум, а не удача. Истинная природа жизненных процессов объясняет, почему такое существо есть в его книгах. Когда мы перечитаем эти книги, думая о находке, мы не внесем в них ничего произвольного. О случаях этого, третьего типа я и хочу поговорить, хотя, как вы увидите, здесь сыграли роль вещи, которые выше и ума, и учености.

Платон в «Государстве» рассуждает о том, что добродетель ценят за ее ощутимые плоды — почести, хвалу, славу, — но, чтобы увидеть ее, как она есть, надо обнажить ее, очистить от них. И просит представить, что с совершенным праведником обращаются, как с чудовищным злодеем. Его связывают, бичуют, прибивают к столбу (персидский вариант распятия). Читатель-христианин протирает глаза чуть ли не в ужасе. Что же это? Опять удача и случайность? И видит, что ни того ни другого здесь нет.

Раб — несомненно, а Вергилий — вероятно «говорили о чем-то другом». Платон, прекрасно это сознавая, говорил о судьбе праведности в злом и неумном мире, то есть именно о том, что полнее всего выразилось в Страстях Господних. Если слова эти обязаны, в той или иной мере, смерти (я даже сказал бы — «мученичеству») его учителя, это ничего не меняет. По одной и той же причине несовершенная, хотя и очень высокая праведность Сократа привела его к легкой смерти, а совершенная праведность Христа — к распятию: потому что праведность — это праведность, а падший мир — это падший мир. Вдумываясь в сущность праведности и мира, Платон подошел так близко к истине не потому, что был удачлив, а потому, что он был мудр. Если человек, не выезжавший из Англии, заметит, что на высокой горе снег тает позже, он может додуматься до того, что на очень высоких горах есть вечные снега. Когда он увидит Альпы, он не скажет: «Какое совпадение!», он скажет: «Ну вот! Говорил же я».

А как нам быть с многочисленными языческими богами, которых так и называют — «умирающими и воскресающими»? Именно ученые, враждебные нашей вере, скажут вместе с нами, что совпадение не случайно. Правда, они при этом думают: «У всех этих предрассудков — один и тот же источник и в опыте, и в сознании. Скорее всего, это связано с земледелием. Ваш миф о Христе похож на миф о Бальдре, потому что у них одинаковое происхождение; это, так сказать, семейное сходство». Христиане думают разное, одни — одно, другие — другое. Многие из Отцов Церкви, считающие язычество чистой бесовщиной, сказали бы: «Как все умелые лжецы, диавол старается, чтобы его ложь была особенно близка к правде; потому мы и зовем его обезьяной Господа. Сходство между Адонисом и Христом не случайно, как сходство между подлинником и пародией, между жемчугом и подделкой». Те же, кто считает, как я, что в языческой мифологии есть и божественное, и бесовское, и человеческое (вкус к доброму рассказу), скажут так: «Да, это не случайно. Смена ночи и дня, смерть и воскресение растений породили смутное и трудно выразимое знание: и человеку надо пройти через смерть, если он хочет жить в истинном смысле слова. Сходство этих мифов и христианской истины не случайней, чем сходство между солнцем и его отражением в воде, между историческим событием и народным преданием о нем, между деревьями и холмами наяву и во сне». Как видите, сторонники всех трех точек зрения сочтут сходство неслучайным.

Другими словами, мифы, стихи или фразы, обретающие в свете позднейших событий новое значение, — неоднородны. Мы, конечно, в любом случае вправе примысливать к ним новое значение, но это наше частное дело. Если, читая Вергилия, я непременно вспоминаю о младенце Христе и даже специально перечитываю эти стихи под Рождество, польза мне будет; но, вполне возможно, я ему приписываю то, о чем он и не думал, как не думал о пожаре банщик. Если же я, читая Платона, размышляю о Страстях, это дело другое. Я знаю, в чем тут связь, Платон — не знал, но она есть, я ее не выдумал. Вполне возможно представить себе, что Платон или создатель мифа, узнав истину, сказали бы: «Вот оно что!.. Вот о чем я пытался поведать, сам того не ведая». Бедный банщик, конечно, сказал бы: «Да что вы, я и не думал». Что сказал бы Вергилий, я не знаю.

• Предыдущая
• 12/16
• Следующая