Торговец пушками - Лори Хью - Страница 34

• Предыдущая
• 34/79
• Следующая

Я не слышал, чтобы мои овечки разговаривали. Это было неправильно. Уж кому-кому, а им-то было что сказать друг другу. В конце концов, я – Дэллоуэй, а Дэллоуэй – что-то новенькое в их жизни. Им просто полагалось обсуждать меня.

Я бросился к окну и выглянул на улицу. Дверца «форда» была открыта, и оттуда торчала чья-то нога – похоже, овечки-поддавохи. Устроившись с комфортом, мой приятель связывался с кем-то по рации. Я вытащил трубку из-под подушки и вернул ее на место, при этом я чисто автоматически выдвинул ящичек ночного столика. Ящичек был крошечным, но мне показалось, что содержимого в нем больше, чем во всей комнате. Я продрался сквозь хаос из бумажных платков, ватных шариков, еще бумажных платков, маникюрных ножничек, наполовину съеденной плитки шоколада, еще бумажных платков, щипчиков, и еще бумажных платков, и еще, – да что, черт возьми, с ними делают эти женщины? Едят они их, что ли? И там, на самом дне, уютно примостившись поверх очередного слоя бумажных платков, лежал небольшой, но довольно увесистый сверток, перетянутый замшевым шнурком. «Вальтер TPH». Маленький и соблазнительный, как и сама Сара. Я отщелкнул обойму и проверил. Полный магазин.

Опустив пистолет в карман, я набрал полные легкие Нины Риччи и вышел из комнаты.

С тех пор как мы поговорили в последний раз, ситуация с овечками явно изменилась. Причем к худшему. Входная дверь была открыта; Микки стоял подле, привалясь к стене, правая рука опущена в карман. Поддавоху же я разглядел на ступеньках крыльца: он зыркал по сторонам, осматривая улицу. Услышав мои шаги на лестнице, он повернулся.

– Ничего, – сказал я, но тут же вспомнил, что я – американец. – Ни хрена. Закройте дверь, а?

– Два вопроса. Это был Микки.

– Да? Ну валяй, только покороче.

– Кто, мать твою, такой Дейв Картер?

Я не видел особого смысла рассказывать ему, что Дейв Картер был чемпионом школы по игре в мяч и что по окончании он сразу же уехал в Хоув – работать в электротехнической фирме своего отца. И потому просто сказал:

– А второй вопрос?

Микки переглянулся с Поддавохой, который уже подтянулся к двери и теперь загораживал мне путь к свободе.

– Кто, мать твою, ты сам?

– Дэллоуэй, – ответил я. – Может, вам на бумажке записать? Какого хрена с вами происходит, а, ребята?

Моя правая рука проскользнула в карман, правая рука Микки проделала то же самое. Я знал: реши он выстрелить в меня – выстрела я даже не услышу. Но все равно я как-то умудрился засунуть руку в правый карман. Жаль только, что «вальтер» я положил в левый. Та к что я вытащил руку обратно – очень-очень медленно, сжав пальцы в кулак. Микки наблюдал за мной, словно удав за кроликом.

– Гудвин говорит, что никогда о тебе не слышал. И никого сюда не посылал. И никому не говорил, что мы здесь.

– Гудвин – выживший из ума ленивый сукин сын, – отрезал я раздраженно. – Каким боком он вообще тут замешан?

– Абсолютно никаким, – ответил Микки. – А хочешь знать – почему?

Я кивнул:

– Да, я хочу знать – почему.

Лицо Микки расплылось в улыбке. Зубы у него были ужасные.

– Потому что его не существует, – сказал он. – Я его только что выдумал.

Ну вот вам и пожалуйста. Теперь в петлю попался я сам. Что посеешь, то и пожнешь.

– Я спрашиваю еще раз, – сказал он, делая шаг в мою сторону, – кто ты такой?

Мои плечи опустились. Игра окончена. Руки вытянулись вперед, словно умоляя: наденьте мне наручники, офицер.

– Вы хотите знать мое имя? – спросил я.

– Да.

Но он его так и не узнал: наш диалог прервал невероятно мощный, разрывающий барабанные перепонки рев. Отрикошетив от пола и потолка прихожей, рев вернулся с удвоенной силой, сотрясая мозги и туманя взор.

Зажмурившись, Микки дернулся вдоль стены, а руки Поддавохи сами собой взметнулись к ушам. В те полсекунды, что они мне подарили, я успел рвануться в открытую дверь и с ходу врезать правым плечом Поддавохе в грудь. Потеряв равновесие, тот отлетел к перилам. Я вильнул влево, выскочил на волю и понесся по улице с такой скоростью, с какой не бегал лет, наверное, с шестнадцати. Если бы я смог оторваться от «смит-энд-вессона» хотя бы ярдов на двадцать, у меня появился бы шанс.

