Реквием по пилоту - Лях Андрей Георгиевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/92
• Следующая

Диноэл очень хорошо знал, кто такой Рамирес и по чьей воле он, как феникс из пепла, мог вновь явиться в этот мир. Достаточно Эрликону сказать отцу два слова (а как заставить его молчать?) — и Дин сделает весьма далеко идущие выводы и, пожалуй, пробудится от своей многолетней спячки. Учитывая, что по внутриконтактерским масштабам Терра-Эттин-старший был фигурой куда более значительной, чем Скиф, начальнику Четвертого управления — а следовательно, также «Рамиресу и К±» грозило, как минимум, расследование правительственной комиссии с более чем непредсказуемым исходом.

Итак, в ту минуту, когда могучая перистальтика пищевода Рамиреса отправляла в желудок очередную порцию кофе, перемешанную с бисквитом, Эрликон тоже переместился в графу нежелательных свидетелей, а с людьми этой категории вечно что-то случается…

Все очень мило, но нельзя же, в самом деле, среди бела дня вот так просто взять да и пристрелить племянника, да что там, без малого сына самого Эриха Левеншельда! Ситуация, как пишут в старинных романах, становилась крайне щекотливой. Но людей, подобных Скифу, — электронного они происхождения или какого другого — Рамирес знал прекрасно. Скиф заинтересован в молчании Эрлена более чем кто бы то ни было, и надо лишь помочь ему договориться с совестью. Пиредра был уверен, что если он все сделает достаточно тактично, то его, как лорда Меррея, в пустыню не изгонят. Эрликон совершенно случайно погибнет, а Скиф тоже совершенно случайно не станет слишком давить на следствие. Пиредра поставил чашечку на блюдце и улыбнулся Эрлену с лукавой укоризной: хлопот с тобой, парень.

Первое, что увидел Эрликон, проснувшись поутру: прямо перед носом фаянсовый таз с эмалевыми цветочками и чуть в стороне — хромированное колесо сервировочного столика на красно-желтом узоре ковра — элементы стиля «ретро», который активно рекламировался пиредровским синдикатом во всех доступных областях. Таз был чист. Спустя некоторое время Эрлен осознал, что лежит на кровати, свесившись лицом вниз; он оттолкнулся руками от пола и вернулся в нормальное положение. Голова была как чугунок с трещиной, в ней гуляли шорохи и перегуды, кожа на лице казалась тесной, и бледность ощущалась без зеркала.

— Да, хорошо, ничего не скажешь, — заметил Кромвель, возникая перед кроватью. — Голова не кружится? Попробуй сесть.

— Очень страшная картина? — спросил Эрликон, опуская ноги на пол.

— Вполне пристойно, — успокоил его Дж. Дж., — только синеватый немного, а так все в порядке.

Сначала был какой-то подвальчик в Хамме. «Начнем без спешки», — распорядился Кромвель, овладевая Эрленом, как рука перчаткой. «Что начнем?» — поинтересовался парень. «Каждый младенец знает, что начинать следует с вермута, — объяснил маршал. — Поехали». Они проехались от «Кечкемета» через «Мартини бьянко» к «Чинзано», затем Дж. Дж. объявил «ликерный крюк» и навестил «Черри Марньер». Эрликон пришел в восторг и хотел задержаться, но Кромвель сказал, что движение — все, а цель — ничто, и перешел к бренди. Дальше грянул «Джонни Уокер» обеих мастей, а за ним — «Длинный Джон». На можжевеловом рубеже пилоты, словно невинность, утратили всякую официальность в обращении, и маршал превратился просто в Джона; окончательный же удар по осмысленности бытия нанесла «Белая лошадь» своим огненным шотландским копытом. Бытие раскололось. В разломах промелькнул еще, кажется, «Джим Бим». Подсаживались и пили какие-то девицы, одна вдруг заговорила кромвелевским голосом — маршал развлекался вовсю; в какой-то момент Эрлен загрустил до слез и все порывался напомнить о билетах, потом — провал, потом — салон корабля, подозрительный разговор Кромвеля с командиром. Дж. Дж. вроде бы говорил: наш коллега, пилот, чемпион, а командир — еще совсем молодой, в синей форме с золотыми шевронами — отвечал: понимаю, сделаем, положим в медицинский отсек. Дальше — каюта с белыми аппаратами и проводами, Эрликона устроили в странное кресло почему-то со стременами, кто-то спрашивал: «Вам принести сюда, он не выйдет в салон?», и вот, пожалуйста — лежим лицом в фаянсе.

