Пирамида Хуфу - Любовцова М. - Страница 3

• Предыдущая
• 3/61
• Следующая

Зодчий был в восторге от идеи, так удачно воплотившейся в форму. А как дивно сочетался белый цвет на фоне красноватых песков с синевой неба!

Решение было найдено. Архитектор задорно, по-мальчишески, вскочил и сейчас же оглянулся: непристойно сановнику, хотя и молодому, прыгать, но поблизости никого не было. Князь прошел в свой кабинет и принялся за расчеты.

Через несколько дней Хемиун закончил предварительные наброски. Отличный рисовальщик, он изобразил гробницу на большом специально изготовленном листе папируса.

Он решил сделать основание сооружения квадратным. Ступенчатая гробница Джосера, возникшая из мастаб, поставленных друг на друга, отражала их форму — вытянутую длину, в связи с чем основание было прямоугольным.

Сторона основания была задумана архитектором в четыреста шестьдесят локтей. Такого размера не было ни у одного сооружения. В этом Хемиун был уверен. Он долго думал о высоте. Если пирамида будет низкой, — некрасиво и противоречит идее. Если чересчур высокой, — нарушится гармония, не говоря уже о том, что строить будет трудно. Хемиун раздумывал, примерял, чертил и снова зачеркивал. Потом ему пришла мысль применить математический метод. Если вокруг основания описать окружность и ее радиус принять за высоту? Он долго возился с расчетом и, наконец, после многих усилий нашел; она составляла почти триста локтей! Невиданные размеры! Еще пересчитал и еще... И все-таки это было правильно... Он был подавлен полученной величиной и в то же время гордился ею и новизной метода. Нарисовав небольшой силуэт в точной пропорции с вычисленными размерами, зодчий остался доволен: благодаря логично связанным размерам сооружение будет стройным, несмотря на огромные размеры. Найдя основные наружные величины, Хемиун на другом листе папируса принялся за размещение погребальной камеры для царя. Она расположится точно под вершиной, в самом центре, вторая — небольшая — для царицы. Он ломал голову над распределением веса чудовищной кладки над заупокойной камерой, ведь над ней будет возвышаться сплошной камень более двухсот локтей. После долгого раздумья он решил поместить над камерой особо крупные конусные блоки, которые будут принимать на себя тяжесть и распределять ее в стороны с помощью горизонтальных выступов. Правда, эти опорные блоки будет очень трудно переправлять от мест заготовки, но это не может быть препятствием. Разве легче ломать асуанский гранит и переправлять его по реке почти через всю страну? Кроме этого, над камерой оставить пять пустот, что облегчит тяжесть верхних слоев. Он предусмотрел вентиляционные каналы, которые пронижут всю каменную кладку и выйдут поблизости от вершины. Резкими линиями прочертил ложные ходы вверх и вниз, в конце их отметил места коварных ловушек в виде нависших камней огромного веса, которые прихлопнут и раздавят каждого, кто посмеет нарушить покой царя.

Через несколько дней вечером, когда спала жара, во дворце Нефермаата собрались зодчие, все близкие родственники — сам Нефермаат с женой, Итет, Хемиун, пришли Рахотеп с Неферт и молодой Нефермаат — внук Снофру. Молодежь, братья и сестры Хемиуна, ушли в сад, чтобы не участвовать на совете старших, который они находили скучным.

Хемиун любил дядю Рахотепа и его жену Неферт. Они очень подходили друг к другу. Рахотеп всегда вносил в общество оживление и суету, чем отличался от других сыновей Снофру. Его братья держались строго, чопорно, стремясь и внешне сохранить близость к живому богу. Правила предписывали сохранять величественный покой. Рахотеп смолоду не рассчитывал на трон, у него и без этого было полно дел: он любил зодчество, занимался им много, выполнял обязанности верховного жреца в Оне, да еще занимал пост военачальника. Были и другие занятия, которым он предавался страстно, — охота и рыбная ловля. Кипучая энергия пробивалась у Рахотепа наружу быстрой речью, смехом. Итет, мать Хемиуна, улыбаясь, часто говорила ему:

— И как только ты выполняешь обязанности жреца? Твоя быстрота совсем не подходит к торжественной медлительности верховного служителя богов.

— Самое тяжелое наказание для него — не двигаться и молчать, — отвечала за мужа Неферт. — Зато после жреческих обязанностей никому покою не дает.

