Кто следующий? Девятая директива - Гарфилд Брайан - Страница 26

Все это являлось выдумкой, игрой в индивидуальную дипломатию.

Лимузин поведет сотрудник гвардии, а рядом с ним на переднем сиденье будет агент секретной службы Соединенных Штатов. Еще два агента, также объединенные в пару, разместятся на откидных сиденьях лимузина лицом к высоким особам. По бокам процессию будут прикрывать гвардейцы в подтянутой форме и тяжелых треугольных шляпах. Впереди и сзади поедут машины с людьми из службы безопасности.

В три пятнадцать кортеж автомобилей подъедет к дворцу Эль-Пардо. Фэрли и Перец-Бласко выйдут из машины, гвардейцы образуют вокруг них клинообразное прикрытие, они войдут во дворец, сопровождаемые сзади веером из агентов секретной службы.

Там пройдет легкий полуденный завтрак. Перец-Бласко и Фэрли вдвоем расположатся на возвышении; приемлемо ли это для МакНили? Перец-Бласко представит почетного гостя (копия его короткой приветственной речи будет прислана). Затем Фэрли выступит с короткой речью — может ли Торрес получить сейчас ее копию? Затем высокие лица и репортеры разойдутся в разные стороны; Фэрли и глава испанского государства удалятся со своими помощниками для беседы с глазу на глаз…

В положенный момент с широкой лестницы спустился Клиффорд Фэрли в своем домашнем жакете — том самом, с заплатами на локтях. Улыбаясь собравшимся, тепло пожал всем руки, сел и завязал непринужденную беседу.

Протокол был соблюден, и Торрес, наконец, собирался уезжать. Они все вышли из отеля на площадку и, проходя к лестнице мимо вертолета, МакНили рассеянно улыбнулся пилоту. Люди из секретной службы пристально изучали углы, тени, склон горы, даже небо: им платили за то, чтобы они делали только свою работу, и они делали ее профессионально. Фэрли, Торрес и свита спустились к автомобильной трассе. Подъехал лимузин, и агенты гвардии вытянулись по стойке «смирно». Позднее, пытаясь вспомнить последовательность событий, МакНили с большим трудом выделял движения, которые он видел. Машина с репортерами остановилась позади лимузина Торреса; помощники и охрана забрались внутрь, пока Торрес и Доминикес говорили прощальные слова — все это после обычных заверений для прессы: обсуждение было очень полезным, все идет гладко, мы ожидаем откровенного обмена мнениями в Мадриде…

Несколько служащих отеля подошли, наблюдая за ними, к краю площадки. Там же были пилот вертолета и запасной пилот, которые курили сигареты и поглядывали на свои часы, чем-то озабоченные. Теперь Торрес и его люди сидели в длинном автомобиле. Он был сконструирован как раз для таких случаев. Двухканальное радио, пуленепробиваемое стекло, запоры на дверях, которые могли быть открыты только изнутри. В эпоху политических похищений технология безопасности требовала тщательной продуманности. С верха переднего сиденья поднялся толстый стеклянный экран и со щелчком закрепился на потолке; Торрес на заднем сиденье наклонился вперед, улыбаясь, махая рукой и что-то говоря в открытую дверь, пока она не захлопнулась, и величественный автомобиль тихо соскользнул вниз по горной дороге.

Когда МакНили и Фэрли подошли к платформе, пилоты военно-морской авиации брели назад к вертолету, стоящему на площадке; позднее МакНили это хорошо вспомнил. Команда журналистов расходилась после безуспешной попытки выведать что-нибудь у новоизбранного президента.

Фэрли направился к лестнице в отель; вокруг него, как пастушьи собаки, теснились агенты секретной службы. «Нет, — подумал МакНили, — как прилипалы». Это начинало действовать Фэрли на нервы: он любил пространство, любил развернуться, и не любил людей, стоящих на его пути. Он был из тех, кому важна возможность уединиться. Ему теперь придется привыкнуть к этому.

МакНили стоял на площадке рядом с вертолетом. «Что если»… — подумал он и попытался представить снайпера с дальнобойной винтовкой, вглядывающегося в телескопический прицел где-нибудь в одном из островков соснового леса наверху.