— Мы в Стимфале? — спросил Эрликон.

— В Стимфале, в «Томпсон-отеле», прямо под нашими окнами — консерватория, где выступала твоя драгоценная.

— Это хорошо.

— Просто замечательно. Теперь подкати к себе столик и позавтракай, потом спустимся в бар, потому что спиртное почему-то в номера не подают.

Тут в голосе Эрлена впервые прорезалась живая нотка:

— Джон, я больше не могу пить.

— Пить будем, когда выиграем кубок. А пока просто лечебная мера, ну, и дань моим многолетним привычкам.

Завтрак Эрликона ограничился чашкой кофе, так как выяснилось, что съесть что-либо он не в состоянии. Натянув джинсы и чувствуя противную легкость в ногах, пилот вслед за Кромвелем спустился в бар. Там было еще закрыто, но Дж. Дж. мгновенно с кем-то договорился, и в губчатые голубые кресла гостиничного холла им вынесли толстодонный зеленого стекла стакан виски. Эрлену один запах тотчас же достал до печенок, но Кромвель оказал поддержку, и все неприятные ощущения разом исчезли. В желудке разлился жар, и Эрликон ощутил некую недостававшую цельность — как будто подключилась заглохшая было энергетическая подстанция. Реальность вернулась в русло, очертания предметов обрели четкость.

— Вот беда так беда, — произнес Кромвель, практически без помощи Эрлена вращая стакан на полированном столе. — Дело наше такое сложное, что уж даже не знаю, как и подступиться. Вот, например, не имею ни малейшего понятия, что сказать человеку по имени Ричард Бартон.

— Кто это?

— Это такой полицейский.

— Да, но Скиф… — начал было Эрликон и замолчал. Протекция Эриха была для него темой, которую он старался обходить.

— Что Скиф? — спросил Дж. Дж. — С ума вы тут все посходили с вашим Скифом. Страшнее его зверя нет. Он, конечно, авторитет, не спорю, но он даже не директор Института, кроме Скифа, если я ничего не путаю, есть еще Мировой Совет, есть Галактическая безопасность, есть КОМКОН, наконец, которого никто не отменял. Воскрешая всю свою шатию, твой Скиф черт-те каких дров наломал — думал, в нашем деле можно обойтись одной математикой. Они с Пиредрой трупов наворотили на дюжину смертных приговоров, да и сейчас еще вряд ли поутихли.

— На дюжину? — машинально повторил Эрлен.

— Может, и больше, кто их считал. Но ГАЛБЕЗ они себе накаркали — вот как раз этого Бартона-младшего.

— Есть и старший?

— Вот уж не представляю. О сути дела он, правда, ни сном ни духом не ведает, но о Скифовой музыке кое-что слышал.

— Так что же?

— А то, что если мы где-нибудь вслух скажем слово «Скиф», то сейчас же примчится Бартон и начнет нам задавать вопросы. На наше счастье, у него ума гораздо меньше, чем энергии, но зато есть кретинское везение появляться где и когда не надо.

— Послушайте, Джон, — сказал Эрликон, глядя на отражение своих ботинок в зеркальном полу. — Зачем вы мне все это говорите?

— От смущения, — ответил Дж. Дж. — Сейчас нам предстоит заниматься откровенной глупостью, а я в подобных случаях всегда смущаюсь.

Кромвелевский волчий оскал замерцал над столиком, и Эрлен усомнился в способности маршала смущаться по какому-либо поводу.

— Объясните, Джон, я же ничего не понимаю.

— Пока вы, юноша, спали, я заплатил кому надо, и сегодня нас примет официальный представитель «Дассо» на чемпионате. Его зовут коммерческий советник Реншоу, и вообще-то он в Стимфале глава торгового представительства.

— А что мы ему скажем?

— Не знаю! — вдруг прошипел Кромвель. — Возьмите нас, мы хорошие! Знаю только, что он нам скажет.

— Что?

— Подите к такой-то матери и такому-то отцу, я не дам вам несерийную машину. Вставай, пошли.

— К такому-то отцу?

— Вот именно.

По дороге в представительство — они взяли глидер — Эрликон спросил:

— Джон, а почему все-таки «Дассо»? Из-за того что у них тут резервные самолеты?

• Предыдущая
• 30/92
• Следующая