Ленинград действует. Книга 2 - Лукницкий Павел Николаевич - Страница 4
- Предыдущая
- 4/151
- Следующая
Пойдем, правда! Все равно! – И, взявшись за петлю веревки, женщины неторопливо тянут саночки дальше…
Идут прохожие. Стоит у ворот, опираясь на лопату, только дежурная ПВО, задумчиво смотрит вдоль улицы, и в глазах ее скучающее выражение…
То, что в других городах вызвало бы страх и уныние, – здесь, в привычном ко всему Ленинграде, вросло в быт, вроде как скверная, но привычная особенность климата.
Девушка-письмоносец поднимается с тяжелой сумкой по лестнице пятиэтажного дома. В этот дом попало за время войны уже три снаряда. Две квартиры разбиты, третья лишилась маленькой, угловой комнаты. Несколько снарядов упали во двор и несколько вокруг дома. А он стоит, так же как тысячи других ленинградских жилых домов. В нем много пустых квартир, но немало и населенных – теми жильцами, которые никуда из родного города не захотели уехать.
Все они близко перезнакомились, сдружились, все ревниво следят за порядком в доме.
Девушка-письмоносец стучится в квартиру пятого этажа:
Марья Васильевна, вам письмо из Свердловска. У вас кто там: сын или дочка?
Нет, милая, просто друзья!.. – отвечает Марья Васильевна. – А вы что ж это в такой час ходите?
А в какой такой час?
Да смотрите, как он кладет! Вот только что – из окна смотрела – один разорвался у перекрестка…
А, обстрел-то?.. Так мне ж некогда! Сколько почты разнести надо…
Дверь захлопывается. Письмоносец стучит в другие квартиры. Одна из раскрывшихся дверей выпускает на лестницу разлетающийся мелодичными всплесками вальс Шопена – в той квартире школьница Лена каждый день практикуется в игре «а рояле. Из другой квартиры доносится стук пишущей машинки.
Обстрел продолжается.
Сегодня в дом попал четвертый за время войны снаряд. Он угодил во второй этаж, над воротами, в ту квартиру, где живет одинокая старушка. Квартира разбита. Старушка осталась жива – она выходила на часок в магазин, за хлебом. Вхожу в помещение домоуправления. Здесь, после осмотра разбитой квартиры, обсуждают, в какую из пустующих квартир переселить старушку. В обсуждении принимают участие Марья Васильевна и школьница Лена… Старушке дадут необходимую мебель, одежду, посуду… Старушка сидит тут же, благодарит заботливых женщин и время от времени закипает ненавистью: «Ох, проклятый… Уж отмстится ему!.. Уж так отмстится!.. Я б сама ему…»
Старушечьи кулачки сжимаются. Глядя на старую, все на миг умолкают. Управхоз говорит:
Ничего он не понимает в нашем народе… Все думает панику на нас нагнать, а растит только злобу нашу… Глядите, бабку нашу, тихую, и ту в какую ярость вогнал!..
Вогнал, вогнал, родимые! – горячо подтверждает старушка. – Близко вот только мне с ним не встретиться… А уж встретились бы…
Если б только немец видел выражение глаз этих женщин при одной их мысли о том, что сделала бы каждая из них, столкнувшись лицом к лицу с опостылевшим, заклятым врагом!.. Если б только он видел! В липком страхе уронил бы руки от угломера того дальнобойного орудия, какое приказано ему навести на центральную улицу Ленинграда… Схватился бы за голову, понял бы, что никогда не выбраться ему отсюда в свою Германию, сквозь ненавидящий его, готовящий ему здесь могилу русский народ!..
Женщина Ленинграда!.. Прекрасны гневные чувства твои, прекрасно величавое твое спокойствие!..
Если ты воин Красной Армии – прекрасен твой ратный подвиг! Если ты домашняя хозяйка – прекрасен твой обыденный труд!
В милиции, в ПВО, в автобатах «Дороги жизни», в госпиталях, за рулем газогенераторных автомобилей, на судостроительных верфях, где уже готовится к навигации паровой и моторный флот, на сцене театра, в детских яслях, в диспетчерской, отправляющей железнодорожный состав на станцию Борисова Грива, – везде, во всей многогранной жизни великого города, мы видим вдохновенное женское лицо. В его чертах гордость за тот огромный, самозабвенный труд, которым крепок и силен непобедимый город.
