Звездочка моя! - Уилсон Жаклин - Страница 1

• 1/53
• Следующая

…

Я тут же вынырнула из-под старого одеяла с медведями, плюхнулась на живот, а голову подперла руками.

…

Мама сунула руки под одеяло, два огромных медведя «оживают» и ревут как настоящие: «С днем рождения!» Мама играет со мной в эту игру столько, сколько себя помню. Я уже давно выросла — сегодня мне одиннадцать! — но я не против, ведь это наша с мамой старая забава.

— Спасибо, Роза, спасибо, Голуба, — и я расцеловала обоих.

Имена у них, конечно, не очень благозвучные. Это я сама их так окрестила, когда мне было два или три года.

— И тебе спасибо, мамочка.

Я крепко ее обняла. Она как былиночка, еще чуть-чуть — и надломится. Она не на диете, просто иногда ей даже некогда перекусить. С тех пор как мы переехали в Байлфилд, у нее целых три работы: рано утром она убирает в университете, потом ухаживает за стариками на дому, а в пятницу, субботу и воскресенье у нее ночные смены в пабе «Дог энд Фокс», только мы никому не говорим, что я остаюсь одна по ночам.

Но это ничего. Пиццу и печеную картошку, которые оставляет мама, разогреет в микроволновке даже ребенок. И по телику можно смотреть любые передачи, и играть во что угодно, а когда я ложусь спать, в постели меня ждет записочка от мамы с небольшим посланием или загадкой. К примеру, какая-нибудь легкотня вроде задачки к песне Дэнни Килмана: «Сочини последнюю строчку к куплету». Или короткий стишок: «Тихо-тихо, ночь пришла, спи, малышка, до утра! Спи и клопик, и паук, засыпай скорей, мой друг!»

У нас и правда были клопы, когда мы жили в Лэтчфорде. Мама пустила к нам пожить подругу с двумя детьми, которая ушла от мужа и целых две недели ютилась на балконе выше этажом. Видимо, вместе с ней к нам переехали и клопы. Потом подруга съехала, а клопы остались, отвратительные маленькие черные верткие создания. Мама выводила их карболкой, все время чистила матрас, но они по-прежнему ползали в кровати. В общем, мы махнули рукой на этот матрас, дотащили его до лифта, потом на улицу и бросили на пустыре за мусорными баками — туда все выносят мусор.

Мама потом ходила в отдел соцзащиты и просила новый матрас. А ей ответили вроде того, что мы и так живем в Лэтчфорде, в самой что ни на есть помойке. Мол, они не виноваты, что мы живем в такой грязи, и выписывать ей новые матрасы каждые пять минут не собираются. Тогда мама сказала: «А не пошли бы они со своими матрасами», и мы несколько месяцев спали на голом каркасе. Прижмемся друг к другу на диванных подушках, поверх них — мамино одеяло, а накрываемся моим с мишками. Мне нравилось спать с мамой в обнимку, но у мамы вскоре разболелась спина.

Наверное, из-за этого она и связалась со Стивом. Мы переехали в его богатый дом, и он покупал нам все, что мы хотели. И не только матрас, но и новехонькие кровати. Они с мамой спали на шикарной кровати под балдахином на четырех столбах, прямо как в сказке. У меня кровать была обычная. Мама хотела купить мне красивый комплект постельного белья, наволочку и одеяло. Она уже выбрала один — с белым кружевом и вышитыми розовыми бутонами.

Мне он очень понравился, но совсем не хотелось после этого падать Стиву в ножки, и я сказала, что старое одеяло с медведями мне больше по душе. И правильно сделала. После того как мама со Стивом укладывались в свою сказочную кровать, я сворачивалась между Розой и Голубой, и мы вместе отправлялись в лес на веселый пикник, совсем как в одной старой песенке.

Я часто просыпалась по ночам, но из-за Стива не могла перебраться к маме, и мне приходилось ходить на пикники с Розой и Голубой. Если ночь была совсем тяжелой, мы сматывались в разные страны на каникулы, ездили на экскурсии, купались в море, загорали. Сейчас, конечно, я в такие дурацкие детские игры не играю. По крайней мере, так же часто, как тогда. Да и Стив уже в прошлом, и его богатый дом, и кровать с балдахином.

