Дети железной дороги - Несбит Эдит - Страница 27

• Предыдущая
• 27/42
• Следующая

С этими словами он подошел к ванной комнате и, взявшись за ручки двух створок, открыл комнату настежь, представ перед сбившимися в испуге детьми.

– Выходите все! Выходите и рассказывайте, с чего вы все это устроили. Я что, жаловался вам на нужду, выпрашивал милостыню?

– Я думала, что вы обрадуетесь! – со слезами в голосе воскликнула Филлис. – Я теперь вообще никогда никому не буду делать добро. И это из-за вас!

– Мы это из самых лучших побуждений, поверьте, – растерянно пробормотал Питер.

– Вот именно, благими намерениями выстлана дорога знаете куда?

– Но ведь так надо делать – дарить! Мы всегда друг другу дарим подарки на дни рождения.

– Родственникам дарят, это правильно. А чужим людям – с какой стати?

– Нет, – спорила Бобби, – нам и слуги дарили на дни рождения, когда мы жили в нашем старом доме. И мы дарили слугам. А когда был мой день рождения, мама мне подарила свою любимую брошку в форме лютика, а миссис Вайни отдала два своих любимых стеклянных горшочка. И никому не пришло в голову сказать, что она занималась благотворительностью.

– Вот и мне подарили бы два стеклянных горшочка, я бы только радовался. А это что? Нанесли сюда кучу всего!

– Вы думаете, что это все от нас? – с удивлением спросил Питер. – Нет, это от очень многих деревенских жителей. Мы только забыли наклеить бумажки.

– А кто же, интересно, поставил в известность деревенских жителей?

– Ну, мы, – просопела Филлис.

Мистер Перкс тяжело упал в большое кресло с подлокотниками и уставился на них с «мрачным отчаянием», как выразилась Бобби, вспоминая об этом годы спустя.

– Как же это надо понимать? Что вы ходили из дома в дом и везде сообщали, что мы не можем свести концы с концами? Вы на всю деревню меня опозорили. Сейчас же ступайте и возвращайте все назад. И если вам по-прежнему кажется, что вы сделали для нас доброе дело, то я вас больше знать не хочу!

Сказав это, он намеренно резко повернул кресло, сев к детям спиной. Ножки кресла заскрежетали по кирпичному полу, и это был единственный звук, нарушивший молчание.

– Как же все ужасно получилось! – воскликнула, наконец, Бобби.

– Да, вот именно, – не поворачиваясь, ответил Перкс.

– Послушайте, – в отчаянии почти закричала Бобби, – раз так, то мы сейчас уйдем, и вы можете, если хотите, забыть о нашем существовании!

– Нет, – чуть слышно произнесла Филлис, – хоть вы и очень плохо с нами поступили, мы все равно считаем вас своим другом.

– Успокойтесь, наконец! – возвысил голос стоявший в стороне Питер, и было непонятно, к кому он обращается.

– Но прежде, чем мы уйдем, – с отчаянной решимостью продолжила Бобби, – позвольте нам показать наклейки, которые мы должны были приклеить к подаркам.

– Зачем? Кроме чемоданной наклейки на моем скудном жизненном багаже, мне не нужно никаких ярлыков. Что же, вы думаете, я для того себя все утро обихаживал и свою миссис вместе с детьми засунул в ванную комнату, чтобы меня выставили на посмешище перед всей деревней?

– Какое же посмешище? – вставил Питер. – Вы просто не знаете, как люди к вам относятся!

– Вы, как бы это сказать?.. Вы мнительный человек, – жалобно проговорила Филлис. – Вы уже однажды напрасно подумали про нас плохо, помните, когда решили, что мы от вас скрываем секреты русского господина? Позвольте Бобби рассказать про наклейки.

– Хорошо, пусть рассказывает, – неохотно проронил Перкс.

– Тогда послушайте, – сказала Бобби, с несчастным видом, но несколько обнадеженная, начиная рыться в своем туго набитом кармане, – мы будем читать все, что говорили люди, когда дарили вам вещь, а потом скажем, кто был этот подаривший. Мама предупреждала, чтобы мы нигде не напутали. Сейчас я вам прочту, что она там написала!

Но Бобби трудно было читать, она несколько раз проглотила слюну, прежде чем смогла начать.

