Пистолет моего брата. (Упавшие с небес) - Лорига Рэй - Страница 6

• Предыдущая
• 6/15
• Следующая

Когда тот охранник перестал шевелиться, окружающие люди перестали казаться мертвыми. Моего брата тогда уже и след простыл. Он смылся, остальные быстро принялись изобретать альтернативную историю, в которой им отводились роли поважнее, так чтобы нельзя было восстановить картину трагедии, не принимая их в расчет. Одна сеньора вообще заявила, что их было шестеро, но ей удалось схватить только одного из них, да и тот, к несчастью, убежал. Другой сказал, что там было два китайца, и лишь одна женщина, довольно респектабельного вида, догадалась заметить, что стрелявший был очень красив. Звучит как анекдот, только в тот же вечер было задержано двенадцать китайцев и пять более-менее красивых парней.

Ни один из них не был на него похож.

Откровенно говоря, если бы это все не было ужасно, это было бы смешно. Я имею в виду первое убийство и всех этих людей, которые приходили на телевидение и рассказывали то, чего вообще не видели, и забывали о том, что произошло на самом деле, и как безумные цеплялись за это неожиданное несчастье, которое на мгновение превратило их в героев теленовостей. Они искренне верили, что пистолет моего брата способен переменить ход их жизни.

Как все эти люди, что живут в Калифорнии и ждут наводнений.

– Как я тебе?

Она сняла футболку и сидела теперь по пояс голая. Груди у нее были маленькие и прекрасные.

– Ты очень красивая.

– И это все? Просто очень красивая? Такую новость ты мог бы мне и раньше сообщить. Как тебе это?

Она легонько покачала ими, но он даже не посмотрел – ну, конечно, все-таки посмотрел, только сделал вид, что все его внимание приковано к дороге.

– Ты не можешь ехать помедленнее? Или, еще лучше, давай остановимся и займемся чем-нибудь.

– Еще не время; когда мы будем в безопасности, остановимся и займемся всем, чем ты захочешь.

– Когда мы будем в безопасности. Я не чувствую себя в безопасности: ты меня похитил, и ты убийца, и ты угоняешь машины, и бог знает что еще.

– Бога нет.

– И атеист! Ты убийца, похититель, угонщик, атеист, а еще, возможно, насильник.

Он улыбался. Она так и не прикрылась и выглядела очень мило.

– На помощь, на помощь! Кто-нибудь, спасите меня от насильника-атеиста!

Она высунулась в окно и начала кричать, как и была, по пояс голая сверху и почти голая снизу, в этих коротеньких обрезанных джинсах.

– На помощь, на помощь! Угонщик, убийца, насильник, атеист хочет овладеть моим телом!

Он на минуту притворился серьезным:

– И твоей душой.

Я думаю, они сами толком не знали, куда заехали, но там было море пшеницы, огромное море пшеницы, и когда они забрались на крышу машины, он в своих черных джинсах в обтяг и в своих сапогах из змеиной кожи и она в своих обрезанных штанах и со своим телом, самым прекрасным на свете, и когда оба подумали: именно так все должно быть, и именно так никогда и не бывает, когда они забрались в эту пшеницу, когда все, что они могли видеть, была пшеница, и только пшеница, когда они подумали, что любят друг друга, или он подумал, что любит ее, или даже она так подумала, а все остальные в это время думали как раз наоборот, думали, что с этим надо как можно скорее покончить, хотя ничего еще почти и не началось, когда весь остальной мир сунул свою блядскую рожу в эту пшеницу, чтобы посмотреть, чем они там занимаются, – вот тогда, именно тогда, они подняли из пшеницы свои головы, и свои тела, и всю свою любовь, и сели в машину, и поехали прочь, и никогда больше не оглядывались назад.

По радио передавали «Let Me Get into Your Fire»[7].

Он сказал:

– До Хендрикса ничего и не было.

Потом оба пристегнули ремни безопасности.

Она сказала:

– В этих европейских тачках и захочешь, а не убьешься.

