Меч Немезиды - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 59

• Предыдущая
• 59/101
• Следующая

Словом, «Таврида» разительно отличалась от «Р-14АЛ», и Терещенко Глеб Иванович — человек пожилой, скромный и порядочный, такой же простой трудяга, как его буксир, чувствовал себя очень неуютно в своей новой роли не то капитана, не то массовика-затейника при загульных пассажирах с их бесстыжими подругами.

Но справедливости ради надо сказать, что от капитана Терещенко здесь ровным счетом ничего не зависело.

— А чего это вы с поклажей? — поинтересовался он у новых пассажиров, увидев, как те проносят в каюту две длинные увесистые сумки. — С багажом не положено, граждане.

Жердь на него и бровью не повел, простучал каблуками по ступенькам и был таков. Шнур удивленно притормозил:

— А чего такое, отец? Через таможню идем, что ли?

— Да не через таможню… Просто куда тут с чемоданами? Если водка, так свою проносить нельзя… А если нет, то чего можно везти на прогулку?

Шнур с сомнением посмотрел на свой багаж.

— Так это ж не чемоданы, отец! Это су-у-ум-ки! И потом, мы водку не пьем.

И пошел себе вниз.

— А чего вы тогда сюда пришли? — удивился ему в спину Терещенко.

— Аппаратура там, кино снимать будем. Не бери в голову. Крути штурвал да поглядывай по сторонам.

Более странных пассажиров видеть ему не доводилось. До начала шестого «Таврида» шла вверх по течению, вдоль пустынных берегов с голыми черными скелетами деревьев. А эти двое молча сидели за стойкой, дули чай и хрустели чипсами и арахисом.

Ровно в 17–30 Глеб Иванович вежливо известил пассажиров о том, что они возвращаются к пристани, поскольку на 19–00 «Таврида» зарезервирована. Жердь и Шнур переглянулись.

— А что там у них за срочность? — поинтересовался Жердь. — Большое начальство гуляет, что ли?

— Не могу знать, — ответил Терещенко. — Написано: ужин на шесть персон, продолжительность три часа, вдоль городской набережной. Предоплата внесена, места заказаны.

— Во как, и предоплату внесли! — удивился Жердь. Он загрузил в рот горсть орешков и шумно захрустел. — Деньги у них водятся, значит. Серьезные люди. А мы тебе в два раза набросим, отец, не переживай. И забей ты на них вот такой болт.

Пассажиры рассмеялись. Буфет, протирая за стойкой стаканы, выразительно посмотрел на Терещенко и подмигнул. Но капитан был человеком старой закалки.

— Никак не могу, — отчеканил Терещенко, развернулся и поднялся к себе в рубку.

Кутиков сидел в капитанском кресле, листая старый выпуск «СПИД-инфо» и дымя в потолок приторно-сладким «Руном», от которого Терещенко мутило.

— Так надо было втрое попросить, — быстро оценил ситуацию администратор, выслушав рассказ капитана. — Начальству объясним, что генератор накрылся, были вынуждены лечь в дрейф, все пироги. Он у нас, кстати, и так вот-вот накроется. А сумки эти, — Кутиков показал пальцем вниз, где каюты. — Возможно, долларами набиты под завязку. Всю жизнь потом себе не простим.

— Ты ох…ел, Кутиков, — сказал Терещенко, ничуть не удивившись.

Он хорошо знал своего старпома, но в администраторе открывал все новые и новые стороны.

— А если там труп на куски разрубленный?! Идем домой, и точка. А ты спустись в моторный, проверь все ремни, раз у тебя такое беспокойство имеется…

Кутиков отложил газету, потянулся:

— Не обижайтесь, дядя Глеб, но вы еще в совке живете. План — закон, выполнить его — долг, а перевыполнить — честь… Общественное выше личного… И другие глупости из прошлого века… Ну подадим мы борт ко времени, и что толку? Ну погуляют очередные жирные боровы, нажрутся, набросают презервативов. Нам-то какая польза? А тут живые деньги себе в карман положим!

Капитан посмотрел на него как на полного дебила.

— У нас же заявка! В журнале записана, предоплата получена!

— Ну отдадим им эту тысячу! А заработаем десять!

Терещенко хмуро покачал головой:

— Нет. Я такой науке не обучен. Деньги разве главное?

Бывший старпом тоже хорошо знал своего капитана, потому только рукой махнул:

— А что главное, а, Глеб Иванович?

— Душа, честь, совесть спокойная, — обстоятельно ответил Терещенко.