Покушения всегда были так просты в исполнении. Если человек действительно намеревается убить тебя, существует единственный на земле способ остановить его — убить его первым. И если ты не Знаешь о том, кто он, не знаешь даже о его существовании — у тебя нет никаких шансов.

Нездоровые мысли. Именно это место внушало их: мавзолейная атмосфера огромного пустого отеля, желто-серое небо с едва пробивающимися лучами солнца, холодный сухой ветер, непреклонная отчужденность гор.

Позднее он спрашивал себя, не испытал ли он предчувствие, сбывшееся в слегка искаженном виде: своего рода экстрасенсорное восприятие, предвидение, необычная восприимчивость к зловещим предзнаменованиям этого дня. Он никогда особенно не доверял таким ощущениям, в конце концов, снайпера там не было.

Он повернулся к двери, опасаясь простуды, думая о том, чтобы пойти в свою комнату и часок поработать. Но стремление к уединению никогда не отличало МакНили; лучше всего он работал среди шума и беспорядка. Большие пустые комнаты навевали на него уныние, и ноги сами бы вынесли его опять на открытый воздух, поэтому он вообще не вошел внутрь.

Вместо этого он завязал беседу с двумя пилотами вертолета, офицерами военно-морского флота — с ними было легко общаться: хорошие манеры и внешность, наряду с их авиационным мастерством, определили, что выбор пал на них. МакНили сам в возрасте девяти лет начал клеить модели самолетов, и восхищение авиацией никогда не покидало его.

— …сорокапятифутовый винт. Мощность? Около тысячи лошадиных сил, крейсерская скорость сто тридцать миль в час. Мы без труда доберемся сегодня до Мадрида часа за полтора, и еще останется горючего на сорок пять минут.

— Обычно для таких случаев используют «13-J», не так ли?

— Обычно. Но та машина поменьше, у нее не тот потолок, что у нашей птички. — Андерсон говорил о машине с гордостью, как о личной вещи.

Вертолет фирмы «Белл», «Ирокез HU-1J» — с комфортно оборудованными шестью местами для «очень важных персон», был окрашен в синий цвет Военно-Морского Флота, с нанесенными через трафарет знаками Шестого флота. Не обращая внимания на уколы совести, МакНили убил около часа, болтая с Андерсоном, и Кордом о вертолетах и полетах на них.

Оба пилота оказались ветеранами с десятилетним стажем, хотя об этом свидетельствовали не шрамы на их лицах, а поношенные кожаные куртки летчиков. Они говорили, коверкая слова и пользуясь техножаргоном, который не имел ничего общего с человеческим общением, и были людьми того типа, который МакНили в целом презирал — недоучки, не умеющие связать двух слов, с кашей вместо мыслей, — но это были добрые приятные парни, и МакНили был не из тех, кто из упрямого принципа отказывает себе в маленьких человеческих радостях.

В конце концов ощущение вины побудило его вернуться к бумагам в комнате. Он оставил пилотов на площадке, когда они пили кофе из термосов. Сделав несколько последних исправлений и примечаний в речи, которую Фэрли готовился произнести в этот день, он побрился, переоделся в серый костюм от Данхилла и прошел по террасе в комнату Фэрли.

Фэрли разговаривал по телефону с Жанетт, он махнул МакНили рукой, указывая на стул. Когда он повесил трубку, МакНили сказал:

— Господи, это отвратительно.

— Что именно?

— Все это нежничанье и воркование в вашем возрасте.

Фэрли лишь усмехнулся. Он сидел на стуле рядом с телефоном, в вечернем костюме из Мадраса. Когда он вставал со своего места, казалось, что он будет продолжать подниматься целую вечность — этот высокий человек, казалось, состоял из множества суставов и распрямлял их один за другим.

Пока Фэрли одевался, они разговаривали о Перец-Бласко, о Брюстере, о взрывах в Капитолии, о базах военно-воздушных сил США в Торрехоне и Сарагосе и о морской базе в Роте.

Перец-Бласко был и Мессией, и Иудой, возлюбленным Спасителем людей и деспотом, которого они учились презирать, либеральным гением и тупым тираном, неподкупным защитником и гангстером-вымогателем, проклятым комми и проклятым фашистом. Он мог поднять уровень жизни народа и мог тратить все деньги на дворцы, яхты, мог открыть бесчисленные счета в швейцарских банках.