Сборник «Рассказы 1877-1898» - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 77

• Предыдущая
• 77/98
• Следующая

Нужно мне было во что бы то ни стало этого молодца связать. Стал я искать, чем бы мне его связать, и нашел. Снял со своих башмаков ремни и одним связал ему руки, а другим ноги. Рот я ему заткнул шарфом. Умолк тут мой курьер; лежит только, да в темноте на меня глазами сверкает.

Сделал я все это и занялся собой. Из носа у меня текла кровь. Выглянул я в окно кареты, monsieur, и первым делом увидел окно в доме министра, и свечи уже переставлены. Ах, какими милыми, хорошими показались мне тогда эти свечи, monsieur! Один, одними своими руками я помешал капитуляции целой армии и потери провинции. Да, monsieur, я один, невооруженный, сидя в извозчичьей карете на Гарлейской улице, разрушил то, что сделали у абукира генерал Аберктомди и его пять тысяч солдат.

Времени мне терять было нельзя. Мonsieur Отто мог выйти каждую минуту. Я остановил извозчика, дал ему вторую гинею и велел ему ехать на Бротонскую улицу вместе со злополучным курьером. Сам же я, нимало не медля, забрался в посольскую карету. Не прошло и минуты, как дверь отворилась, и на пороге показались monsieur Отто и лорд Хоксбери. Министр заговорился до того, что вышел провожать нашего посланника до кареты. Министр был без шляпы.

В то время, как лорд Хоксбери стоял у подъезда, послышался стук колес, и из экипажа выскочил какой-то человек.

— Весьма важная депеша, милорд! — воскликнул он, подавая лорду Хоксбери запечатанный пакет.

Я успел разглядеть лицо курьера. Это был не мой приятель, а другой, должно быть, посланный вдогонку. Милорд Хоксбери схватил пакет и прочитал его около фонаря кареты. Лицо у него стало бледное, как мел.

— Мonsieur Отго! — воскликнул он, — Мы подписали договор по недоразумению. Египет в наших руках!

— Как?! Это невероятно! — воскликнул monsieur Отто, притворяясь пораженным.

— Но это так. Месяц тому назад Аберктомди овладел Египтом.

— В таком случае, я очень счастлив, что договор уже подписан, — сказал monsieur Отго.

— Да, вы можете себя считать очень счастливым, — ответил лорд Хоксбери и пошел домой.

Во Францию отвез договор я, monsieur. Англичане послали за мною погоню, но догнать не могли. Их ищейки добрались только до Лувра в то время, когда я, Альфонс Лакур, находился уже в Париже и докладывал первому консулу и monsieur Талейрану о происшедшем. Оба они меня сердечно поздравили с успехом.

[4]

Случилось это в те дни, когда немецкие полчища наводнили Францию. Разбитая армия молодой республики отступила за Эн на север и за Луару на юг. От Рейна внутрь страны неудержимо стремились три потока вооруженных людей. Эти потоки то отделялись друг от друга, то сближались, но все эти движения имели своею целью Париж, вокруг которого они должны были слиться в одно громадное озеро.

От этого озера в свою очередь стали отделяться реки. Одна потекла к северу, другая — к югу, вплоть до Орлеана, третья — на запад, в Нормандию. Многие из немецких солдат увидели впервые в своей жизни море. Их кони купались в соленых волнах около Дьеппа.

Печально-гневные чувства угнетали французов. Враг наложил клеймо позора на их прекрасную родину. Они сражались за отечество, но были побеждены. Они боролись и ничего не могли сделать с этой сильной кавалерией, с этими бесчисленными пехотинцами, с этими убийственными артиллерийскими орудиями. Иноплеменники, захватившие их родину, были неуязвимы в массе. Единственно, что оставалось французам, это — бить их поодиночке. Тут еще можно было уравнять шансы. Храбрый француз еще мог заставить немца пожалеть о том дне, когда он оставил берега Рейна. И таким-то образом вспыхнула совсем особенная, не записанная в летописях сражений к осад, война. Это была война индивидуумов, где главную роль играли убийство из-за угла и грубая репрессия.

Особенно сильно пострадал от этой войны начальник 24-го Познанского пехотного полка, полковник фон Грамм. Стоял он со своим полком в нормандском городке Лэз-Андэли, а его аванпосты и пикеты были рассредоточены вокруг города, в деревушках и хуторках окрестности.

