Заколдованный замок - Несбит Эдит - Страница 26

• Предыдущая
• 26/53
• Следующая

Красавица-Мейбл приняла из его рук кольцо. Кольцо было то самое.

Под пылкие аплодисменты обеих зрительниц занавес опустился.

Следующее действие прошло с блеском — зловредные сестры играли, пожалуй, даже чересчур достоверно, а неудовольствие Красавицы, которое она бурно выразила в тот момент, когда ее лучшее платье забрызгали мыльной водой, едва ли кто-нибудь мог счесть наигранным. Даже Купец обрел внутренние резервы (сверх придававших ему важности подушек), и занавес опустился не раньше, чем он до конца произнес весьма трогательную речь о том, как в отсутствие своей красавицы-дочки он совершенно исчах и превратился в тень. И снова две пары рук захлопали, приветствуя актеров.

— Помоги мне, Мейбл, — проворчал Джеральд, шатаясь под тяжестью вешалки для полотенец, чайника, подноса, и зеленого фартука, который надевал мальчишка, приходивший чистить обувь, — все это, в сочетании с четырьмя геранями из прихожей, чахлой зеленью, украшавшей камин в гостиной, и парой кактусов с подоконника той же гостиной должно было превратиться в фонтаны и сад последнего акта. Аплодисменты затихли.

— Хотела бы я, — пробормотала Мейбл, перехватывая тяжелый чайник, — чтобы эти существа, которых мы придумали, были живыми. Тогда нам похлопали бы по-настоящему.

— Очень хорошо, что они не живые, — возразил Джеральд, пристраивая на место вешалку и зеленый фартук. — Какие они вышли противные! Я прямо вздрагиваю, когда вижу эти крохотные глазки!

Занавес раздвинулся. Посреди роскоши экзотического сада, зарослей кактусов, гераней в человеческий рост и огромного фонтана простерся на земле издыхающий Зверь, целомудренно прикрытый каминным ковриком. Красавица готовилась начать свою лучшую сцену — сцену отчаяния и роковой любви. И тут-то все и произошло.

Началось с того, что мадемуазель снова захлопала. Едва увидев замечательные декорации сцены в саду, она принялась аплодировать искусству их устроителей быстрыми и легкими французскими хлопками. Толстые красные руки Лиз сблизились в тяжеловесном приветствии, и тут — тут к их аплодисментам присоединился кое-кто еще. Еще шесть или семь зрителей аплодировали представлению — глуховато и странно неловко. Не два, но девять лиц было теперь обращено к сцене, и семь из этих девяти лиц были раскрашенными чудовищными масками. Но эти маски и эти руки были живыми. Аплодисменты усилились, когда Мейбл выскользнула на сцену — она замерла, глянула в зал, и выражение изумления и ужаса на ее лице (выражение, которое опять же совсем не было отрепетировано заранее) вызвало новую волну аплодисментов. Однако почти тотчас же раздался отчаянный вопль, и мадемуазель и Лиз, отпихивая друг друга и опрокидывая на ходу стулья, ринулись прочь из комнаты. Где-то в отдалении захлопнулись двери, укрыв беглянок в своих комнатах.

— Занавес! Занавес! Быстрее! — завопил голос, который, казалось, уже не принадлежал ни Красавице, ни даже просто Мейбл. — Джерри, Джерри, они ожили! Что же нам теперь делать?

Джеральд вскочил, пытаясь освободиться от ковриков, которыми был обвязан. Снова раздались какие-то приглушенные, булькающие аплодисменты. Джимми и Кэтлин лихорадочно сдвигали занавес.

— Что там случилось? — поинтересовались они.

— На этот раз ты по-настоящему влипла! — прошептал Джеральд, уставившись на перепуганную, залившуюся краской Мейбл.

— Сделай же что-нибудь! Как всегда, я во всем виновата! Мне это нравится! — сумела все-таки огрызнуться она.

— А мне это вовсе не нравится, — ответил Джеральд.

— Хорошо, хорошо, — заторопилась Мейбл. — Нам надо… нам надо пойти и разобрать их снова на части — тогда они не будут живыми.

— Ты во всем виновата, — настаивал Джеральд, спрятав в карман хорошие манеры. — Ты что, не понимаешь? Теперь это стало кольцо для желаний. Я же говорил, на этот раз произойдет что-то совсем другое. Достаньте у меня из кармана нож — я никак не могу отвязать эту веревку. Джимми, Кэтти, эти головастики ожили — Мейбл, видите ли, вздумалось этого пожелать. Можете выйти и растащить их на части.

