Сочинский вариант - Михеев Михаил Петрович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/33
- Следующая
— Да, вместе…— пролепетала она.
— Мы обязаны провести обыск в вашей каюте. В личных вещах гражданки Щуркиной. Я приглашаю вас быть понятой.
— Понятой?…
— Свидетельницей.
— Я не знаю… хорошо, я буду свидетельницей. Обыск?…
— Да, обыск,— повернулся Ковалев к Милочке.— Вот предписание, ознакомьтесь.
Он протянул Милочке ордер, но она только покачала головой.
— Я не понимаю… пожалуйста! А в чем дело, что вы собираетесь у меня искать?
В коридоре уже начали собираться любопытные из судовой команды.
— Пройдемте в каюту,— предложил Ковалев.
Он быстрее меня вошел в свою роль, хозяйским жестом пропустил Милочку в каюту, следом Табакову, меня, старпома и вошел сам. В двери торчал ключ, он повернул его.
— Гражданка Щуркина Эмилия Владиславовна?
— Да, это я.
— Ваши документы, пожалуйста… Спасибо! Вы подозреваетесь в том, что везете с собой большую сумму денег.
— Что вы, каких денег?
— Не принадлежащих вам и не заработанных вами,— вставила я.
— А…— Милочка как будто только что заметила меня.— Здравствуйте, мы с вами…
— Да, я у вас была. Так вот, мы спрашиваем вас, не везете ли вы с собой деньги, наши или иностранные, большую сумму?
— Большую сумму?
— Скажем, несколько тысяч рублей.
— Что вы, откуда?…
— Значит,— опять вступил Ковалев,— вы утверждаете, что с вами, в ваших вещах таких денег нет?
— Конечно, откуда бы?
— Тогда разрешите осмотреть ваши личные вещи. Где ваша койка?
— Вот эта.
— Товарищ Табакова, присядьте, пожалуйста, на свою койку. Товарищ старпом, вы можете присутствовать в роли второго понятого?… Можете, очень хорошо. Вот табуретка. А вы, Евгения Сергеевна, пока рядом с товарищем Табаковой. Вы разрешите?
— Конечно, пожалуйста! — подвинулась Табакова.
Ковалев принялся за осмотр половины каюты, которую занимала койка и вещи Милочки. Признаться, я смотрела не на него, я смотрела на Милочку. Она стояла возле стола, лицом к нам, опершись о стол закинутыми за спину руками. Халатик на ней был затянут пояском. И вот я смотрела на этот поясок, который туго перетягивал пополневшую талию Милочки.
— Откройте, пожалуйста, ваш чемодан,— попросил Ковалев.
Милочка поставила чемодан на кровать, отстегнула крышку. Я не смотрела на чемодан, я знала, что в чемодане денег нет. Деньги были здесь, в каюте, но не в чемодане.
Я взглянула Милочке в лицо. Но ее маленькие настороженные глазки бесстрашно встретили мой взгляд. Да, все-таки она была достойная дочь своего отца.
— Товарищи мужчины! — обратилась я.— Могу я попросить вас покинуть на время каюту?
Старпом удивленно глянул на меня, но Ковалев понял сразу — все же он был настоящий оперативник. Он кивнул мне, открыл дверь, пригласил старпома.
— Пожалуйста, выйдемте на минутку.
Я подождала, когда за ними закроется дверь.
Милочка по-прежнему стояла возле стола. Она смотрела на меня, а я на нее. Тень беспокойства появилась на ее лице.
— Снимите ваш халат! — тихо сказала я.
— Что?
— Не нужно, хватит уже. Снимите халат, покажите, что у вас под ним.
— Как вы смеете?
— Смею.
Я встала с койки, достала из заднего кармана брюк служебное удостоверение, раскрыла его, показала. Милочка, как бы не доверяя, взяла удостоверение, откинула свободной рукой волосы, упавшие на глаза. Долго вчитывалась, затем медленно сложила удостоверение. У нее вздрогнули губы.
Она швырнула удостоверение мне в лицо.
Она бросила его сильно и точно, я не ожидала этого, не успела отвернуться. Твердая картонка удостоверения больно ударила чуть ниже левого глаза.
Я слыхала, что у людей в приступе дикой ярости белеют глаза. Я никогда не видела этого раньше и сейчас увидела в первый раз. Глядя на меня маленькими, страшно побелевшими глазками, она громким шепотом выдохнула сквозь сжатые зубы:
— Дрянь… притворщица… казенная дрянь!
