Горбачев и Ельцин. Революция, реформы и контрреволюция - Млечин Леонид Михайлович - Страница 34

После избрания Михаила Сергеевича генсеком, в июле 1985 года, Александр Яковлев возглавил отдел пропаганды, затем стал секретарем ЦК и членом политбюро. Его взгляды тоже претерпели немалую эволюцию, он пришел к выводу, что свобода — важнейшая ценность, что права человека должны соблюдаться, что задача государства — вовсе не в том, чтобы давить и подчинять себе народонаселение. В той степени, в какой от него это зависело, он старался отстаивать эти разумные и либеральные взгляды. Защищал средства массовой информации, которые впервые после 1917 года получили возможность работать профессионально, а не по указаниям начальства.

«В России власть всегда для защиты своих интересов пользовалась мощной броней цензуры, — писал Николай Рыжков. — Как мы все радовались постепенному высвобождению из-под гнета тотального, по существу, контроля над мыслями!»

Тогдашний главный редактор «Комсомольской правды» Владислав Александрович Фронин вспоминал, как во время выборов первого президента России руководителей средств массовой информации собирали на Старой площади, внушали, что следует печатать в газетах и показывать по телевидению, дабы помешать избранию Ельцина. Но на одном из совещаний Яковлев заметил:

— Когда люди идут на выборы, они заглядывают не столько в телевизор, сколько в свой холодильник…

Александр Яковлеву одним из первых стало ясно, что движение вперед, развитие экономики невозможно, пока вся власть остается в руках тех же структур и тех же людей. Он был активным сторонником свободных и демократических выборов, что привело к подъему общественного движения. И Горбачев повторял: нельзя всей страной управлять из здания ЦК. А народ, в конце концов, просто снес советскую систему.

«Яковлев, — писал его коллега по аппарату Альберт Андреевич Беляев, который многие годы был заместителем заведующего отделом культуры ЦК КПСС, — открыто выступил против коммунистических иллюзий и развенчал марксизм-ленинизм как научное руководство к действию. Он раскрыл и доказал всю утопичность этого учения, которое завело великую страну в тупик, в бездну нищеты и отсталости, обрекло народ на бесправие и беззащитность перед произволом власти… Яковлев смотрел глубже и дальше нас».

В описании критиков Яковлев выглядит каким-то терминатором, разрушившим Советский Союз лихой кавалерийской атакой. В реальности Александр Николаевич был человеком осторожным, не любящим поспешных и резких шагов. «Он отличался рассудительностью и спокойствием, — вспоминал Альберт Беляев. — Никогда не повышал голоса, умел сдерживать эмоции».

Почему же его взгляды и его поведение вызывали особое раздражение? Яковлев не захотел давить гласность и свободу печати. Яковлев — не державник и не антисемит. Он ненавидел Сталина и националистов. А его ненавистников больше всего обижало то, что это исходило не от какого-то интеллигента сомнительного происхождения, а от ярославского крестьянина. Даже ездили к нему в деревню выяснять, а не еврей ли Яковлев? Вернулись огорченные.

Бывший председатель КГБ Владимир Александрович Крючков, побывав после провала августовского путча в тюрьме, обвинил Яковлева в том, что у него были недопустимые контакты с западными спецслужбами, а проще говоря, заявил, что академика американцы завербовали еще во время стажировки в Колумбийском университете в конце пятидесятых.

Российская прокуратура проверяла это заявление, были истребованы материалы из архивов, допрашивались сотрудники внешней разведки. Вызвали даже бывшего председателя КГБ Чебрикова. На допросе Виктор Михайлович сказал, что ему на сей счет — до появления статьи Крючкова — ничего не было известно.

Профессиональные разведчики посмеивались над Крючковым. Его бывший заместитель в разведке генерал-лейтенант Вадим Алексеевич Кирпиченко писал:

«Горькая истина состоит в том, что отнюдь не Центральное разведывательное управление США и не его “агенты влияния в СССР” разрушили наше великое государство, а мы сами. Все наши высшие партийные и государственные инстанции продолжали скакать на химерах, не хотели отличать мифы от реальностей и боялись проводить полнокровные демократические реформы, ничего не разрушая и никого не предавая».

Крючков так долго рассказывал о том, как завербовали Яковлева, что, наверное, даже сам в это поверил. Не зная, как еще его уязвить, Крючков написал:

«Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру, нашей победой в Великой Отечественной войне».

Бывший начальник разведки и председатель КГБ Крючков, видимо, не отдавал себе отчета в том, что написал. Они с Яковлевым были практически ровесниками, между ними год разницы. Но Яковлев-то пошел на фронт добровольцем, сражался на передовой, в бою был тяжело ранен и на всю жизнь остался инвалидом. А Крючков, как и Андропов, всю войну удачно провел на комсомольской работе в тылу…

Последние годы жизни академик Яковлев руководил комиссией по реабилитации жертв политических репрессий. Комиссия не только восстанавливала честное имя уничтоженных людей, но и одновременно писала реальную историю нашей страны.

Александр Николаевич говорил мне:

— Если пытаться понять Ленина, Троцкого, Сталина и других руководителей, то ключевое слово — власть. Есть люди, для которых власть — это все. И на пути к власти люди пренебрегают своим достоинством, чужими страданиями. Они оседлали идею строительства коммунизма, счастливого общества. Хотите быть счастливыми? А кто не хочет. Значит, надо идти на жертвы. Сказали: достичь этой цели надо любыми средствами… Вот миллионы и погибли. К примеру, заложничество: детей брать от родителей в заложники, нормальный ум может такое придумать?

Возможность открывать двери секретных архивов и предавать гласности документы определялась личными взаимоотношениями Яковлева с президентом Горбачевым, потом с президентом Ельциным. Получив указание, чиновникам приходилось скрепя сердце рассекречивать и передавать историкам новые массивы документов. Проходило какое-то время, президентское распоряжение переставало действовать, и двери архивов захлопывались. Тут сказываются и идеологические мотивы, и ведомственные интересы, корпоративная честь — зачем раскрывать документы, которые в отвратительном свете рисуют наше ведомство, нам надо молодежь учить на положительных примерах, а тут сплошные преступления.

Александр Николаевич Яковлев ушел из жизни в октябре 2005 года.

«С его уходом, — написал Александр Беляев, — образовалась брешь в том тонком слое демократически мыслящей интеллигенции России, созданию которой он отдал столько сил… Он не побоялся открыто выступить против долго властвовавших в стране догм и канонов и выдвинул план построения демократического гражданского общества, в котором государство служит человеку, а не человек — государству».

Перестройка бы не состоялась, если бы у Горбачева не нашлись единомышленники, как правило — молодые республиканские руководители, жаждавшие перемен и в жизни общества, и в собственной судьбе.

Пока существовал Советский Союз, в ведении республиканского правительства оставалось немногое — легкая, пищевая и местная промышленность. И на каждом шагу полагалось спрашивать разрешения у союзных министров. Главе республиканского правительства шел из Москвы поток указаний, директив и требований союзных ведомств… Скажем, девяносто пять процентов предприятий на территории Казахстана управлялись напрямую из центра.

Молодого председателя Совета министров Казахстана Нурсултана Абишевича Назарбаева возмутило, что при утверждении республиканского бюджета в Москве приходилось угощать и одаривать руководителей союзного Госплана и министерства финансов:

«В здании Госплана СССР на проспекте Карла Маркса проводились дни национальных кухонь: кавказской, среднеазиатской… В зависимости от того, какие республики защищались. Обильные угощения сопровождались национальными танцами и плясками, организуемыми на первом госплановском этаже. Так сказать, не просто пьянка…