Сказать по правде, я даже не знаю, стреляли они в меня или нет. После того невероятного звука, что произвела маленькая медная коробочка Ронни, мои уши были просто не в состоянии обрабатывать информацию такого рода.

Единственное, что я знал наверняка, – это то, что меня не изнасиловали.

Ронни доставила нас до своей квартиры у Кингз-роуд. Прежде чем выйти из машины, мы раз десять проехали мимо ее дома то в одну, то в другую сторону. Нет, мы не проверялись на предмет слежки, – мы просто искали, где бы припарковаться. Было как раз то самое время дня, когда все лондонцы, имеющие машины (то есть подавляющее большинство), горько расплачиваются за потакание собственным слабостям, – время останавливается, начинает крутить назад или вытворяет то, что никак не вписывается в рамки обычных правил, по которым живет вселенная, – и все эти рекламные ролики с их сексуальными «спортстерами», несущимися по пустынным проселкам, уже не вызывают ничего, кроме раздражения. Хотя лично меня они как раз не раздражают – ведь у меня мотоцикл. Два колеса – хорошо, четыре – плохо.

Когда же ей удалось наконец втиснуть «TVR» в свободную щель, мы было даже подумали, а не взять ли такси назад до ее квартиры, но все же решили, что в такой чудный вечер не дурно и прогуляться. Вернее, это Ронни хотелось прогуляться. Людям вроде Ронни всегда хочется прогуляться, тогда как людям вроде меня всегда хочется людей вроде Ронни. В общем, каждый взял ноги в руки и мы двинулись в путь. По дороге я кратко отчитался о стычке на Лайалл-стрит; она выслушала, восторженно постанывая. Ронни вцеплялась в мои слова так, как раньше не вцеплялся никто, особенно женщины. Те обычно отпускают руку и тут же падают, подворачивая лодыжку, при этом ты же еще и остаешься виноватым.

Но Ронни была не такой, как все. Наверное, потому, что и я казался ей не таким, как все.

Когда мы в конце концов добрались до квартиры, Ронни отперла входную дверь и, отступив на шажок, спросила – писклявеньким таким, девчачьим голоском, – не мог бы я войти первым. Секунду я смотрел на нее. Вероятно, она всего лишь хотела проверить, насколько все серьезно, словно не была до конца уверена ни в чем, в том числе и во мне. Та к что я напустил на лицо грозное выражение и Клинтом Иствудом прочесал квартиру насквозь – распахивая двери ногой и резко дергая за дверцы шкафов, – пока она стояла в коридоре, алея румянцем.

– О боже! – воскликнул я, добравшись до кухни.

Охнув, Ронни рванулась вперед и выглянула из-за косяка.

– Это «болоньезе»?

Я протянул ей деревянную ложку, полную чего-то очень старого и слипшегося.

Неодобрительно фыркнув, Ронни звонко расхохоталась, и я тоже расхохотался, и мы стали похожи на парочку давних друзей. Я бы даже сказал, близких друзей. Естественно, я не мог не спросить:

– И во сколько он вернется?

Посмотрев на меня, Ронни слегка зарделась и принялась выскребать засохшие остатки «болоньезе» из кастрюли.

– Вернется кто?

– Ронни. – Я попытался встать прямо перед ней, и у меня почти получилось. – Ты, конечно, девчушка крепкая, но на сорок четвертый грудь у тебя все равно не тянет. А даже если и тянула бы, ты все равно не стала бы прятать ее в целую кучу абсолютно идентичных пиджаков в полоску.

Она метнула взгляд в сторону спальни, вспомнила про шкафы, а затем вернулась обратно к раковине и пустила в кастрюлю струю горячей воды.

– Что-нибудь выпьешь? – спросила она, не оборачиваясь.

Пока я раскидывал кубики льда по полу, она откупорила бутылку водки и в конце концов решила-таки рассказать о своем бойфренде, который – хотя я и сам мог бы догадаться – работает на товарной бирже в Сити, остается у Ронни не каждую ночь, а если даже остается, заявляется не раньше десяти. Если б мне давали по фунту каждый раз, когда женщина говорила мне такое, в моей копилке гремело бы уже три монеты – по меньшей мере. Последний раз бойфренд вернулся в семь («Раньше никогда такого не было») и огрел меня стулом.

• Предыдущая
• 34/79
• Следующая