Кутиков гыгыкнул и ушел.

Не доходя до железнодорожного моста, капитан Терещенко заложил обратный вираж и направил «Тавриду» к родной пристани. Встав на курс, он зарядил трубку неизменной махрой, фальшиво замычал какой-то мотивчик, бросая неодобрительные взгляды на оставленную Кутиковым желтую прессу с фотографиями голых грудей и задниц. Совсем распоясались, что хотят, то и печатают! Раньше за это в тюрьму сажали… Глянуть, что ли, на это безобразие? Но нет, надо смотреть вперед, чтобы не сорвать бакены и не наскочить на мель.

— А ты зря не послушался, — раздался за спиной холодный голос.

Терещенко обернулся. В рубке стоял пассажир — тот, долговязый, с глазками как пиявки. Капитан нахмурился:

— Сюда посторонним нельзя!

Жердь хмуро глянул на него, протянул свою длиннющую руку и сбил с головы фуражку с золоченым «крабом». Потом со сноровкой забойщика скота несколько раз коротко и быстро ударил капитана под дых.

Тот переломился надвое, открыл рот, выронив трубку, и стал оседать на пол. Жердь поймал его за волосы, приложил лицом о приборную панель — только потом отпустил. Глеб Иванович Терещенко рухнул, ударившись щекой о привинченную к полу ножку капитанского кресла. Во рту противно хрустнуло. Жердь смотрел сверху, как он корчится от боли и пытается сделать вдох. Медленно, словно нехотя, он поднял ногу, прижал подошвой ботинка голову капитана к полу:

— Слушай, лошара, мне пох… кто тебя ждет на пристани. Ты больше не капитан, ты говно. Будешь слушать меня, будешь плыть туда, куда я скажу. Если хочешь жить, внуков нянчить, борщ жрать и все такое. Ты понял меня?

Грудная клетка, в которой торчал невидимый кол, вдруг расправилась, капитан сделал вдох и задергал головой.

— Тогда вставай, отец. Вставай, не обижайся. Больше не трону, если не рыпнешься. А за обиду дам тебе лично сто долларей! Где у тебя связь с берегом? Вот это? — Жердь снял с панели над штурвалом черный пластиковый короб на витом шнуре. Оборвал шнур, бросил короб на пол, раздавил каблуком.

— Что еще? Мобильник есть?

Жердь рывком приподнял капитана, который все никак не мог разогнуться, повернул спиной к себе, толкнул на приборную доску и стал шарить по карманам. Терещенко стоял, глядя невидящими глазами в окно рубки, пока пассажир с глазами-пиявками выдергивал из заднего кармана его брюк старую «Моторолу» с антенной, и слушал, как дробно, с каким-то противным хлюпаньем, стучат разбитые зубы. Потом перевел взгляд вниз. Не красный даже, а грязно-бурый клапан туманной сирены находился в дальней части приборной панели, но до него можно было дотянуться. Наверное.

— Это не я говно! Это ты говно! — невнятно проговорил он и, выбросив в сторону левую руку, лег на панель управления.

Где-то над их головами, над свинцово-серым Доном, над пустынными берегами возмущенно взревел хриплый бас трудяги-буксира «Р-14АЛ»… Но звучал он недолго. Жердь, нисколько не поменявшись в лице, аккуратно схватил Терещенко за ворот, отшвырнул в сторону. Отключил сирену, повернулся к капитану, лежащему на полу, и ударил ногой в лицо. На тяжелый ботинок брызнула кровь.

— Хочешь сдохнуть как герой — сдохнешь! — спокойно сказал Жердь. — Но все равно будешь делать как я хочу. Только будет больнее, лошара. Вот и вся разница.

Он достал из кармана куртки нож с длинным выкидывающимся лезвием, хрюкнул носом, сплюнул и посмотрел в окно.

— Вникай: за кишки привяжу к штурвалу, и будешь рулить. Плакать будешь и рулить. Хочешь?

— Нет, — с трудом выдавил Терещенко.

С ним никогда раньше так не обходились. Больше всего в этой неспровоцированной жестокой расправе его поражала полная уверенность этого бандита в своем праве бить, унижать и убивать кого угодно, причем совершенно безнаказанно. И еще он впервые в жизни почувствовал, что честь, достоинство, долг и все другие правильные слова тускнеют и растворяются при приближении к животу узкого и острого лезвия… Это противоречило всему, чему его учили на протяжении пятидесяти пяти лет жизни! И это было неправильно: так просто не могло быть!

• Предыдущая
• 59/101
• Следующая