Плеск звездных морей - Войскунский Евгений Львович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/72
• Следующая

— Не совсем так, старший, — вставил я.

Но он не дал мне договорить.

— Он прячет здесь практиканта, хотя прекрасно знает, что у Самарина инфор не умолкает от вызовов с Земли и подпрыгивает от причитаний практикантской мамаши, и наконец Самарин вынужден бросить все дела и самолично лететь… — У Самарина не хватило дыхания.

Я немедленно воспользовался паузой и начал объяснять, как было дело. Но тут послышалось жужжание, и в предшлюзовую камеру влетело нечто странное, помесь кофемолки с игрушечным самолётиком, что ли, яркокрасного цвета. Потыкавшись носом в стены, самолётик этот сел на толстую воздушную магистраль под потолком. Мы молча на него смотрели. Что-то в нём вспыхнуло, раздался шорох, а затем голос Борга отчётливо произнёс:

— Уважаемая комиссия, вы находитесь на борту строящегося корабля, предназначенного для межзвёздных полётов. Принцип, на котором основана конструкция…

«Ай да Борг!» — подумал я с весёлым изумлением. Греков слушал с невозмутимым видом, а Самарин усмехался и покачивал седой головой.

Покончив с общими сведениями, голос Борга пригласил следовать дальше. Самолётик отклеился от магистрали и, зажужжав энергатором, бодро выпорхнул в коридор. Мы двинулись за ним.

— Попрошу Борга, чтобы он и мне сделал такую штуку, — сказал Самарин. — Для разговоров с инспекторами.

Мы переезжали с яруса на ярус, переходили из отсека в отсек. Всюду кипела работа, сновали автоматы, нагруженные облицовочными плитами, а некоторые помещения пустовали — там все уже было закончено. Самарин все более оживлялся. В машинном зале, выслушивая заочные объяснения Борга, он осматривал все с жадным любопытством, какое более приличествовало бы новичку вроде Всеволода, а не многоопытному космическому волку. Я слышал, как он бормотал по-русски:

— Славно. Славно…

Греков записывал что-то в блокнотик и помалкивал.

Мы шли узким проходом между машинным залом и камерой плазмотрона — и вдруг остановились. Из люка волновода высунулись две голые ноги в теннисных туфлях. Работая ногами, как велосипедист, их владелец, повидимому, пытался вылезть на потолок. Наконец он разобрался в направлении искусственной тяжести и перестал сучить ногами. Показалась верхняя половина туловища, затем человек прыгнул вниз, мягко спружинив и вытянув из люка пучок цветных дейропластовых трубок.

Это был Всеволод. Грязный, потный, в одних плавках и синей купальной шапочке. Он оторопело уставился на нас, шумно и часто дыша.

— Привет, — сказал я и на всякий случай шагнул вперёд, чтобы преградить ему путь к бегству. — А ну, поворотись-ка, сынку, — добавил я, развлекаясь.

— Оплетин? — догадался Самарин. — Вот ты какой! — Он зажмурил один глаз. — Одно у меня утешение: когда тебя произведут в пилоты, я буду попивать кокосовое молоко на берегу Маклая. Я буду посылать сочувственные радиограммы своему преемнику. Я буду смеяться сатанинским смехом, читая в газетах о твоих художествах. Что ты сказал?

— Ничего, старший. — Всеволод потупил свои нахальные глазки и принялся старательно растирать масляное пятно на животе. — Я просто откашлялся.

— Ах, ты просто откашлялся! — Самарин понимающе закивал. — А я-то, старый дурак, подумал, что ты пожелал выразить сожаление.

— Я сожалею, старший…

— Не лицемерь! Ни капельки ты не сожалеешь. Ни на вот столько! — Самарин выдернул из седого виска волосок и показал его Всеволоду. По-моему, никакого волоска не было, а был, так сказать, символический жест. — А вот я очень сожалею, — продолжал он, — сожалею, что ты по моему недосмотру попал на практику к Улиссу. Правда, я совершенно не знал тебя. Вас с Улиссом надо держать на расстоянии не менее мегаметра друг от друга. Что?

— Ничего… — Всеволод тщательно растирал пятно, размазывая все шире. Вдруг он вскинул взгляд на Самарина. — Старший, Улисс тут ни при чем. Улисс, правда, согласился показать мне этот корабль… я очень просил его… Но не более того. Я сам остался здесь, вопреки этим… указаниям…

— Ага, «вопреки указаниям»! А тебе не приходило в голову, что «эти указания», которые тебя, как я погляжу, очень стесняют, были придуманы опытными людьми, чтобы в космофлоте был хоть какой-нибудь порядок? Ты что же, и дальше думаешь поступать «вопреки указаниям»?

