Нищета историцизма - Поппер Карл Раймунд - Страница 27

Приведем еще одну цитату из Хайека: «Знание принципа появления событий редко когда позволяет точно предсказать результат конкретной ситуации. Объяснив этот принцип, мы можем исключить возможность появления опеределенных результатов, например некоторых событий, однако наше знание будет в каком-то смысле чисто негативным и круг возможностей не сузится до такой степени, чтобы осталась только одна из них».

Все это весьма далеко от ситуации, специфической для социальных наук, но служит прекрасным описанием естественных законов, которые и в самом деле могут только исключать определенные возможности. («Носить воду в решете»; см. раздел 20.) В отрывке также говорится, что мы, как правило, не способны «точно предсказать результат конкретной ситуации». Это ставит проблему неточности предсказания (см. раздел 5). Полагаю, что то же самое можно сказать и о физическом мире. Вообще говоря, предсказывать физические события можно, только используя искусственную экспериментальную изоляцию. (Солнечная система составляет исключение — это случай естественной, а не искусственной изоляции; как только изоляция нарушается и вторгается инородное тело достаточно больших размеров, все наши прогнозы оказываются несостоятельными.) Пока что мы очень далеки от того, чтобы предсказывать (даже в физике) точные результаты конкретной ситуации, такой, как буря или пожар.

Позволю себе небольшую реплику по поводу проблемы сложности (см. раздел 4). Несомненно, анализ любой конкретной социальной ситуации весьма затрудняется ее сложностью. Но то же самое справедливо и в отношении любой конкретной физической ситуации. Мнение о большей сложности социальных ситуаций есть предрассудок, и появляется он, по-видимому, из двух источников. Во-первых, мы склонны сравнивать то, что не следует сравнивать; например, не надо сравнивать конкретные социальные ситуации и искусственно обособленные экспериментальные ситуации в физике. (Последние сравнимы, скорее, с искусственно обособленными социальными ситуациями — такими, как тюрьма или экспериментальная община.) Вовторых, полагают, что описание социальной ситуации должно включать ментальные, а то и физические состояния всех входящих в нее людей (или даже что она должна к ним сводиться). Но эта вера необоснованна; она еще менее обоснованна, чем требование включить в описание конкретной химической реакции атомные и субатомные состояния элементарных частиц (хотя химия и редуцируется к физике). В ней чувствуется влияние того наивного взгляда, что социальные реальности (entities), такие, как институты или какие-то ассоциации, суть конкретные природные реальности вроде человеческой толпы, а не абстрактные модели определенных отношений между индивидами.

В действительности, однако, есть все основания полагать, что и социальная наука, и конкретные социальные ситуации не столь сложны, как физика и конкретные физические ситуации. Ибо в большинстве социальных ситуаций, если не во всех, присутствует элемент рациональности. Разумеется, речь идет не о том, что человеческие существа всегда действуют рационально (т. е. оптимально используя всю имеющуюся информацию для достижения своих целей); они действуют более или менее рационально; и поэтому можно построить сравнительно простые модели их действий и взаимодействий, используя эти модели как аппроксимации.

Последний пункт, как мне кажется, указывает на существенное различие естественных и социальных наук — быть может, на самое важное их различие, поскольку другие различия (специфические трудности в проведении экспериментов, см. конец раздела 24, и применение количественных методов, см. ниже) представляют собой различия в степени, а не в сути дела. Я имею в виду то, что можно было бы назвать методом логической или рациональной конструкции, или «нулевым методом». Это метод построения модели, основанный на допущении о рациональности (и владении всей информацией) всех имеющих отношение к делу индивидов и отклонении действительного поведения людей от модельного поведения, выступающего в качестве своего рода нулевой координаты; Примером этого метода является сравнение действительного поведения (под влиянием, скажем, традиционного предрассудка и т. д.) и модельного поведения, ожидаемого на основании «чистой логики выбора», которая описывается уравнениями экономики. Работа Маршака «Денежная иллюзия», например, может быть интерпретирована именно таким образом. Попытку применения нулевого метода можно найти у П. Саржент Флоренса, сравнивающего «логику крупномасштабных процессов» в промышленности и «иллогичность процессов, которые происходят в действительности».

По ходу дела хотелось бы пояснить, что ни принцип методологического индивидуализма, ни принцип «нулевого метода» в построении рациональной модели не предполагают использования психологического метода. Напротив, социальные науки довольно независимы от психологических допущений, и психология является не основой всего социального знания, а всего лишь одной из многих социальных наук.

В заключение раздела следует сказать еще об одном существенном различии в методах теоретических наук о природе и теоретических наук об обществе. Это трудности, связанные с применением количественных методов, и особенно методов измерения. Некоторые из них могут быть преодолены (и преодолевались) с помощью статистических методов, например, при анализе спроса. И они должны быть преодолены, чтобы, например, уравнения математической экономики служили основой даже для решения чисто качественных проблем; ибо без измерения мы остаемся в неведении относительно того, насколько сильным было влияние противодействующих факторов и какое воздействие оно оказало на результат, который предсказывался в качественных терминах. Качественные оценки иногда бывают обманчивы; они так же обманчивы, как, цитируя профессора Фриша, «утверждение, что если человек в лодке гребет вперед, то лодка пойдет назад из-за давления, оказываемого ногами гребца»*. Несомненно, мы сталкиваемся здесь с фундаментальными трудностями. В физике, например, параметры уравнений могут быть в принципе редуцированы к небольшому числу природных констант, и эта редукция во многих случаях действительно была проведена. В экономике дело обстоит иначе, здесь сами параметры могут оказаться быстро меняющимися переменными. Разумеется, это уменьшает значимость наших измерений, делает трудной их интерпретацию и проверяемость.

Тезис о единстве научного метода может быть распространен, с некоторыми ограничениями, и на область исторических наук. Это можно сделать, сохранив фундаментальное различение теоретических и исторических наук: с одной стороны, социологии, экономики и политологии, а с другой — социальной, экономической и политической истории, — различения, на котором так настаивали лучшие историки. По сути дела, это различение интереса к универсальным законам и интереса к частным фактам. Мне хочется выступить в защиту позиции (столь часто бранимой за старомодность), согласно которой историк интересуется действительными единичными или специфическими событиями, а не законами или обобщениями.

Эта точка зрения вполне совместима с анализом научного метода, в частности, причинного объяснения. В то время как теоретические науки главным образом занимаются поиском и проверкой универсальных законов, исторические науки принимают универсальные законы за нечто само собой разумеющееся и заинтересованы главным образом в том, чтобы найти и проверить единичные утверждения. Например, имея определенный единичный explicandum — единичное событие, — они займутся поиском единичных начальных условий (вместе с универсальными законами, которые, быть может, и не представляют интереса), объясняющими этот explicandum. Или же они могут проверить данную единичную гипотезу, используя ее вместе с другими единичными утверждениями как начальное условие и дедуцируя из начальных условий (опять же при помощи универсальных законов) некий «прогноз», например описывающий событие, случившееся в далеком прошлом и соответствующее эмпирическому свидетельству — документам, надписям и т. д.