— Я считаю самым важным и почетным своим делом быть верховным жрецом в Оне в храме Ра, — возразил жене Рахотеп. — Все мы здесь царского рода и жречеством крепим царскую власть. Это наш священный долг. Хотя в Менфе* [12] весь ремесленный люд поклоняется Птаху, бог Ра стоит выше всех богов.

Нефермаат наклонил голову в знак согласия с братом. Старший из них, он был медлителен, настоящий важный сановник и верховный жрец.

— Поговорим о моем деле, — нетерпеливо напомнил Хемиун.

Нефермаат неторопливым жестом поправил пояс на повязке, ответил:

— Никогда не следует спешить в великих делах. Все вы — мои дорогие гости. Охладимся пивом, выпьем живительного вина и обсудим.

Итет стукнула легким молоточком, вошел слуга, и она приказала принести угощение. Хемиун досадливо хмурился, думал, что отцу и в самом деле некуда спешить. Все у него сделано: дети выросли, у всех есть дело. Усыпальницу он построил тебе такую, что о ней все говорят в Белой Стене.

Слуги поставили на низкие столики прохладные напитки из подвалов, медовые сласти, печенье. Госпожа знаком показала, что больше ничего не надо.

Хемиун нетерпеливо ждал, почти ни к чему не прикоснувшись. Когда все отставили бокалы и приготовились, молодой зодчий развернул свиток и начал рассказывать. Рахотеп удивленно слушал и весь напрягся, словно готовился броситься в борьбу. Нефермаат, слушая, скептически улыбался, зато Итет не сводила восхищенных глаз с сына. Молодой, сильный, полный кипучей энергии, он унаследовал от отца представительность и осанку, но в противоположность ему был быстр. Загоревшийся и взволнованный, он рассказывал горячо и убежденно. Когда он кончил, Рахотеп, подавшись вперед, как для прыжка, резко спросил:

— А ты подсчитал, сколько потребуется на твое сооружение камней, рабочих? Сколько для них еды, инструментов, древесины и всего другого? Не подумай, что говорю из завести... Но ты задумал сделать невозможное. Мы с твоим отцом много раз руководили построением больших храмов и хорошо знаем, сколько для этого надо сделать. Да и брат подтвердит — невозможное ты задумал.

Нефермаат медленным наклоном головы выразил согласие.

— Напрасно ты задумал такое невиданное огромное дело. Вся Кемет обнищает, и все равно до конца не доведешь. Много у нас недостроенных пирамид.

— Отец! Я хочу прославить себя великим строительством!

— Скорее ты прославишь себя как разоритель страны, слезами народа прославишься. Мой совет: пока не поздно, уменьшай размеры. И зачем тебе делать пирамиду сплошной каменной? Я думаю, и брат Хуфу, да будет он жив, здоров и могуч, не согласится на такую стройку, которая грозит разорением и не будет окончена. Наш великий отец Снофру, чей голос правдив, не решился бы на сооружение, которое опасно для Черной Земли.

— У деда Снофру, чей голос правдив, было три усыпальницы, а дядя будет строить одну, — раздувая ноздри тонкого носа, сердито возражал Хемиун. Его надменная голова еще более откинулась назад, жесткий рот упрямо сжался.

Рахотеп, внимательно слушавший, сказал:

— Я полностью согласен с братом. Не надо тебе говорить о таких размерах. Уменьшай их на сто локтей по высоте и столько же по сторонам. И это будет очень внушительная гробница. Нарядишь ее белым алебастром.

— Не понимаете вы меня, зато мать согласна с моим замыслом, — сердито ворчал Хемиун.

Нефермаат добродушно рассмеялся.

— Она ни разу не строила. Ее мнение — мнение влюбленной матери в сыночка, оно ничего не значит. А мы тебе советуем как люди знающие.

— Зато мать верит в мои силы, — не унимался Хемиун.

— Одной верой ничего не сделаешь. Здесь должен быть твердый расчет, — снова вмешался в спор Рахотеп. — Какой зодчий не мечтает о великом сооружении, чтобы оно пережило века? Но твой замысел явно не по силам Кемет. Хотя как члены царской семьи мы должны поддержать тебя. Ведь ты еще должен говорить с царем. Но лучше бы уменьшить пирамиду. Но, пожалуй, это дело твое. Ты — чати.

• Предыдущая
• 3/61
• Следующая