— Я этого не думаю, — серьёзно ответил Всеволод.

— Очень мило с твоей стороны, — ворчливо сказал Самарин. — Почему у тебя такой дикий вид? Разве здесь нет автоматов для протягивания проводки?

— Автоматы есть… Просто так интересней…

Самарин оглянулся на Грекова:

— Видал? Ему интереснее протирать каналы собственным брюхом!

— Когда-то один физик точно так чистил трубу спектрографа, — спокойно заметил Греков. — Он загонял туда кошку.

Всеволод напрягся и крепко сжал губы. Я видел, что он прилагает героические усилия, чтобы не покатиться со смеху.

Тут в проходе появился монтажник в лихо сдвинутой набекрень каскетке. Он пятился спиной к нам, вытягивая из-за угла коридора толстый шланг. Задрав голову к люку, из которого вылез Всеволод, монтажник крикнул:

— Алло! Скоро ты там?

— Да здесь я, — сказал Всеволод.

Монтажник резко обернулся.

— А! — Он мигом оценил обстановку. — Попался, значит.

Я присмотрелся и узнал в нём того самого шутника, который попросил нас подержать баллон. Удивительно, как тяготеют друг к другу все непутёвые парни!

— Зачем ты прятал его? — спросил я, сознавая, что вопрос, в общем-то, риторический.

— Никто не прятал. — Монтажник кинул на меня взгляд, исполненный несправедливо поруганной добродетели. — А если человеку интересно поработать, так пусть он поработает. Я так считаю. Нельзя заставлять человека играть в шахматы, если ему хочется поработать.

— Если каждый будет делать только то, что захочется, — грозно начал Самарин, но тут же перебил самого себя: — Ладно, оставим это для институтов общественного мнения. Значит, так. — Он надвинулся на Всеволода и упёр ему палец в ключицу. — Сию же минуту ты пойдёшь под душ и приведёшь себя в порядок. А чтобы ты снова не сбежал, с тобой пойдёт…

— Я не сбегу, — быстро сказал Всеволод.

— Хорошо. Ровно через час изволь быть в шлюзе. Антонио, ты сможешь отвезти его на «Элефантину»?

— Конечно.

— И с первой оказией отправь его на шарик. А с меня хватит. Где это видано, чтобы начальник космофлота бросал дела и гонялся за дурно воспитанным практикантом?

За ужином Борг выставил бутылку темно-красного вина. Самарин и Греков налили себе по бокалу, а я отказался.

— Напрасно, пилот, — сказал Борг. — Это вино не опьяняет, а взбадривает. Посмотри, что написано на наклейке: «…впитало в себя всю щедрость солнца Андалузии».

— Солнце Андалузии, — повторил Самарин. — Сколько хороших мест на Земле!..

Я взглянул на него. Лицо старейшего пилота Системы выглядело необычно. На нем словно бы разгладились жёсткие складки, и все морщины сбежались на лоб. Одна седая бровь поднялась выше другой. О чем он думал? Пилоты моего поколения, да и те, что постарше, вряд ли могли представить себе космофлот без Самарина. Никто никогда не принимал всерьёз его воркотню о всяких там островах в Тихом океане — это было так же привычно, как учиняемые им разносы, на которые никто никогда не обижался.

Самарин медленно повернул ко мне седую голову.

— Чего ты на меня уставился? — спросил он сердито. — Не хочешь отведать хорошего вина — дело твоё. А я вот выпью. Я человек старомодный и возьму вот сейчас и произнесу тост. — Он поднял бокал до уровня глаз, как бинокль, и сказал: — За этот корабль. За тех, кто его сконструировал и построил.

Борг усмехнулся, выпил и склонился над тарелкой супа. Железный, непреклонный Борг. Я вспомнил тот далёкий-далёкий вечер, когда Борг вызвал меня к Феликсу и потребовал повторить то, что я перед этим нёс на Совете. Кажется, мы говорили о Нансене. Да, да, о Нансене…

Здесь надо было что-то додумать до конца. Я хлебал суп, пахнущий мятой, и думал о своей нескладной жизни. Наверное, я наделал немало ошибок. Я лез напролом и бывал нетерпим, и Робину — ох, как часто! — приходилось дёргать меня за штаны. Чего же мне надо? «Он не хочет жить, как все», — сказала тогда Ксения. Не хочу или не могу? Нелегко в этом разобраться.

• Предыдущая
• 49/72
• Следующая