Издали было видно, как поле пшеницы становится все больше и больше, а они сами – все меньше и меньше.

Облака между тем были похожи на все, что угодно, точнее, вообще ни на что.

Ничто, абсолютно ничто не может быть мертвым, пока не перестанет шевелиться.

– Он не шевелится.

– Да, совсем не шевелится.

Он ударил лежавшего ногой но лицу. Хотя на самом деле нет – он просто хотел проверить, жив ли тот.

– Так и не шевелится.

Он подсунул носок ботинка под ухо мертвеца и дернул кверху. Голова слегка подпрыгнула, а потом вернулась на свое место.

– Кажется, он умер.

Она была напугана больше, чем птенец в преисподней. Тут кто угодно испугался бы. Я хочу сказать, в этом не было ничего удивительного. Мой брат убивал людей, и это действительно было страшно. Она была испугана, я был испуган, все были испуганы.

– Поехали отсюда.

Они забрались в машину. Он рванул с места и дальше вел молча, пока все не осталось так далеко, что уже не казалось реальным.

– Знаешь такую песню?

Он начал напевать песню Леннона «Woman is the Nigger of the World»[8].

– He знаю, но мне нравится.

Потом они замолчали, и молчали долго. Все, что есть в мире, проносилось за стеклами их машины: дома, реки, заводы. Все было как-то связано между собой. От каждого зеленого поля с необычными деревьями на нем можно было ждать чего угодно, или можно было не ждать ничего от всего этого, вместе взятого.

– Ты меня любишь?

Она снова разделась. Она была прекрасна, я уже говорил. Он не знал, куда глядеть.

– Конечно, я люблю тебя.

– Я могу верить твоему слову, слову убийцы-насильника?

– Да.

Она показала ему на заросли рыжих волос, очень курчавых и ровных, как будто газон рыжей травы. Маленький безмолвный пожар.

– Видишь это?

Не видеть этого было свыше человеческих сил.

– Это все, что у меня есть, и это все, что я собираюсь тебе дать.

В этот момент дорогу перед ними переехал грузовик, так близко, что брату пришлось резко крутануть руль. Машину не сразу удалось выровнять, а потом мой брат сказал:

– Это так красиво, что просто не верится, что оно принадлежит только тебе.

Она снова прикрыла все руками, словно прятала сокровище.

– Так-то лучше.

Как передавало телевидение, в это время их уже считали покойниками.

Она что-то напевала, кажется из «Sonic Youth»[9], пытаясь воспроизвести шум электрических примочек. Она пела какие-то слова, а потом снова принималась изображать гитары. Получалось у нее очень даже неплохо. Она допела до конца и вдруг посерьезнела, словно вспомнила про что-то грустное.

– Знаешь что?

Он не мог знать, поэтому даже не ответил.

– Однажды я видела по телевизору документальный фильм про скинхедов. Про этих, которые ходят с бритыми головами и которые самые отвратительные люди на свете.

– Я знаю, о ком ты, хотя предпочел бы не знать.

– Мне они тоже совсем не нравятся, дело не в этом. Дело в том, что в фильме рассказывали про банду, которая жила в Алабаме. Там были одни дети, некоторым еще десяти не исполнилось, другие были чуть постарше, все носили татуировки со свастикой, и сапоги, и ремни, и футболки с Гитлером и всякое такое. Они жили в доме ненормального по имени Риччио или как-то так, он был старый и заботился о них, и показывал им фильмы про войну, и делал из них таких же сумасшедших, как он сам. Это было как семейство сумасшедших.

– Это было как куча дерьма.

– И это тоже. Но я обратила внимание, что дети убегали к нему от своих родителей, потому что родители плохо с ними обращались и били, и все дети говорили, что этот сумасшедший нацист очень хорошо к ним относился и что все они друг друга любили, хотя при этом они ненавидели до смерти евреев и негров. Сначала этих детей никто не хотел любить, а потом они выстраивались в очередь и ждали, когда им дадут пистолет.

• Предыдущая
• 6/15
• Следующая