— Замолчите, вы!…
Я тут же взяла себя в руки, нагнулась, подняла удостоверение, положила его обратно в карман.
Милочка шагнула к своей кровати, упала возле нее на колени, уткнулась лицом в подушку. Рыданий не было слышно, только плечи ее задрожали мелко-мелко. Табакова глядела на эту сцену, что называется, во все глаза и, конечно, пока не понимала ничего. Мне нужна была вторая свидетельница. Я посмотрела на дрожащие плечи Милочки и решила, что обойдусь и одной.
— Хватит! — сказала я.— Снимите халат. Снимите, что у вас надето под халатом. Быстрее!… Судно стоит, нам некогда ждать. Или я буду вынуждена просить о помощи мужчин…
Конечно, мы не имели права так делать, я даже не имела права так ей угрожать. Но глаз у меня болел, и сдерживаться мне было трудно.
Не вставая с колен, Милочка непослушными пальцами развязала поясок халата. Что-то расстегнула под ним, сильно дернула. И к моим ногам увесисто упало нечто, похожее на стеганый купальный костюм или длинный корсет. Он был тяжел и набит плотно.
Это его уголок я увидела под подушкой в общежитии…
Милочка села на койку. Она не глядела на меня и уже не плакала. Губы ее тряслись, лицо кривилось. Она вытерла глаза рукавом халатика, запахнула его, завязала поясок.
Я открыла дверь.
— Можно войти!
Следом за Ковалевым вошел и старпом.
Оба вопросительно уставились на то, что я держала в руках. Хотя Ковалев, думаю, уже догадался.
— У вас есть нож?
Он достал из кармана перочинный нож, раскрыл, подал мне. Я вспорола одну стежку и вытащила плотную пачку. Срезала обвертку.
— Господи!…— охнула Табакова.— Денег-то…
Нам некогда было возиться с пересчитыванием, чтобы не задерживать судно. Понятые подписали акт, что у гражданки Щуркиной обнаружен надетый на тело матерчатый корсет с зашитыми в него пачками денег — советских и иностранных.
У капитана нашелся инкассаторский мешок, мы вложили в него корсет, капитан наложил свою печать и выдал нам судовые документы на имя Эмилии Щуркиной.
Взглянуть на нее он не пожелал.
Побледневшая Милочка собрала свои вещи, и мы покинули теплоход. Больше она не произнесла ни слова. Послушно села там, где ей указали. Мотор взревел, катер помчался по темной воде. В порту уже зажгли огни. Так же молча Милочка встала, когда катер привалился бортом к причальной стенке. Ковалев взял мешок и чемодан, пропустил ее вперед.
А я кивнула капитану Звягинцеву и крепко пожала его твердую ладонь.
Милочка ожила в машине… Ковалев сидел за рулем, а я с ней на заднем сиденье. Она привалилась в угол, почти не различимая в наступивших сумерках, да, признаться, я и не смотрела на нее. Машины шли с зажженными фарами, то и дело луч света пробегал по кабине, и тогда краем глаза я видела лицо Милочки.
Уж не знаю, что пришло ей в голову.
Я только заметила, как она вдруг шевельнулась, напряглась, беспокойно задвигалась.
Я успела только крикнуть:
— Ковалев!…
И поймала ее за левую руку. Но она перекинулась через спинку сиденья и вцепилась правой рукой в рулевое колесо.
Ковалев рефлекторно бросил машину вправо: безопаснее было слететь в кювет или удариться о поребрик, чем выскочить на полосу встречного движения, по которой с тяжелым гулом проносились автобусы и тяжелые грузовики. Сделал он это скорее инстинктивно, но и нажать на тормоз тоже успел.
Мы уперлись во что-то колесом. Машина остановилась.
Я держала Милочку за левую руку, Ковалев за правую. Она побарахталась еще немного, хотела ударить меня головой в лицо — я подставила плечо. Тогда она затихла. Мы отпустили ее. Она опять забилась в угол, тяжело дыша.
Ковалев вылез на дорогу:
— Что нам делать с этой истеричкой? Наручников нет. Не связывать же ее…
Он тоже разозлился. Под грузовик мы вполне могли попасть. И удар пришелся бы по левой стороне, по нему и по мне. Имелся у Милочки здесь какой-то расчет или это просто была вспышка ярости и отчаяния — я не знаю.
— Садитесь к ней сюда,— предложила я.— Вам легче ее удержать, чем мне. Да и рядом с вами она успокоится вернее. А я поведу машину. Только водительских прав у меня с собой нет.
- Предыдущая
- 24/33
- Следующая