Миссис Перкс не переставая плакала, с тех пор как ее муж открыл ванную комнату. Но теперь она собралась с духом и, переведя дыхание, сказала:

– Вы не расстраивайтесь, мисс. Я-то понимаю, что вы хотели только добра. Надеюсь, что и он поймет.

– Так я начну читать? – спросила Бобби, роняя слезы на рассыпанные по столу наклейки. – Сначала мамина. Послушайте, что она написала:

«Эти маленькие платьица я передаю дочкам мистера и миссис Перкс. Их носила Филлис, но они стали ей малы. Я надеюсь, что мистер Перкс не обидится на меня и не решит, что я делаю благотворительное пожертвование. Хочется хоть как-то отблагодарить его за сердечное отношение к моим детям. К сожалению, большего я не могу: мы сами очень бедны».

Бобби сделала паузу.

– От мамы мы все принимаем, она у вас славная. Нелл, платьица мы берем, тут я не возражаю.

– Там, – продолжала Бобби, – детская коляска, крыжовник и конфеты. Это все от миссис Рэнсом. Мы записали ее слова, а мама слегка поправила:

«Дети мистера Перкса, наверное, как все дети, любят сладости. А колясочка – это память о моей Эмми. Она прожила лишь полгода, и это все, что у нее было. Мне приятно, что миссис Перкс будет катать в ней своего прелестного мальчугана. Как жаль, что я раньше не сообразила подарить им это».

– Она просила передать, что это колясочка ее дочурки Эмми, -добавила Бобби.

– Коляску, Берт, я назад не повезу, – очень твердо и спокойно сказала миссис Перкс, – сколько бы ты меня ни просил.

– А я и не прошу! – огрызнулся Перкс.

– Вот тут, – продолжала Бобби, – совок. Мистер Джеймс сам его для вас смастерил. И он просил предать… Вот тут мы с мамой записали его слова:

«Дарю вам совок в подарок ко дню рождения. И если надо сделать или починить обувь для детей или сбрую для лошади, я все сделаю и ничего с вас не возьму».

– Да, Джеймс вообще-то добрый малый.

– И вот еще он передает вам мед и шнурки для башмаков. Он сказал, что вы человек, который живет своим трудом и заслуживает уважения. И то же самое сказал бакалейщик. Потом еще одна женщина, которая живет у дороги, вспомнила, как вы, когда еще были мальчиком, помогли ей разбить сад. И говорила, что без вас она бы тут не осела так прочно, – я не знаю, что она имела в виду. И все, к кому мы обращались, говорили, что очень вас любят, и что мы хорошо сделали, сказав им про ваш день рождения. И никто даже не упомянул ни про какую благотворительность. А старый джентльмен дарит вам золотой шиллинг, потому что вы человек, знающий свое дело. Я думаю, вам приятно будет узнать, как люди вас любят. А я еще никогда в жизни не чувствовала себя такой несчастной, как сегодня. Простите нас. И до свидания. Она повернулась, чтобы уйти.

– Постой, – проговорил Перкс, все еще сидевший спиной к гостям. – Я готов взять назад каждое слово, которым я вас огорчил. Нелл, скорее ставь чайник!

– Мы потом унесем вещи, если они вас огорчают, хотя вы тогда расстроите людей, которые их подарили, – сказал Питер.

– Меня уже не огорчают… Я не знаю… – он, наконец, повернулся в кресле, и у него было странное, перекошенное лицо. – Я даже не знаю, что меня больше радует. Не столько все-таки подарки, хотя собрание вышло первоклассное, сколько доброе расположение людей. Я даже не подозревал, что нас окружают такие люди. А ты, Нелл? Ты – подозревала?

– Все вели себя достойно, Берт, кроме… – Нелл запнулась, – если ты хочешь знать мое мнение, то я скажу, что ты устроил совершенное безобразие – и совершенно без повода.

– Я, конечно, неправильно подумал. Но ведь, с другой стороны, если человек сам себя не уважает, то разве люди станут его уважать?

– Вас все и уважают! С кем мы ни говорили, каждый произнес именно это слово! – радостно воскликнула Бобби.

– И если вы это поняли, то вас это должно радовать, – просияла Филлис.

– Фу! – вздохнул Перкс. – Так вы остаетесь на чай?

• Предыдущая
• 27/42
• Следующая