Джимми и Кэтлин выглянули из-под занавеса и, изрядно побледнев, отшатнулись.

— Только не я! — немедленно отреагировал Джимми.

— Пожалуйста, не надо! — прошептала Кэт, и она была права.

Джеральд, выдираясь из ковриков, обрезал себе ноготь на большом пальце (вот обида — и ножик-то был уже совсем тупой!). А в это время в зале раздались какие-то тяжелые, отрывистые шлепки.

— Они хотят уйти! — вскрикнула Кэт. — Уйти на своих ножках, зонтиках и клюшках. Не останавливай их Джерри — пусть лучше уйдут. Они такие страшные!

— Если мы их не остановим, завтра в городе не останется ни одного нормального человека! — заорал Джеральд. — Дай мне кольцо — я загадаю, чтобы они превратились обратно в чучела.

Он выхватил кольцо из податливой руки Мейбл, крикнул: «Хочу, чтобы Уродики перестали быть живыми!» и выбежал в прихожую. Он надеялся увидеть, как отменилось поспешное желание Мейбл, надеялся, что вся прихожая забита плечиками и шляпками, зонтиками и валиками, куртками и перчатками — словом, целым ворохом нелепых вещей, из которых ушла незаконная жизнь. Но его встретила толпа весьма странных, уродливых, приземистых (а чего же еще ожидать от метлы и зонтика?), но, тем не менее, абсолютно живых существ. Вялая рука жестом приветствовала его. Белая разрисованная маска с нарумяненными щеками уставилась на него и разъехавшиеся красные губы что-то произнесли, но слов он разобрать так и не смог. Голос этот был похож на голос уродливого бродяги, жившего под мостом — у этого нищего было повреждено верхнее небо. Но у этих существ вовсе не было неба — у них не было даже…

— Оее — ыы — поо-сое-вое — ме — оо-ууу — оии-у? — бормотал голос.

Ему пришлось повторить четыре раза, прежде чем Джеральд пришел в себя и понял, что это чудище — оживший и неподвластный ему ужас — вежливо, настойчиво и пугающе спокойно спрашивает:

— Можете ли вы посоветовать мне хорошую гостиницу?

— Можете ли вы посоветовать мне хорошую гостиницу? — У говорившего почти что не было головы, и Джеральд знал об этом лучше, чем кто-нибудь. Под пальто, окутывавшим это существо, не было тела — только вешалка, на которую изящные леди вешают свои платья, да рукоятка метлы. Кисть, протянутая в приветливом жесте, не была настоящей кистью, а всего-навсего перчаткой, кое-как набитой носовыми платками, и рука, к которой крепилась эта кисть, была вовсе не рукой, а старым зонтиком Кэтлин. И все же эта штука ожила — ожила и задавала вполне определенный и по-человечески разумный вопрос.

Сердце Джеральда куда-то провалилось — он знал, что должен как-то совладать с этой ситуацией. Но сердце его проваливалось все глубже, а он все никак не мог понять, что ему теперь делать.

— Простите, — только и сумел пробормотать он, и раскрашенное, кривоватое картонное лицо вновь медленно повернулось к нему и красные губы произнесли в пятый раз:

— Оое-ыы-сое-вое-ее-оо-ууу-ои-у?

— Вам нужна гостиница? — беспомощно переспросил Джеральд. — Хорошая гостиница?

— Оо-аа-оии, — подтвердили намалеванные губы.

— Извините, пожалуйста, — произнес Джеральд (Лучше, все-таки, было оставаться вежливым, что бы ни случилось. Вежливый тон всегда казался ему наиболее естественным). — Извините, но все наши гостиницы закрываются очень рано — часов около восьми.

— Оу-ии! — решительно произнес Головастик, и хотя Джеральд все еще не мог понять, как это чучело, созданное на скорую руку из шляпы, плаща, бумажной маски и перчаток смогло не только ожить, но и превратиться в почтенного джентльмена лет пятидесяти на вид, явно зажиточного, признанного и уважаемого своими соседями (из тех, кто путешествует первым классом и курит дорогие сигары), он, по крайней мере, начал уже понимать, что он говорит. На это раз Уродец сказал: — Постучитесь!

— Ничего не получится, — пустился в объяснения Джеральд. — Они там все глухие — в нашем городе все хозяева гостиниц глухие. Это… это такой местный закон, — неудержимо несся он. — Только глухим разрешают содержать гостиницы. Это все из-за хмелевых шишечек в пиве, — совсем уже некстати добавил он. — Они очень помогают, когда болят уши.

• Предыдущая
• 26/53
• Следующая