Воин из Киригуа - Кинжалов Ростислав Васильевич - Страница 17

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая

— Я привела его, владычица!

В комнате, ярко освещенной несколькими светильниками, лежала на ложе, подпирая голову рукой, царевна. Сейчас она показалась Хун-Ахау еще более юной и хрупкой. Рядом с ложем, в углу комнаты, свернулся калачиком маленький олененок. Увидя юношу, он вскочил на ноги, и его крупные влажные глаза недоверчиво уставились на Хун-Ахау, а трепещущие ноздри ловили незнакомый тревожащий запах. Но повинуясь мягкому движению руки своей хозяйки, погладившей его спину, животное успокоилось и снова улеглось на пол. Большие раскосые глаза* царевны медленно обратились на юношу.

— Стань на колени, — шепнула проводница.

Хун-Ахау нехотя повиновался.

— Я испросила тебя у трижды почтенного владыки, моего отца, повелителя Тикаля, — произнесла царевна, глядя на Хун-Ахау. Она говорила медленно и торжественно, словно стараясь, чтобы каждое ее слово запало в память слушающего навсегда. — Отныне ты мой раб, твоей владычицей являюсь только я! Лишь мои приказания будут для тебя законом! Ты будешь покорно и усердно служить мне, потому что я этого хочу! Ты понял меня?

— Да, владычица, — подсказала шепотом девушка.

— Да, владычица, — произнес нетвердым голосом Хун-Ахау. Гнев и смущение боролись в нем. Никогда еще в жизни не чувствовал он себя так странно.

— Откуда ты родом? Как попал в Тикаль и стал рабом, расскажи! — потребовала царевна. Она сделала какой-то знак девушке, та поднялась с колен, подбежала к ложу, переложила на нем подушки и стала у его изголовья, скрестив руки на груди.

Хун-Ахау, запинаясь, рассказал основные события своей жизни: нападение на селение, смерть отца, плен, рынок в Городе зеленого потока и хитрость Экоамака, рассказал про работу на строительстве храма и о перетаскивании камней. О своих друзьях и надежде на освобождение он, разумеется, умолчал.

— Так ты родом из Ололтуна, — сказала задумчиво царевна, — это хорошо! Ололтуи далек отсюда, и только очень отважный сможет вернуться туда, — добавила она, подчеркнув слово «отважный». — Посмотрим, насколько ты храбр! А теперь иди. Когда ты мне понадобишься, тебя позовут.

Хун-Ахау поднялся с колен и двинулся к двери, но насмешливый и ласковый голос царевны остановил его.

— Когда раб покидает владычицу, он должен сперва поклониться ей, Хун, — сказала она.

Краска залила лицо юноши. Он неловко поклонился и, не помня себя, быстро вышел на террасу. Старый раб, ожидавший его, как оказалось, у дверей комнаты царевны, взял его за руку, и они молча отправились в обратный путь.

Раб, его звали Цуль, привел юношу в большое помещение, находившееся в нижнем этаже левого крыла дворца. В нем жили дворцовые рабы. Их сытые лица и нагловатый смех, которым они встретили появление новичка, не вызвали у Хун-Ахау чувства симпатии или радости. Он молча улегся на указанное ему Цулем место и попытался заснуть.

Его попытки оказались напрасными, сна не было. Снова и снопа перед закрытыми глазами мелькали то печальные лица товарищей, с которыми он расстался, очевидно, навсегда, то улыбающееся личико царевны. Что она хотела от него? Зачем он понадобился ей? Разве у молодой владычицы мало рабов и служанок? О чем она думала, говоря, что только очень отважный вернется в Ололтун? Что же он должен делать, в чем будет состоять его работа? Все эти вопросы преследовали юношу почти всю ночь, и он беспокойно ворочался с боку на бок на своей циновке. Звучный храп, несшийся со всех сторон, не успокаивал его, как прежде в хижине для рабов, а раздражал.

«Третий бог ночи уже уселся на свой трон», — подумал он, засыпая под утро. Юноша наконец погрузился в забытье.

Проснулся он рано, быстро оделся и спросил у Цуля, что ему делать. Оказалось, что никаких дальнейших приказаний о нем отдано не было.

— Оставайся здесь и жди, когда тебя позовут. Если ты понадобишься, за тобой придут — или я, или Иш-Кук, — сказал ему Цуль, уходя после утренней еды.