Артиллерийский обстрел продолжается? Да… Но разве может он помешать доблестному труду, приближающему час грядущего торжества справедливости?
Женские бригады трудятся под обстрелом на очистке улиц. Снаряд падает среди работниц. На их место встают другие. Работа не прекращается. Через час-другой снаряд убивает еще нескольких. На их место встает третья группа работниц, и работа по-прежнему продолжается. Никто не кричит, не бежит, не плачет. Врываются в снег лопаты, очищается середина улицы… Скоро улицы, дворы, дома Ленинграда будут чисты!
«Я – ленинградка» – это такая любовь к родному городу, которая за время блокады разрослась в новое, неведомое в истории чувство: в нем забыто все личное, в нем – могучая гражданственность. В нем – наша победа над лютым, бездушным врагом!
Тяжело нынче зимою на всех фронтах Отечественной войны. Но нет фронта тяжелей Ленинградского, обведенного кольцом беспощадной голодной блокады. Даже на Волховском, действующем на внешнем обводе кольца, в засугробленных лесах и болотах Приладожья, – армейский паек достаточен. Там тоже – защитники Ленинграда, но пути к тылам страны им открыты, тыл шлет им пополнения из Сибири, с Урала, шлет продовольствие, я теплую одежду, и боеприпасы. Здесь же, где каждый грамм груза, доставленного через Ладогу, – драгоценность, где каждый воин – истощенный голодом житель осажденного Ленинграда, – все иначе!..
На передовых позициях, у Колпина, в отвоеванной у врага траншее, с шестнадцатого февраля существует в ряду других «точка No 5». Это огневая пулеметно-минометная точка третьего взвода третьей роты артиллерийско-пулеметного батальона. Командир третьей роты – лейтенант Василий Чапаев, а командир огневого взвода – лейтенант Александр Фадеев. И хотя никакими уставами «пулеметно-минометные точки» не предусмотрены, и хотя громкие, всем известные имена – только случайное совпадение, но все именно так и есть. Здесь, на переднем крае, в числе шести человек взвода Фадеева сражается Вера Лебедева, теперь уже не саниструктор, а комсорг роты, младший политрук, а к тому же еще и снайпер. Свою третью роту Вера называет не иначе, как чапаевской. Это название обязывает; из шести человек первоначального состава взвода уцелели пока только двое – Фадеев да Лебедева, четверо других менялись несколько раз, и были две такие недели, когда неоткуда было взять пополнения, – Вера Лебедева и Александр Фадеев оборонялись на своей точке только вдвоем Но сейчас во взводе снова шесть человек, и располагает взвод кроме личного оружия – автоматов и гранат – двумя ротными минометами, станковым и ручным пулеметом. Ручной пулемет, впрочем, недавно подбит, и его отправили на ремонт…
Кажется, никогда не кончится лютая зима. Скованная тридцатиградусными морозами земля поддается лишь разрывам мин и снарядов. Выкопать себе новое жилье вместо отбитой у немцев «лисьей норы» ослабленные голодом бойцы не могут. Отдежурив свои два часа в траншее, боец, извиваясь в снегу, заползает в нору и подолгу отлеживается у железной печки.
В этой норе живет Вера Лебедева и живут пятеро обросших бородами мужчин. Хмурым, угрюмым, ослабленным, им кажется, что их комсорг Вера – жизнерадостна и весела; кабы не ее звонкий голос, не ее задушевные разговоры, им было бы совсем худо. Стоит затопить печку щепками, дым наполняет нору. Подтягиваясь к огню, люди надевают противогазы. Кто не хочет надеть противогаз или начнет в нем задыхаться, волен, откинув край плащ-палатки, заменяющей дверь, высунуть голову из норы в траншею.
В эту минуту он, по правилам игры, придуманной Верой Лебедевой, называется «машинистом»: он как бы смотрит на путь. А тот, кто растапливает печку, именуется «кочегаром». «Машинист» кричит «кочегару»:
– Подбрось уголька!
Но хочешь не хочешь, а за то, что сам пользуешься воздухом, когда задыхаются другие, ты, «машинист», должен гудеть как паровоз, трогающийся с места. А когда холод, текущий из-под приподнятой плащпалатки, вымораживает всех, «машинисту» кричат:
- Предыдущая
- 4/151
- Следующая
