Черный завет. Книга 2 - Булгакова Ирина - Страница 21

Девушка скосила глаза и увидела ворох травы с соцветиями рыжих одуванов. Еще она увидела каменные стены и склоненную спину Леона, сидящего к ней вполоборота. Он колдовал над пламенем дымного, не желающего разгораться костра.

— Спасибо, — хотела сказать она, но вместо этого закашлялась так, что не смогла остановиться самостоятельно. Леон метнулся к ней с вполне приличной глиняной кружкой. Настойка оказалась теплой — согрела не только тело, но и душу. Спустя некоторое время, отдышавшись, она повторила благодарное слово. — Спасибо.

— За что? — искренне удивился он. — Меня не за что благодарить. Я оказался… не на высоте. И мне горько…

Его губы затряслись. Темные волосы упали на лоб, закрывая глаза.

— Кого же мне…, - она не договорила.

Он возник внезапно. По крайней мере, Роксана не слышала звука шагов. Сложилось такое впечатление, что он упал с неба, из той дыры в потолке. Увидела его и насилу подавила в себе порыв вскочить и склониться в приветственном поклоне — как положено хорошей рабыне.

— Его и благодари, — буркнул Леон, но кочевник не обратил на него внимания.

Ханаан-дэй сложил у костра хворост, после вынул из-за пазухи россыпь цветов Сон-травы и протянул Леону — тот безропотно взял.

Потом кочевник стал вытворять еще менее объяснимые вещи. Он возник за спиной у Роксаны, лежащей на боку, ни слова не говоря задрал на ней рубаху и стал снимать тканевую повязку, которую она с удивлением на себе обнаружила. Кочевник протянул руку и Леон тут же передал ему в плошке заваренное месиво из остро пахнущей травы. Насколько девушка могла судить по запаху — листов багряника. По всей видимости, рана на спине…

И поперхнулась, с трудом сдержав стон. Серьезная рана — ткань присохла от лопатки до поясницы, когда кочевник, нисколько не церемонясь, оторвал ее.

— Спасибо, — выдавила из себя Роксана позже. Когда заставила себя сесть, невзирая на острый взгляд кочевника: кто дал тебе право ломать хрупкую вещь, за которую, помнится, один золотой плачен?

Ханаан-дэй не ответил.

Интересно, — Роксана перевела дух, — как у них по Джавару принято принимать благодарности от бывших — бывших ли? — рабынь?

На вертеле жарилось мясо, и не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы на глаз определить — это огромная индейка. Запах кружил голову. Роксана пыталась вспомнить, когда она в последний раз ела мясо и не смогла. Шанан-дэй рабов не баловал. Правда, Ханаан-дэй в первые дни после того, как вступил в права хозяина, позволял Гульнаре подкармливать ее куриным мясом.

Тот, о ком столько думалось, сидел у стены, в своей любимой позе на корточках. Одет он был не в пример лучше: кожаные штаны, сапоги, короткая куртка. Кроме того, рядом лежал одноручный меч в ножнах — видно, не удалось разжиться саблей.

— Что произошло, можешь рассказать? — тихо спросила Роксана, чтобы громким словом не потревожить покой спящего зверя.

— Могу, — Леон придвинулся к ней.

Он также обзавелся обновками. Спрашивать, откуда у него взялись сапоги, куртка и штаны — она не стала. И так ясно, что одежда снята с мертвого тела. Живой, разве по доброй воле бы отдал? Или… Роксана не удержалась и глянула в сторону кочевника — с такого станется и отнять.

— Потом началось светопреставление, — шепотом заговорил Леон, то и дело оглядываясь на кочевника. — Как ты покатилась, мы… степняк тебя за юбку поймал и на чердак сдернул. Сверху доски посыпались — вот этой доской тебя и задело. Крови было… Я подумал, ты мертвая. Грохот стоял, все рушилось. Степняк хотел уйти сразу. Взвалил тебя на спину и… так быстро, будто ты ничего не весила, побежал по лестнице вниз. Но выйти на улицу мы уже не смогли. Дом рухнул. Нам еще повезло: там балка у самого выхода крепкая оказалась, на нее все и навалилось сверху. Мы всю ночь там пролежали, как звери в норе, ждали когда всё успокоится. Степняк перевязал тебе спину — юбку твою порвал…

Роксана непроизвольно дернулась, представив как ее тела касались руки кочевника. Леон, не обратив внимание на выражение ее лица, привычно поправил на ней войлочное одеяло, сбитое в комок.