Французских войск нигде поблизости не было, но, несмотря на это, каждый день полковнику приходилось выслушивать пренеприятные рапорты. То часовой оказался убитым на своем посту, то пропала без вести партия солдат, отправившаяся на фуражировку. При таких известиях полковник фон-Грамм обыкновенно приходил в ярость, и пламя пожара охватывало хутора, ближайшие к месту преступления, и деревенские жители дрожали.

Но эти экзекуции пользы не приносили, и на следующее утро начиналась та же самая история. Что ни делал полковник, он никак не мог усмирить своих невидимых врагов. По некоторым признакам можно было догадываться, что все эти преступления совершались одной и той же рукой, шли из одного источника.

Полковник фон-Грамм попробовал, как было уже сказано, отвечать на насилия насилиями, и потерпел неудачу. Тогда он обратился к помощи золота. Всем окрестным крестьянам было объявлено, что тот, кто укажет преступника, получит пятьсот франков награды. На это объявление не получилось никакого ответа. Награду пришлось повысить до восьмисот франков, но крестьяне оказались и на этот раз неподкупными. В этот момент неизвестный враг зарезал капрала, и полковник добрался до тысячи франков. Этой суммой ему удалось купить душу одного рабочего на ферме, некоего Франсуа Режана. Скупость пересилила в нем ненависть к немцам.

— Ты говоришь, что знаешь виновника всех этих преступлений? — спросил, с презрением оглядев рабочего, прусский полковник.

Перед ним стояло существо в синей блузе, лицом своим напоминавшее крысу.

— Да, полковник, знаю.

— Кто же он такой?

— А насчет тысячи франков как же?

— Ты не получишь ни копейки до тех пор, пока я не проверю твоих слов. Ну, кто убивал моих солдат?

— Граф Евстафий из Черного замка.

— Лжешь! — сердито закричал полковник. — Образованный человек и дворянин не может делать подобных мерзостей.

Крестьянин пожал плечами.

— Ну, полковник, сейчас видно, что вы не знаете графа. Все эти убийства — дело его рук. Я вам говорю правду и ни капельки не боюсь того, что вы хотите меня проверять. Граф из Черного замка очень жестокий человек. Он и прежде-то был не из добреньких, ну а теперь превратился прямо-таки в зверя. Это на него, изволите видеть, смерть сына подействовала. Сынок то его, видите ли, взят в плен под Дуэ. Оттуда его отправили в Германию, а после он бежал и умер. У графа был один только сын, и его смерть прямо свела старика с ума. Мы промеж себя его за сумасшедшего почитаем. Он собрал своих крестьян и качал охотиться за немецкой армией. Скольких он убил, не могу сказать, а только знаю, что он у всех убитых крест на лбу вырезает. Крест — это герб его фамилии.

Франсуа Режан говорил правду. У всех убитых над бровями оказывался, точно охотничьим ножом вырезанный, андреевский крест. Полковник наклонялся над столом и стал водить пальцем по карте.

Черный замок отстоит отсюда не далее чем четыре лиги, — сказал он.

— Три лиги и километр, полковник.

— Ты место знаешь?

— Как же! Я там работал на поденной.

Полковник фон-Грамм позвонил.

— Дай этому человеку поесть и задержи его, — сказал он вошедшему сержанту.

— За что же меня задерживать, полковник? Я все вам сказал.

— Ты будешь нашим проводником.

— Проводником?! А граф? Помилуй Господи попасть в его руки! Ах, полковник!..

Прусский полковник махнул рукой, давая Режану понять, чтоб он молчал.

— Пошли ко мне немедленно капитана Баумгартена, — сказал он, обращаясь к сержанту.

Капитан явился немедленно. Это был человек средних лет, с голубыми глазами и непомерно развитыми челюстями. Лицо у капитана Баумгартена было кирпично-красное, за исключением верхней части лба, которая, будучи защищенной от воздуха и солнца медной каской, сохранила белый, точно слоновая кость, цвет. Рыжие усы были лихо закручены вверх. Голова была у капитана совершенно плешивая и блестела, как зеркало. Младшие офицеры, ради шутки, подкрадывались к капитану сзади и, глядя в лысину, подкручивали себе усы. Капитан считался несколько медлительным, но надежным и храбрым офицером. Полковник безусловно доверялся ему.

• Предыдущая
• 77/98
• Следующая