Стив бил маму. Она терпела-терпела, а потом он сорвался на меня, и мама решила, что с нее хватит. И мы сбежали. Я и мама. В два чемодана уложили всю одежду, мое одеяло, мамину косметику, маленький проигрыватель для компакт-дисков, мамины любимые альбомы Дэнни Килмана и большой альбом про Дэнни. Конечно, в прямом смысле сбежать не получилось. Чемоданы были такие тяжелые, что мы их еле уволокли.

Мы очутились в доме, где было много малышей, которые постоянно плакали, и детей постарше, которые постоянно дрались. Одна тетя там хотела забрать себе наши диски Дэнни и альбом. Разбираться с ней мама не стала — куда ей, моей хрупкой маме, против этой бегемотихи весом добрых двадцать тонн, — просто поймала ее с поличным, горе тому, кто хоть пальцем дотронется до маминой коллекции Дэнни Килмана. И мы переехали в еще одну квартиру, ничем не лучше той, что в Лэтчфорде, а мама говорила, что ни за что больше не свяжется с мужчиной, будь он хоть принц из Букингемского дворца.

Новую квартиру она мечтала превратить в настоящее гнездышко, даже расписала стены разноцветными красками и повесила занавески в цветочек. Но там было так сыро, что потолок, как его ни крась, все время чернел от плесени, а занавески каждое утро можно было отжимать.

Зато потом нам страшно повезло! Гарри Бенсон, очень хороший человек, за которым мама смотрела и убирала по четвергам, заболел пневмонией, попал в больницу и там умер. Мама расстроилась, потому что любила старого Гарри. Несколько раз в неделю она ходила в магазин и покупала ему выпуск «Сан», пачку сигарет, пинту молока и упаковку его любимого печенья с фруктовым джемом, а еще делала за него ставки, если он просил. Кажется, он очень дорожил ее заботой и оставил ей все, что накопил за жизнь.

Он часто говорил маме, что запишет все на нее, потому что не может вспомнить как следует ни одного родственника. Мама была очень тронута, хотя чему там было радоваться: Гарри, как и мы, жил в простой муниципальной квартире, и все его пожитки можно было сразу на мусорку отнести: овчарка с отломанными ушами, треснутые кружки с надписью «На память о Маргейте», выцветшая фотография женщины с зеленым лицом, ну и так далее. А потом выяснилось, что на почте у него лежат двадцать пять тысяч фунтов!

Может быть, его ставка выиграла, а может, копил всю жизнь. Не знаю. Но мама после этой новости постоянно плакала. Мы вместе поехали в крематорий. Она знала, что его прах развеяли в палисаднике с розами.

Мама опустилась на колени, шептала Гарри благодарности и меня заставила, хотя мне было немного неловко что-то вслух рассказывать красным и желтым розам. И я все высматривала, нет ли где на лепестках праха.

Я-то думала, что теперь мы с мамой устроим настоящие каникулы, точную копию моих ночных фантазий под одеялом. Но в итоге мы всего лишь на один день съездили в Блэкпул (катались на лодке, но было очень холодно, так, что даже пальцы посинели, мама купила мне рыбу с картошкой и два мороженых, а еще я выиграла на пирсе игрушечную гориллу, в общем, мы хорошо провели этот день). Все полученные деньги мама потратила на первый взнос за собственный дом.

Он очень маленький, наш домик, из бывшей собственности муниципалитета в районе Байлфилд. Из всех муниципальных домов он считался самым лучшим: никаких наркоманов поблизости, все соседи в многоквартирном доме — собственники, да и начальная школа в Байлфилде, говорят, неплохая. А мама ужасно хочет, чтобы я получила хорошее образование. Мы начали жизнь с чистого листа, но мне все равно тут не слишком нравится. Свою школу я ненавижу. Я в шестом классе, у каждого тут своя компания, а я новенькая и почти всегда одна. Ну не очень-то и хотелось.

Мама говорит, что дела у нас пошли намного лучше, но, скорее всего, она не про деньги, потому что почти все заработанное она отдает за дом. Даже на подарки ничего не остается. У меня не бывает обновок, нет компьютера, айпода и даже своего мобильного, как почти у всех моих одноклассников. Мама уверена, что лучше собственного дома ничего не может быть. Но я, особенно в Рождество, с ней не согласна. Или в свой день рождения. Как сегодня, например.

• 1/53
• Следующая