— А потом… Когда все успокоилось, утром. Я, честно говоря, думал, что мы так и умрем под завалом. Так все трещало, ходило ходуном… Как мы на улицу выбрались и не завалило нас — не знаю. Представь себе: только выбрались и дом, вернее, то что от него осталось, рассыпался как старый пергамент. А вокруг… В общем, нет больше разбойничьего города Гранда. Развалины, пепелище… И всюду трупы, трупы… Человеческие, лошадиные… А собаки — как уцелели только? Снуют между телами, жрут кровавую подачку…

Леону почудилось движение у стены, и он заговорил еще тише.

— И крепостная стена рухнула. Мы в провал и вышли. Степняк вдоль реки тебя понес — и как чувствовал, скоро деревня заброшенная началась, только сгнила совсем, ни одного дома целого. Я хотел уже просить, чтобы ближе к лесу шли, но тут еще одна стена началась, невысокая. Степняк не стал через нее перелезать, воротца нашел. А здесь то ли замок, то ли дом большой — сама видишь — тоже разрушенный. Вот здесь и остановились. Огонь развели…

Тут только догадалась Роксана по сторонам как следует оглядеться. Более зловещего места ей видеть не доводилось. Круглый зал без окон, каменный потолок — купол, рассеченный глубокой трещиной. Но более всего ее неприятно поразила каменная плаха в половину человеческого роста, будто вырастающая из центра зала. Такими узнаваемыми показались и железные обручи, вбитые в камень, по размеру идеально подходящие к человеческим рукам. И смутно знакомый круг, выжженный неведомым огнем.

Ком подкатил к горлу, да так и застрял там — не проглотить, не выдохнуть.

Леон понял ее по-своему.

— Скоро готов будет, — он кивнул в сторону костра. — Чего в городе… Да уж, в городе, — он махнул рукой, — на развалинах в избытке — так это одичалой домашней живности. Само собой — пока. Разбирают потихоньку те, кто в живых остался.

— Долго я здесь? — взгляд так и манили цепи, железными змеями свернувшиеся у плахи.

— Третьи сутки в беспамятстве. Степняк траву нашел, я забыл название, сладко так пахнет.

— Сон-трава, — подсказала она. Теперь понятно, откуда было взяться видениям. И раньше, помнится, эта травка такое подсказывала, чего ни в одном сне не увидишь.

— Да, точно. Степняк приносил, а я тебя отпаивал. И еще какой-то травой спину тебе мазал, — Леон понизил голос до едва различимого шепота, — сам. Мне не доверил. Ты первые два дня вообще не дышала. Почти. И сердце билось еле-еле. Я, честно говоря, думал, ты не выживешь. Рана у тебя на спине — гвоздем видно пробило кожу. Степняк зашивать хотел, а пока иголку искал — края раны и сошлись. Вот три дня прошли, четвертые сутки — и на поправку пошла.

Роксана повела плечом. Неизвестно, как зарубцевалась рана, но чесалось и жгло немилосердно.

Ханаан-дэй поднялся с места и парень испуганно замолчал. Но кочевнику до них было не больше дела, чем до крысиной возни в подполе. Он потянулся к индейке и легко отрезал ножом лакомый кусок. И опять поступил не так, как Роксана от него ожидала: положил кусок в плошку и протянул Леону. Тот взял, поблагодарив кивком головы. Потом кочевник отрезал еще один кусок, поменьше, также положил в плошку и протянул ей. Она взяла, от неожиданности сказав вместо благодарности:

— Уходить надо отсюда, — и поставила плошку на колени.

Ханаан-дэй долго молчал, разглядывая ее лицо, будто видел в первый раз.

— Знаю, — наконец, процедил он.

Леон подавал ей какие-то знаки, делал страшные глаза "из-за тебя остался". Роксана не обращала на него внимания — взялась за ароматный кусок и вдохнула забытый запах. И услышала.

— Быстро не ешь.

Глянула на кочевника, но тот уже занимался едой.

— Знаю, — в тон ему буркнула она.

Потом долго пережевывала мясо, пока не превращалось в жидкую кашицу, только после этого глотала, обильно запивая водой. Вот тебе и маленький кусок — и того не съела. Отодвинула в сторону плошку и сыто вздохнула. Ее не надо было предупреждать. Однажды она видела, что случилось с девушкой, которую долго не кормили. Накинулась бедная на еду — подсказать некому было. Когда Роксана пришла в сарай, та от страшной боли каталась по полу, прижимая скрюченные судорогой руки к животу. Кричать уже не могла, только стонала и кусала губы до крови. Не помогла ни вода, ни рвота, которую пыталась вызвать Ларетта — изогнулась дугой, пена пошла изо рта и отмучилась бедняжка.