Хун-Ахау так и не решился спросить у старика — кто же такая Иш-Кук. Не та ли девушка, которая вчера привела его к царевне?

Безделье оказалось более трудным, чем самая тяжелая работа. В комнате никого не осталось. Хун-Ахау несколько раз прошелся по ней, потом уселся и задумался. Покинуть помещение он боялся: вдруг за ним придут; делать же было совершенно нечего. Опять его голову заполнили вчерашние мысли: что сейчас делают товарищи, зачем он нужен царевне? Юношу непреодолимо тянуло наружу; ему казалось, что как только он выйдет из комнаты, то увидит Ах-Миса, Шбаламке, хитрое лицо Укана. Пусть самая тяжелая работа, только бы снова быть вместе с ними!

День тянулся бесконечно. Хун-Ахау стремительно поднялся, быстро подошел к двери, выглянул в наружную галерею. В ней тоже никого не было. Яркие лучи солнца ложились ослепительными пятнами на белый каменный пол. Жаркий воздух, шедший с воли, нес с собой сладостный запах молодой листвы, разогретой солнцем. Щебетали птицы, проносясь около наружных стен.

Вдали послышались голоса. Хун-Ахау отпрянул от двери, уселся на свое место, невольно затаил дыхание.

— А как смотрит на это великий жрец? — послышался около дверей комнаты голос одного из проходивших.

— Он еще ничего не знает! Да и зачем ему…

Конца фразы Хун-Ахау не расслышал. Шаги затихли, снова наступила тишина, но она уже не казалась ему, как прежде, безмятежной — наоборот, тишина была полна таинственности и настороженности. Теперь юноша больше уже не решался покинуть комнату. Отрывок случайно подслушанного разговора показал ему, сколько тайн и опасностей хранят стены тикальского дворца. Только что он чуть не услышал какой-то тайны, о которой не знает сам великий жрец. А всякая лишняя тайна — новая опасность, — так много раз повторял ему отец.

Отец и мать! Прошлое снова всколыхнулось в нем. С тех пор как Хун-Ахау попал в Тикаль, он, подавленный новыми бедами, меньше вспоминал свою прежнюю жизнь, а когда это приходило, старался отогнать — уж слишком было больно. Но сегодня он ничего не мог поделать с собой и все остальное время просидел на циновке, мучаясь воспоминаниями.

Начали собираться рабы, передававшие на ухо друг другу какие-то новости. Все они были оживлены и, как с удивлением отметил Хун-Ахау, совсем не тяготились своим положением. Вскоре появился и Цуль. После еды, когда Хун-Ахау впервые за долгое время полакомился горячей вареной фасолью, старик угрюмо сказал ему:

— Сегодня вечером ты пойдешь к владычице!

— А что я буду делать? — поинтересовался юноша.

— То, что тебе прикажут!

Хун-Ахау попытался завязать разговор с молодым рабом, сидевшим рядом с ним, но тот, презрительно поглядев на него, заметил своему соседу:

— Этот дикарь еще не понимает, как он должен держать себя среди нас!

Хун-Ахау проглотил обиду, но неожиданно вмешался Цуль:

— Мы, рабы юной владычицы, выше вас, ленивых обжор Великого блюстителя, потому что наша госпожа выше его! Молчи и не трогай нас своим мерзким языком! Иначе ты им и подавишься!

В комнату быстро вошел высокий плотный мужчина, при виде его все поспешно поднялись, и ссора погасла, не разгоревшись.

— Где здесь новый раб юной владычицы? — спросил вошедший, и его выпуклые холодные глаза, обежав лица, остановились на Цуле.

Цуль вытолкнул Хун-Ахау.

— Вот он, господин!

— Иди за мной, — коротко бросил тот.

Когда они вышли в коридор и удалились в дальний конец его, Хун-Ахау вспомнил, что он уже видел этого человека. С ним говорила царевна, когда она появилась на строительстве дороги. Очевидно, это был ее управитель.

— Сегодня вечером, когда взойдет вечерняя звезда, — заговорил управитель, пристально глядя на Хун-Ахау, — ты будешь сопровождать юную владычицу в священную рощу. Ты будешь с ней один — таков ее выбор. Помни, что ты отвечаешь за ее безопасность своей головой. Умеешь владеть копьем?

— Да! — без колебаний отвечал юноша.

— Хорошо, идем, я дам его тебе.

Но Хун-Ахау напрасно ожидал, что его поведут в оружейную дворца.

• Предыдущая
• 17/54
• Следующая